Александр Тумаха - Наш десантный батальон.
Он стал отводить руку назад и вниз. Она следовала за его рукой. Она как кол, не сгибаясь, наклонялась назад. Он опускал и опускал руку. Тело Зои отклонилось назад градусов на сорок от вертикального положения. Он держал ее рукой, которая отставала от затылка сантиметров на десять.
Дубин и сам впал…
Он смотрел…
Выпучив глаза.
Но не отрубался. Сознание не уходило.
Тимофей задержал Зою в этом положении.
Потом поднял той же рукой, на расстоянии, и поставил ровно.
Потом махнул той же рукой перед глазами.
Зоя затрясла головой как бешенная собака.
- Зоя, спокойно, все нормально.
Что нормально?
Но человек, Тимофей был хороший. Они сдружились после того, как придя с аэродрома, Дубин чуть не умер в горячке. Он с утра уехал из батальона в Гардез, где, наконец, определили, что это тиф, посадили на вертушку в Кабул, где, на санпункте его приняли, обрили наголо, и показали направление куда идти. Но жизнь еще теплилась, и он дошел. Там он уже не помнил, что происходило, только в кровати очнулся. Уже в палате. Оглянул палату - что, снова желтуха, подумал, и понял, что умирает.
С койки встал Тимофей, посмотрел вдумчиво, и побежал за сестрой.
Сестра по кличке БТР поглядела глаза.
- Сестра. Умираю.
- Много вас тут.
Но димедрол принесла.
Дубин отрубился.
Наутро все уже было не так плохо.
Они с Тимофеем слиняли с уборки территории и сидели в беседке.
Маяк перестал петь, и все говорил и говорил. В беседку вошли трое.
Незнакомые. Под синими больничными робами у всех были десантные тельники, как и у Дубина.
- О, братан, ты откуда, - за развязанной манерой угадывались витебчане. После истории с панамой Дубин опасался и не любил витебчан.
Тогда он возвращался после ранения, и завис на аэродроме в
Кабуле. Вечером он отправился в магазин возле дороги, купить еды и питья, а когда вышел, наткнулся на БТРы Полтинника, которые, похоже, возвращались с сопровождения именно с гардезской дороги. Один из
БТРов вдруг остановился прямо перед ним. На нем сидело человек десять. Дубин стоял с покупками, завернутыми в любимый маскхалат образца 43-го года, и вдруг, понял, что это они остановились по его поводу.
Из люка вылез старший - и сказал:
- Эй, десантник, а ну ко мне!
Дубин…
Страшно стало. БТР с толпой вооруженных пацанов. Прапорщик, старший, тоже не казался прапорщиком. Все, че та гыгыкали:
- Иди, не бойся! Прапорщик приказал! Ты че! Пизда! Вперед!
Прапорщик повернулся:
- Ладно. Хрен с ним. Поехали.
Уехали.
Тут вдруг до Дубина дошло. Дело в панаме!
Витебчане, которые главные десантники в Афгане, носят панамы, не делая в них пизды. Т. е. если взять этот дурацкий колпак, носят его как англичане носили колониальный шлем. А остальная чернота норовит ударом ребра ладони придать этому головному атрибуту другую форму, форму ковбойской шляпы. И вот эти герои увидели козла в тельнике и с парашютами в петлицах, и в пизде - Дубина. Хотели поправить.
Хотя. По морде бы получил. Хорошо, что не пошел к прапору.
Дубин вспомнил песню:
В Витебске, куда не глянешь
Витеблянки, витебляне,
Гастроном, пустырь, пустыня
И Обком, посередине.
Об ком задумался Обком?
Об ком все ели оху?
Не может быть, что б не об ком,
Так не ужели обо мне ли.
В Витебске, куда не глянешь
Витеблянки, витебляне
Гастроном, пустырь, пустыня
И Обком, посередине.
Вспомнил, конечно, не целиком. Так. Общий мотивчик. Витебчане
- витебляне.
Изменив форму панамы. Дубин двинулся обратно на аэродром.
По дороге встретил вертолетчиков. Те приютили. Там у них пару коек освободилось: сбили одну двадцатьчетверку.
Накормили. Обогрели. Нихрена себе офицеры! Дубин, уходя, хотел в ноги упасть.
Да просто - нормальные люди.
- О, братан, ты откуда?
- Я? Я из 56 бригады.
- Это где?
- В Гардезе. Но я из Бараков. Там отдельный батальон из бригады. Мы дорогу сторожим.
- Че! Из Баракибараков?!! Из Логара?!!
- Ну, да.
- Нихрена себе! А мы из Полтинника!
- Я понял.
- Че ты понял? Нихрена ты не понял! Мы у вас были прошлым летом на операции!
- ???
- Ну, че ты глазки строишь?
- Да я все прошлое лето, и почти всю осень, пока не ранили, был в батальоне. Никакой операции не помню.
- Да мы там. Да ты че?!!
- Не, ну, правда! Как колонну пустых наливников целиком сожгли, помню. У нас там половина седьмой роты легла. И ваших, тоже, из кабульского полка, человек двадцать, возле Мухаммед Ага. Эта колонна там и осталась. Вся.
- А, ну это. Не. Мы на операцию шли не с востока, а с запада.
- Во, блин, стратеги. А точно определили, по компасу?
- Ладно, не прикалывай.
- Ладно. Не буду.
Нормальные парни.
- Мы не по гардезской дороге зашли. Я и сам не помню. Че та там на М, городок проехали - направление на Газни. Потом в поле. И нас по группам построили, и вперед. А этот бесконечный кишлак -
Баракибарак, оказалось. Мы прошли пару километров, все тихо. Потом там началось, и тут началось, везде началось. Мы идем тихо.
Крепость. За стеной голоса. Перезаряжают. Духи. Ну, мы к стене, и
Ф-ками, хором. На стену влезли: лежат. Мы внутрь дувала, и на крышу.
Смотрим. Ничего не понятно. По рации: отходим. Тут нас и обложили.
Отстреливаемся, куда отходим?
Вертушки карусель закружили. Сначала бомбы швыряли свысока.
Куда, блин?
Похоже, все отошли, мы остались в осаде.
Тада вертушки, раскидав бомбы, пошли НУРСами. И мы лежим на крыше, а они на нас - две. Заходят. Ну, сержант - Коля, снимает с себя хб, срывает тельник десантный, и в башню, на дувале была.
Крутит тельником над головой - СВОИ!!!
Прям по нему и хули, НУРСами.
Мы все и посыпались с этой крыши.
Кучно легло, слава Богу. Дувал исчез. Как выбрался - не помню.
Бараки ваши. Хуже Паншера. Для нас. Тогда.
По радио Маяк запели супруги Никитины: "Переведи меня через
Слава, так звали рассказчика из витебчан, оглянулся:
- О! Майдан. Вот оно! Майданшахр, этот городок, через который ехали на Бараки! Мы тогда после этого Майдана, через километров двадцать и съехали в поле.
- Так. Подожди. - Дубин напрягся. - Месяц назад. Месяц назад мы были на какой-то дурацкой войне. Так это были Бараки!!! Это мы были в Бараках!!! Во. Наконец я понял смысл.
Динамики радио вдруг сошли с ума. Маяк затих, и заиграл The
Doors.
PEOPLE ARE STRANGE.
Дубин еще в хирургии замечал странность госпитальных радистов.
Там постоянно играла "Машина Времени". Неслыханная ранее, она просто обучала другим смыслам. Дубин сидел тогда во дворике госпиталя, раненый, и слушал. Играла одна и та же кассета, но она не надоедала.
Рядом присел Петрушкин. Странная железная конструкция на его ноге называлась, кажись, системой Елизарова.
С Петрушкиным из Пензы Дубин раньше, в учебке, вечно враждовал. Петрушкин был сильнее, и все норовил наехать. Он попал в
Кандагарскую бригаду год назад.
Но, вот они встретились в Кабуле. Друзья - не друзья. По хер!
- Меня выносили с поля боя, - говорил Петрушкин, - нога как вата. Вкололи. А живой! А другие - не живые.
Блеял Макаревич. И это было, как новая свобода.
Спасибо, Макар!
PEOPLE ARE STRANGE.
Смысл операции был скрыт от простых солдат. Приехала бригада.
Еще загодя, за день. Батальон тоже, за исключением минометной и артбатарей на следующее утро, подъем в три, построился в колонну, и пошли на Кабул. Все дембеля сменились, и в роте не осталось ни одного приличного механика-водителя. Молодые, "обученные" в разных учебках, Дубин вспомнил свою:
Единственная в СССР Учебная Дивизия ВДВ. В Гайжюнае, в Литве.
Он учился на оператора-наводчика. Стрелял из БМДхи там шесть раз. За полгода. Остальное время разбирали посадочные полосы времен войны. И собирали картошку. Ну, да, с парашютами еще прыгали, бывало.
Советская Армия - то же говно. Что?
В Афгане за первый же выезд расстрелял половину боезапаса - 17 гранат. А не шесть за полгода.
А во второй, вызвали на поддержку, Дубин видит противника, а их БМД подъехала только одна, справа и слева БТРД, без пушек, и видит в прицел автоматчиков вражеских, а мысли из пушки хуть в голову не приходит. Тоже из пулемета поливает, пока Серега не заорал в шлем:
- Ты че, мудак! Нахрен мы приехали! Пушку заряжай! Дибил.
Вот эти водители из учебкок так же и ездили. Никак. А тут сразу операция. Зимой.
