Юрий Коротков - Девятая рота (сборник)
Она умолкла.
– Ты это хотел услышать? – изменившимся вдруг голосом сказала она. – Доволен? А теперь спроси, как же я могла отдать классовому врагу самое дорогое, что есть у советской девушки? Ну, спроси! – приподнялась она. – А я тебе отвечу!
– Не надо, – Мэлс удержал ее и обнял.
Мэлс, привалившись спиной к стене в коридоре, нога за ногу, сунув руки в мелкие карманы дудочек, через открытую дверь спортзала наблюдал, как физкультурники в широких сатиновых шароварах и майках карабкаются друг на друга, выстраивая пирамиду. Аккомпаниаторша в толстых мутных очках, поглядывая через плечо, долбила на пианино одну и ту же ритмическую фразу, с каждым этажом через паузу повышая ее на полтона. Наконец самые худенькие парень и девушка залезли наверх.
– Ап! – хором крикнули они, вытащили сзади из трусов и подняли над головой картонные серп и молот.
– Костя, держи! – командовал физрук. – Лица одухотвореннее!
Трясущийся от напряжения, потный толстяк в основании пирамиды попытался изобразить одухотворенное лицо. Колени его подогнулись, физкультурники посыпались вниз, и пирамида с грохотом развалилась.
– Комсомолец Бирюков! – выглянула девушка из двери напротив. – Войдите!
Мэлс переминался с ноги на ногу в аудитории. С одной стороны теснились плечом к плечу сокурсники на поднимающихся амфитеатром к потолку скамьях, с другой восседал за длинным столом президиум. На доске крупно написано было «1. Персональное дело тов. Бирюкова М. 2. Разное». За кафедрой стояла Катя.
– Он жил среди нас! – гневно говорила она, указывая на Мэлса. – Наш товарищ, активист, отличник, бригадмилец, спортсмен – комсомолец Мэлс Бирюков! Но оказалось, что это была всего лишь маска, под которой он умело маскировался до поры до времени! Это мы виноваты, товарищи! Мы потеряли бдительность, мы не увидели за обликом скромного советского парня звериный оскал агента американского империализма!..
За стеной в спортзале снова забарабанило пианино, и неподвижные до этого члены президиума в такт ему закинули под столом ногу на ногу – все в одну сторону – и разом повернули лица к Мэлсу, студенты в амфитеатре осуждающе качнули головой и попарно склонились друг к другу, перешептываясь. Катя отпила воды из стакана и четко поставила донышко на кафедру, как точку в конце музыкальной фразы.
Мэлс даже улыбнулся некстати, уловив во всем этом действе некий джазовый ритм.
Пианино заиграло на полтона выше, и Катя тоже возвысила голос.
– Смотрите, он улыбается, ему смешны наши советские идеалы, – продолжала Катя. – Он уже не скрывает своей вражеской сущности! Он посмел прийти сюда в своем новом обличье, в этой униформе американских прихвостней. Улицу Горького, берущую начало от самого Кремля, он называет Бродвеем. Дай ему волю – и вся наша Москва превратится в какой-нибудь там… Нью-Йорк! – брезгливо выговорила она. – Был советский студент Мэлс, а теперь перед нами стиляга Мэл! Казалось бы, всего одна буква, такая малость. Но давайте вспомним, что означает его имя? В нем зашифрованы святые для нас слова – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин! И небрежно выброшенная им буква – это имя великого Сталина!
Зал ахнул и замер. Катя выдержала торжествующую паузу.
– Он танцует под пластинки, сделанные в прямом смысле на костях советских людей! Мало того, он сам взял в руки саксофон, этот рупор лживой американской пропаганды. Не зря говорят, что от саксофона до ножа один шаг. Потому что саксофон – это тоже оружие, оружие нашего классового врага! Достаточно вспомнить, как выглядит этот, с позволения сказать, инструмент. Даже формой он напоминает знак американского доллара! – прочертила она пальцем в воздухе.
– Простите, но саксофон изобрели не в Америке, – не выдержал Мэлс. – Его сконструировал мастер Сакс в Бельгии в 1842 году…
– А американцы взяли на вооружение, чтобы расколоть дружные ряды советской молодежи! Я хочу прочитать, что пишет об американском джазе великий пролетарский писатель Максим Горький… – Катя открыла книгу на закладке и с выражением начала: – «Точно кусок грязи в чистейшую прозрачную воду падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки… это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, – ткнула она пальцем в Мэлса, – размахивая огромным фа… огромным фаллосом…» – выговорила она с ударением на втором слоге.
– Фаллосом, – поправил Мэлс.
– Вам виднее, Бирюков, – язвительно ответила Катя. – Это вы им размахиваете, а не я!
По рядам аудитории, как по клавишам, пробежала волна – каждый тихонько спрашивал соседа, тот пожимал плечами и спрашивал следующего. Сидящая с краю девушка открыла словарь, прочитала, торопливо прикрыла ладонью написанное и с ужасом посмотрела на Мэлса.
– «Это музыка для толстых, – продолжала Катя. – Под ее ритм толстые люди, цинически двигая бедрами, грязнят, симулируют… извините, товарищи… акт оплодотворения мужчиной женщины»! – она захлопнула книгу и продемонстрировала обложку. – Вот что пишет о джазе буревестник революции! И этой музыке для толстых служит теперь наш бывший товарищ, стиляга Мэл!.. Кто хочет высказаться? – она оглядела аудиторию.
В зале стало тихо. Катя, резко повернув голову, выхватила взглядом одного из студентов.
– Он ставит себя выше других, – покорно сообщил тот и сел.
Катя глянула на девушку.
– Он дал мне списать контрольную по математике, – опустив глаза, призналась та. – И этим толкнул меня на нечестный поступок.
Катя перевела взгляд на толстяка в верхнем ряду.
– Он… а он… он даже завтрак в столовой не доедает! – выкрикнул тот.
– Я думаю, все понятно, – подытожила Катя. – Какие будут предложения? – она нацелила взгляд на одного.
– Предлагаю объявить выговор…
Катя перевела требовательный взгляд на следующего.
– Строгий выговор…
Она глянула на третьего.
– Строгий выговор с занесением в личное дело… – упавшим голосом сказал тот.
– Мне кажется, я попала в политическое болото, где процветают мягкотелость и примиренчество, – зловеще понизив голос, медленно произнесла Катя. – А может быть, здесь еще кто-то по ночам танцует на костях?.. – нависла она над притихшим залом. – Как говорит товарищ Сталин: наше общество не карает оступившихся людей – оно дает им шанс встать на путь исправления. Именно поэтому, чтобы предостеречь его от непоправимых уже шагов, я предлагаю исключить товарища Бирюкова из комсомола и отчислить его из института! – раздельно произнесла она.
За стеной с грохотом рухнула пирамида, и в аудитории наступила гробовая тишина.
– Может быть, вы хотите что-то сказать в свое оправдание? – обернулась она к Мэлсу.
– Что с тобой, Катя? – спросил он.
– Я вам не Катя, а товарищ Акимова! – отрезала она. – Пока еще товарищ!.. Итак, товарищу Бирюкову нечего нам сообщить по сути дела. Тогда будем голосовать! – она подняла ладонь.
Остальные сидели неподвижно. Катя повела глазами по рядам. И под ее тяжелым взглядом – слева направо, ряд за рядом – начали подниматься руки.
– Единогласно! – удовлетворенно сказала она. – Бирюков, сдайте комсомольский билет.
Мэлс медленно подошел и положил билет на кафедру. Катя с мстительной улыбкой смотрела ему в глаза.
Полли сидела на кушетке в процедурном кабинете у знакомой медсестры.
– Что же мне теперь делать? – растерянно спросила она.
– Не знаю, – с неожиданным злорадством ответила та. Она с лязгом бросила использованный шприц в кювету и стала собирать новый. – Раньше надо было думать, дорогая! Тут я тебе не помощница.
– А к кому мне идти? Ты же подруга! Посоветуй что-нибудь…
– Вспомнила! – усмехнулась та. – Ты у нас такая… самостоятельная! Не как все! Вот сама и выкручивайся! Извини, у меня больных полный коридор.
Полли встала и побрела к двери.
– Ты вещички-то свои забери! – сказала вслед медичка. – Тут не камера хранения!
Мэлс сидел за столиком в «Коке». Перед ним стояли уже два пустых бокала, он допивал третий, глядя пустыми глазами в одну точку. Могучая саксофонистка на эстраде выводила тоскливый блюзовый мотив.
Подошла Полли с маленьким потертым чемоданом, села напротив. Мэлс подвинул к ней бокал коктейля, она отрицательно качнула головой.
– Ты куда-то едешь? – спросил он, кивнув на чемодан.
– Да… У меня плохие новости, Мэл.
– У меня тоже, – усмехнулся он.
– Очень плохие, Мэл.
– И у меня тоже. Что у тебя?
– Я уезжаю. Мы расстаемся, Мэл, – сказала она, рассеянно оглядывая зал. – А у тебя?
– Тогда у меня просто – мелкие неприятности… – произнес пораженный Мэлс.
– Ну… пока?.. – она беспечно улыбнулась, на мгновение накрыла его ладонь своей, подняла чемодан и шагнула к выходу.
![Вина Дельмар - Дальше — тишина… [=Уступи место завтрашнему дню]](/uploads/posts/books/271496/271496.jpg)