Валерий Рощин - Воздушная зачистка
Смеркается. Летчики эскадрильи тесным кружком сидят в курилке у модуля.
Мне опять приходится отвечать на многочисленные вопросы и рассказывать товарищам о приключениях. Но теперь действия рассказа разворачиваются не в воздухе, а на земле. На том чертовом плоскогорье…
Ближе к финалу Генка сызнова «заводит старую пластинку», намекая на крайнюю необходимость отметить «победу русского оружия» и мое счастливое возвращение. Все вторят провокатору, и я сдаюсь. Но с условием, что отмечать будем в ближайшие выходные, ведь завтра нас ждет обычный будничный день…
Потом появляется выжатый как лимон комэск. Народ двигается и усаживается еще плотнее. Сергей Васильевич втискивается в образовавшееся пространство, нещадно дымит сигаретами, сыплет шутками. И внезапно, снова назначив меня ответственным «за рамки», разрешат усугубить «по пять капель» после невероятно тяжелого и нервного дня.
Довольные, мы быстренько перемещаемся в мою комнату.
Как и сутки назад кипят дружные приготовления: звенит посуда, резво стучит по доске нож, на сковородке шкворчит сало.
Комнату «оккупирует» аппетитный запах жареной картошкой, и я вдруг с удивлением вспоминаю, что ничего не ел со вчерашнего дня…
Спустя час, хорошо поужинав и пропустив изрядную порцию разбавленного спирта, я молча сижу за столом. После того как дважды выпили за мое чудесное спасение, а третий по традиции за всех павших, настала очередь сослуживцев высказаться и поделиться впечатлениями.
Напротив меня сидит Володя Хорев; рядом с ним — Вася Чебунин с перевязанной головой. Несколько дней назад кто-то выстрелил в него из ракетницы — заряд угодил в голову над левым глазом. Особисты роют землю: выясняют обстоятельства, ищут кто стрелял. Василий полагает, что это произошло случайно или по пьянке. Но в любом случае, исполнитель вряд ли сознается. А Прохоров как всегда посмеивается и подкалывает: «Голова обвязана, кровь на рукаве…»
Слушая друзей вполуха, я думаю о своем. О событиях двух последних суток. О скором завершении нашей командировки. О долгожданном полуторамесячном отпуске. О встрече с родителями и о свадьбе с любимой Ириной, которой обещал непременно вернуться.
Думаю и все еще не понимаю, не верю: удастся ли мне сдержать обещание…
В эти часы до меня еще толком не доходит глубина произошедшего, и я не могу оценить чудовищного утомления. Спирт (а разбавлен он градусов до пятидесяти) не берет — голова по-прежнему соображает быстро. Нервное напряжение не покидает, потому и расслабиться не получалось…
Настоящее осознание тонкости того волоска, на котором дважды висел в течение пары дней, пришло позже — на вторые или третьи сутки после возвращения на базу. Примерно с неделю я не мог нормально заснуть и лишь под утро на час-другой забывался в настороженном чутком сне. А ночи напролет таращился в темный потолок и перебирал в голове немногие варианты того, что случилось бы со мной и штурманом, замешкайся мы на пару лишних секунд после поражения «Стингером». Или размышлял над шансами уцелеть, если бы душманы попали по нашей позиции первым или вторым залпом. Вероятно, сразу бы погиб. Или немногим позже расстался с жизнью в жутких мучениях высоко в горах, где изощренные до человеческих казней душманы посадили бы на кол, или содрали бы кожу. С этими делами у них обстояло просто…
Позже авиационные доктора долго пытали нас с Мешковым, исследуя физическое и психологическое состояние. И всякий раз недвусмысленно намекали на необходимость возвращения по болезни в Союз. Но мы с Валеркой отчаянно сопротивлялись. И победили. Дней через двадцать нас обоих допустили к полетам.
А пока я сижу рядом со своим другом Генкой, изредка поднимаю со всеми стакан, вливаю в себя алкоголь и думаю, думаю, думаю…
Генка частенько обнимает меня, тормошит — дескать, очнись, дружище! Все позади; выпей и хорошенько закуси.
В ответ я слабо улыбаюсь, киваю. И благодарю про себя однокашника за его заботу, внимание, доброту. И вообще за то, что он есть и не покидает в трудные минуты. При этом невольно вспоминаю наше первое знакомство в училище: дискотека в сызранском ДК железнодорожников; драка с местными «ништяками»… Меня зажимают в углу трое или четверо парней — все как на подбор: с фиксами, в олимпийках… Кажется, спасения не будет — отметелят за милую душу. И вдруг на помощь приходит незнакомый курсант небольшого росточка. Ворвавшись в самую гущу, неумело машет кулаками, но его неожиданного и дерзкого наскока достаточно, чтобы внести в ряды неприятеля сумятицу. А нам с ним присоединиться к общей массе ребят в военной форме…
Сижу за столом рядом с Генкой и думаю, думаю, думаю…
Если бы я тогда знал! Если бы какой-нибудь незримый оракул тихонько шепнул в тот вечер на ухо, что Генке осталось жить ровно два месяца!..
Четвертого июня 1987 года он вылетит в составе большой группы на поиск и уничтожение душманских караванов и не вернется. Ведущим пары он будет прикрывать высадку досмотровой группы. Душман из отряда боевого охранения каравана выпустит ракету из ПЗРК «Стингер» с близкого расстояния. Ракета взорвется под полом кабины, и экипаж погибнет мгновенно. Командир ведомого экипажа Шиткин, уходя от второй ракеты, резко бросит машину вниз и зацепит землю. От удара сорвет крыло и прицельную станцию, вырвет полкабины оператора вместе с ручкой управления. Но ведомый экипаж останется жив и даже сумеет посадить искалеченную «двадцатьчетверку».
Мне воочию предстояло увидеть страшные последствия той душманской атаки, так как именно наше звено поднимут по тревоге для прикрытия группы спасения. Навстречу нам пронесется мой однокашник Саня Хабаров и прокричит в эфир:
— Костя, Гену сбили! Я все расстрелял! Сейчас перезаряжу оружие и вернусь. Скорее на помощь!..
Над местом трагедии четыре вертолета моего звена встанут в круг, и четверть часа будут отчаянно молотить по «духам» из всех видов бортового оружия. Потом нас сменит звено штурмовиков Су-25, и банду мы в итоге уничтожим.
Но это, увы, уже не спасет моего друга.
Эх… если бы я тогда знал…
* * *На моем восстановленном Ми-24 еще долго выполняли боевые задачи и наши экипажи, и летчики, прибывшие нам на замену.
Всех участников операции по сохранению и возвращению на базу поврежденного вертолета вскоре представили к правительственным наградам. Валерия Мешкова — к ордену «Красной Звезды». Майора Прохорова — к четвертой награде — ордену Ленина. Меня — к ордену «Красного Знамени».
Сергея Васильевича командование 40-й Армии намеривалось наградить золотой Звездой «Героя Советского Союза». Но, к огромному сожалению, наша эскадрилья понесла за год командировки слишком много потерь: из двадцати четырех экипажей восемь было сбито, из них четыре погибло.
Позже опыт нашей вынужденной посадки широко освещался руководством ВВС 40-й Армии и Армейской авиации. Приезжая в вертолетные части и соединения, полковник Григорьев частенько говаривал: «Вот в джелалабадском полку служит летчик Шипачев! Его двумя «Стингерами» сбили, а он благополучно сел, пришел к командиру полка и доложил по всей форме! А у вас что за бардак тут твориться?..»
Но я узнаю об этом гораздо позже — когда наши войска покинут Афганистан, и мы, встречаясь с друзьями, будем вспоминать былое.
И все ж таки опыт нашей вынужденной посадки пригодился. В конце того же злополучного апреля 1987 года в аналогичную передрягу угодит экипаж моего однокашника и друга Александра Хабарова. Заполучив в борт две ракеты «Стингер», он не растеряется и благополучно посадит вертолет на ближайшую площадку. Спустя пару дней его вертолет отремонтируют и перегонят на базу…
Но, полагаю, в тот критический и в высшей степени напряженный момент ему со штурманом было немного легче. Ведь после нашей с Валеркой эпопеи в подсознании у большинства пилотов наверняка поселилось твердое убеждение: «Мы можем выжить после атаки «Стингера» — Шипачев с Мешковым это доказали! Чем мы хуже их? Мы обязаны посадить машину и выжить!..»
Эпилог
По мнению авторов книги, основанном на историческом анализе и личном опыте, советские войска были введены в Афганистан по следующим причинам:
— удовлетворение просьбы законного афганского Правительства.
— необходимость усиления влияния СССР в азиатском регионе.
— налаживание в раздираемом междоусобными войнами Афганистане мирной светской жизни.
— уменьшение потока наркотиков на территорию СССР.
— предотвращение возможного развертывания в Афганистане американских ракет средней дальности.
Безусловно, мощная военная машина нашей страны перемолола бы Афганистан, как в свое время перемолола Золотую Орду, войска Карла XII, армию Наполеона, потенциал которых был несоизмерим с возможностями афганских моджахедов. Однако новое руководство Советского Союза не стремилось выигрывать эту войну. Не желая нести расходы на ведение боевых действий, и побаиваясь западной критики, Горбачев заявил об ошибочности ввода войск. И подписал Указ об окончании кампании.
