Франц Таурин - Партизанская богородица
У Палашки руки и ноги стали, как не свои. Выронила платок с семечками.
«Дарья, змея, выдала!.. Замечают теперь... На погибель послал в этот дом Санька!..»
Урядник щурил круглые глаза, как кот на пойманную мышь.
— Кого это ты выглядывала, красавица?
Палашка вырвала руку, постаралась возмутиться.
— Никого не выглядывала! По берегу пройти нельзя!
— Однако, я тебя, девка, первый раз вижу? Откуда заявилась?
— Из Николаевского заводу. Вот откуда!
Лучше бы Палашке этого не говорить...
Урядник перестал ухмыляться. Рванул за руку.
— Айда в контрразведку! Там разберемся, какого ты заводу.
Палашка решилась на последнее средство.
— Чего привязался! — огрызнулась она. — Знала бы, вовек не пошла! Сказывали девчата: здесь солдатики молодые, веселые. Женишка можно присмотреть. Поверила, дура! А тут, как кобели, на людей бросаются!..
Казачина весело заржал.
— Давно бы так! А то — ничего не выглядывала. Стало быть, меня и выглядывала. Я вашего брата насквозь вижу.
Но руку Палашкину не выпускал и еще прибавил шагу.
— Куда ты меня волокешь?
— Знамо куда. На смотрины. Сама сказала, женихами интересуешься.
«Из огня да в полымя!» — подумала Палашка. И стала корить себя. — Поторопилась! Может, обошлось бы и без этого посула. Не нашла другой отговорки!..»
— Чего ты меня силком тащишь? Сама найду, не обробею. Да пусти ты, чего уцепился!
Урядник больно, как клешами, сдавил Палашкины плечи. Заглянул ей в глаза. По красивому сытому его лицу пробежала снисходительная усмешка.
— Дуры вы, бабы! Не понимаете хорошего обращения. Запросто могу свести в контрразведку. Там тебе целый взвод женихов приспособят. Ей богу, дуры! Нет чтобы по-хорошему!
После такого разъяснения Палашка больше не вырывалась.
Сперва ей показалось, что урядник ведет ее в тот же конец, где на тракту изба Афанасия Иваныча, и снова шевельнулось подозрение на Дарью. Но вместо того чтобы свернуть на трактовую улицу, урядник повел ее проулком, уходящим в гору. Остановился в конце проулка, перед когда-то крашенными, теперь облезлыми воротами. Открыл калитку, втолкнул Палашку во двор. На дверях избы висел замок.
— Хозяйки дома нет, — сказал урядник. — Вот и хорошо. Скулить некому.
Взял Палашку за руку и подвел к сарайке в дальнем углу двора.
Пинком ноги открыл низенькую дверь.
— Заходи!
Видно, страшное было у Палашки лицо, потому что решил подбодрить ее. Сказал грубовато, но незлобиво:
— Чего обмерла? Чай, не убивать тебя стану!
В сарайке пахло конским потом и еще чем-то пряным и душным.
— Садись! — сказал урядник, указывая на охапку соломы, накрытую попоной.
Сам пошарил в головах, достал из-под соломы четвертную бутыль, заткнутую тряпкой, и большую жестяную кружку.
Наполнил кружку. Палашку передернуло от тошноватого запаха самогонки.
— Выпей для знакомства! — он протянул Палашке налитую вровень с краями кружку.
— Первую хозяину, — возразила Палашка.
Шевельнулась надежда: захмелеет, ослабнет... может, и удастся спастись...
— Опасаешься? Зря! Первачок что надо!
И единым духом осушил кружку. Крякнул. Налил снова. Протянул Палашке.
— Пей!
Палашка, преодолевая тошноту, сделала несколько глотков.
— Нет, так у нас не пьют!
Грубо зажал под мышкой голову Палашки, запрокинул ее и вылил ей в рот самогонку.
— Теперь порядок! — И с пьяным хохотком ущипнул ее.
Палашка оттолкнула его.
— Слушай ты, женишок! — Его грубость и противная, опалившая все нутро самогонка придали ей злости и смелости. — Меня нельзя! Я порченая!
— Сейчас вылечу. Токо дверь припру.
— Добром прошу, отпусти! — закричала Палашка.
— Сейчас... отпущу... — бормотал он, продолжая возиться у двери.
Палашка вытащила спрятанный за голяшкой ичига нож, неслышным кошачьим прыжком подскочила к пригнувшемуся у двери уряднику. Занесла руку с ножом и резким движением, словно срезая серпом тугую прядь спелого жита, полоснула по горлу.
Урядник опрокинулся навзничь, судорожно выгнулся. Захлебнулся коротким всхлипывающим стоном...
Мерзкая тошнота сдавила Палашке грудь. Она свалилась рядом с убитым. Всю ее била противная мелкая дрожь...
Страх придал ей силы подняться. Трясущимися руками разгребла солому. Оттащила в угол вялое тяжелое тело. Туда же положила бутыль и кружку. Завалила соломой, сверху постлала попону.
Опасливо выглянула во двор. Замок висел на дверях избы. Осмотрелась, нет ли на ней крови, и бегом кинулась к воротам...
Тетка Дарья открыла ей калитку и ахнула.
— На тебе лица нет! Что стряслось-то?
— Плохо мне, тетя Даша...
— От тебя винищем несет! — Дарья брезгливо поджала тонкие губы. — С какой бы радости?
— Потом... потом, тетя Даша... Укрой меня, спрячь... Куда ни на есть спрячь... Искать меня будут!..
Дарья испуганно огляделась. Не слышит ли кто? Поспешно захлопнула калитку.
Палашка забралась на печку и долго плакала, всхлипывая, не слыша уговоров и причитаний обеспокоенной Дарьи...
Очнулась ночью. Кто-то настойчиво тормошил ее. Никак не могла понять, где она и как тут оказался Санька...
А когда поняла, вспомнила все... Обхватила Санькину шею руками, судорожно прижалась к нему и заплакала навзрыд.
Санька встревожился. Никогда еще такой не видел ее.
— Кто тебя?.. Что с тобой?..
Никак не могла совладеть с собой. Наконец вымолвила:
— Думаешь, легко человека убить...
Корнюха снова переносил ее в лодку.
Учуял самогонный дух, сказал с горькой усмешкой:
— Помирились, стало быть...
— Глупый ты... — сказала Палашка и потом за всю дорогу не произнесла ни одного слова.
5Бугров велел разбудить себя, как только вернутся разведчики.
Вошел и с порога сказал:
— Жива!
Палашка встала ему навстречу. Он обнял ее, поцеловал в висок.
— Изболелся я. Не бабье это дело. Ну, давай, рассказывай.
Выслушал, не перебивая. Переспросил только, сама ли, своими глазами видела Белоголового? Выкурил две самокрутки и сказал:
— Спасибо, Пелагея! Теперь мы им кровь пустим!
Когда в отряде узнали, что Палашка Набатова зарезала казачьего урядника, Азат Григорян высказался так:
— Наша богородица — женщина серьезная. Родить не успела, убить — пожалуйста!
Катя тебя выходит...
Ночью бугровский отряд переправился на левый берег реки и к рассвету занял исходные позиции. Густой туман позволил партизанам подойти вплотную к околице села.
Взводу Перевалова была поставлена особая задача: пользуясь туманом, пробраться к центру села, снять охрану у школы, превращенной белыми в казарму, поджечь ее и забросать гранатами. После чего укрыться в каком-либо дворе и, дождавшись подхода остальных взводов, включиться в общее наступление.
— Впрочем, действуй по обстановке, — сказал Саньке Бугров и предупредил: — Только к берегу не суйтесь! По пристани будем бить из пушки.
Командиру орудия Азату Григоряну Бугров приказал выкатить пушку на соседний бугор, укрыть там между кустов и быть наготове.
— Как Перевалов голос подаст, так и понужай, раз за разом! Разветрит туман к тому времени — выцеливай баржу, что стоит у причала, а не разветрит — бей вот так, левее той березы, чтобы своих не накрыть.
Палашка вознамерилась пойти со взводом.
Бугров прикрикнул на нее.
— Тебя там не хватало! Знай свои бинты да вату!
— Некрепкое ваше слово, Николай Михалыч, — упрекнула обиженная Палашка.
Бугров насупился, но разрешил ей пойти в составе взвода перфильевцев. Только сказал Голованову:
— Приглядывай за ей, Иван Федосеич! Сунется, куда не надо. Как убили брата, вовсе в отчаянность пришла.
Иван Федосеич только рукой махнул.
— Спортили баб. Опосля войны вовсе с ими сладу не будет...
Палашка хотела сказать ему на это, что уж, конечно, старых порядков, таких, чтобы помыкать бабами, после войны не будет, — но промолчала. Не время было споры разводить. Да и не до того ей было.
Теперь, когда Санька пошел на опасное дело, недавняя обида быстро истаяла, как выброшенная половодьем на берег льдина под жаркими лучами солнца. И всегдашняя тревога за него, неуемного, верченого, отчаянного, с прежней силой охватила ее...
Приглушенные расстоянием, донеслись трескучие разрывы гранат, вслед за тем глухие удары винтовочных выстрелов.
Бугров, стоявший на пригорке, неподалеку от застывшего с горящим фитилем в руке Азата Григоряна, увидел, как над серой пеленой тумана, застилавшей село, пробив ее, взметнулся клуб темного дыма.
— Давай! — крикнул Бугров и махнул рукой Азату Григоряну.
Пушка рванула так громко, что Катя выронила из рук свою сумку с нашитым поверх красным крестом.
