Александр Чаковский - Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Путь от аэродрома в Смольный на машине, снабженной всеми существующими в Ленинграде пропусками, не мог занять более сорока минут. Чем же вызвана задержка?
Жданов постарался переключить мысли на очередные неотложные дела Ленинграда. Их была уйма. Заготовка торфа, ставшего сейчас единственным топливом для электростанций. Дальнейшее расширение производства на Кировском заводе — изготовление и ремонт артиллерийских орудий и танковых моторов. Торжественная передача в действующую армию мощного бронепоезда «За Родину», изготовленного рабочими вагонного и паровозного отделения Витебского железнодорожного узла. Восстановление водопровода и канализации…
Но о чем бы ни думал в эти минуты Жданов, он непроизвольно поглядывал на часы и в половине восьмого забил тревогу: позвонил в штаб МПВО и Управление НКВД, приказал немедленно выяснить, не пострадали ли при последнем артобстреле какие-либо легковые автомашины и какие именно.
Прошло еще пятнадцать минут напряженного ожидания, и, когда Жданов снова схватился было за трубку аппарата прямой связи со штабом МПВО, дверь его кабинета раскрылась, на пороге показался Гусев.
— Что случилось?! — рассерженно и вместе с тем обрадованно спросил Жданов, подаваясь над столом вперед.
— Погнал за Нарвскую, — вполголоса ответил Гусев и тут же отступил в сторону, застыл, вытянув руки по швам. Следом за ним в кабинет Жданова шел Говоров.
Жданов еще издали впился взглядом в лицо генерала. Да, те же усы щеточкой, и темные, с проседью волосы разделяет безукоризненный пробор.
Жданов встал из-за стола и пошел навстречу генералу.
— Здравствуйте, Андрей Александрович, — глуховатым, спокойным голосом произнес Говоров, останавливаясь посредине большого кабинета.
— Здравствуйте, Леонид Александрович, — ответил Жданов и протянул ему руку. — Добро пожаловать. Я уже начал волноваться, не случилось ли чего-нибудь по пути с аэродрома.
— Нет, — все так же лаконично откликнулся Говоров, но, чуть помедлив, пояснил: — Я попросил начальника штаба сделать круг по городу. Давно не был в Ленинграде.
— Во мне пока нет необходимости? — негромко спросил Гусев, обращаясь одновременно к Жданову и Говорову, но больше, пожалуй, к Говорову.
— Попрошу вас… как договорились, — слегка поворачивая голову в сторону Гусева, сказал Говоров.
— Слушаюсь, товарищ командующий, — ответил тот, переводя взгляд на Жданова, и только после его разрешающего кивка удалился из кабинета.
— Проходите, Леонид Александрович, садитесь, — пригласил Жданов, указывая Говорову на два кресла у письменного стола и продолжая изучать его.
Говоров прошел к этим креслам не спеша. Руки его были прижаты плотно к бедрам. На бледном, слегка одутловатом лице резко выделялись густые брови. Из-под бровей глядела строгие и, как показалось Жданову, немигающие глаза.
Когда Говоров опустился в одно из кресел, Жданов расположился в другом против него. Несколько мгновений они сидели молча.
В эти мгновения Жданову почему-то вспомнилось, как происходила смена командующих Ленинградским фронтом в далеком уже теперь сентябре 1941 года. Жуков сразу же проявил себя властным, волевым командующим. Теперь же перед ним сидел, судя по первому впечатлению, слишком сдержанный и сухой человек.
— Как долетели? — спросил Жданов для того только, чтобы завязать разговор.
— Нормально, — скупо ответил Говоров. — Плохо, однако, что на западном берегу Ладоги с воздуха просматриваются склады и скопления вагонов. Неудовлетворительная маскировка. Я сделал замечание начальнику штаба.
Он произнес это не повышая голоса и, как показалось Жданову, равнодушно. Жданов хотел заметить с укором, что в тех наскоро построенных складах и вагонах заключена сейчас жизнь десятков тысяч ленинградцев, но тут же подумал, что негоже с этого начинать знакомство.
В кабинете снова водворилось молчание.
— Каково ваше первое впечатление от города? — спросил наконец Жданов, преследуя все ту же цель — как-то расшевелить Говорова, наладить чисто человеческий контакт с этим угрюмым человеком.
— Чисто, — после короткой паузы ответил Говоров. — На фотоснимках я видел Ленинград в сугробах снега. Теперь растаяли?
Этот опять-таки лишенный каких-либо эмоций вопрос привел Жданова в состояние раздражения.
Однако усилием воли он подавил его и, стараясь ничем не выдать своих чувств, сказал:
— Мы только что провели трехнедельник по очистке города. Силами тысяч ленинградцев.
Серые немигающие глаза генерала оставались по-прежнему спокойно-холодными. Видимо, до него не дошел смысл сказанного Ждановым. Вероятно, он все же не представлял себе, чего это стоило людям, измученным голодом и холодом блокадной зимы.
«Чисто! — с горькой усмешкой повторил про себя Жданов. — Если бы ты видел эти десятки тысяч ослабевших, обессилевших людей, сдирающих ломами, кирками и лопатами метровый ледяной покров с ленинградских улиц и площадей! Если бы взглянул на мертвецов, погребенных под этим покровом!»
А вслух спросил:
— С чего думаете начать, Леонид Александрович?
— Перед отлетом в Ленинград меня вызывал товарищ Сталин, — по-прежнему ровным, чуть глуховатым голосом заговорил Говоров. — Он поставил мне три задачи. Первая: не допустить разрушения Ленинграда осадной артиллерией противника. Вторая: превратить Ленинград в абсолютно неприступную крепость. И третья: накопить силы для будущих наступательных боев.
Слушая его, Жданов подумал, что вот так же, наверное, читал он свои лекции в Артиллерийской академии. И ему захотелось представить себе, как протекала встреча этого сухого человека со Сталиным. Неужели и там, в Кремле, Говоров держался как профессор на кафедре?
Не в силах уже больше сдерживать себя, Жданов спросил напрямик:
— Вам известно, что Ленинград находится еще в очень тяжелом состоянии?
— Да, известно, — спокойно ответил Говоров.
— Так с чего полагаете начать свою деятельность здесь?
— С детального изучения обстановки.
— Когда намереваетесь собрать Военный совет?
— В ближайшее время, как только более подробно ознакомлюсь с обстановкой, доложу вам, что готов, — сказал Говоров.
Он вынул из брючного кармана часы и взглянул на циферблат.
— Вы торопитесь? — спросил Жданов, и в голосе его прозвучало недовольство: он не привык к тому, чтобы собеседники сами определяли время окончания разговора с ним.
— Да, Андрей Александрович, — все тем же бесцветным тоном ответил Говоров.
— Устали с дороги? Хотите отдохнуть?
Тут, пожалуй, в первый раз о начала разговора выражение лица генерала чуть изменилось — резко очерченные брови на мгновение приподнялись.
— Никак нет. Просто я, видимо, не рассчитал время и приказал начальнику штаба в двадцать тридцать прислать ко мне начальника разведки. Сейчас, — он снова посмотрел на часы, — двадцать часов двадцать две минуты.
Жданов поднялся.
— Не буду вас задерживать.
Встал с кресла и Говоров.
…Когда начальник разведывательного отдела штаба Евстигнеев вошел к новому командующему, Говоров сидел за письменным столом. На столе не было ни карт, ни бумаг. Только толстая тетрадь и возле нее карманные часы на потертом ремешке.
Евстигнеев был уверен в теплом, дружеском приеме: он ведь один из немногих руководящих работников штаба, которые встречались с Говоровым раньше! Но из-за стола на него отчужденно смотрели серые немигающие глаза.
Представляясь генералу, как положено по уставу, Евстигнеев полагал еще, что тот просто не узнал его сразу, но сейчас вот, услышав знакомую фамилию, конечно же вспомнит об их встречах трехгодичной давности.
Говоров, однако, и после этого смотрел на него все так же холодно. Только спросил:
— Вы по-прежнему в Ленинграде?
— По-прежнему здесь и даже в прежней должности, — улыбнулся Евстигнеев с расчетом на ответную улыбку.
Ее не последовало. Лицо генерала оставалось каменным.
— Разведкарта при вас? — едва заметно кивнул он на черную кожаную папку, которую Евстигнеев прижимал рукой в бедру.
— Так точно! — ответил Евстигнеев уже без улыбки.
— Садитесь, — Говоров сделал движение рукой в сторону длинного стола, покрытого зеленым сукном.
Евстигнеев подошел к этому столу и остановился в ожидании, пока здесь же займет место командующий. Но тот не торопился.
— Я ведь сказал, садитесь, — повторил он, не повышая голоса. Затем взял свою толстую тетрадь, вложил в нее карандаш и, перейдя к длинному столу, опустился на стул рядом с Евстигнеевым. — Прошу вашу карту.
