Тарас Степанчук - Наташа и Марсель
Вручать удостоверение персонального пенсионера к Александре Михайловне приезжал сам областной «зав», который ранее дважды отвечал ей отказом. Опасливо покосившись на «заявительницу», он кисло улыбнулся, как будто сжевал лимон:
— Везет вам, товарищ Борисенко! С таким кавалером…
— А вы где воевали? — спросила Александра Михайловна.
— Согласно состояния здоровья самоотверженно трудился для Победы в тылу, за что отмечен соответствующими наградами.
Александра Михайловна усмехнулась:
— Заслуженный, значит, тыловой кавалер…
На партизанской встрече она подошла к Кислову.
— С тебя причитается, — напомнил Михаил Кислов.
— Это уж точно, — согласилась она. — Ты чем подумал, когда обращался за помощью к иностранному гражданину?
— Да наш же он, Марсель! Как и мы — партизан!
— За все, что со своими следопытами сделал — большое тебе спасибо. Но если еще сунешь нос в мои личные дела…
— Не суну, — с готовностью пообещал Кислов.
Поначалу вмешательство Марселя показалось Александре Михайловне обидным. Но ведь он все старался по-доброму, от души, и ей это в конечном итоге было приятно. А в письмах по-прежнему ощущалась его забота, и в каждом письме Марсель сокрушался по поводу своей перед нею вины. Не понимая, что в том, что случилось тогда в Смолевичах, была совсем не его вина…
«Дорогая Наташа! Вы перенесли такие страдания, поэтому мне будет легче если я получу от вас долгожданное письмо и буду знать, что вы спокойно живете с своей семьей не вспоминая против меня обиды. Всегда упрекаю себя, что я виноват в вашем аресте в вашей судьбе…»
Неужели правы те, кто утверждает, будто невинных сомнения не мучают? Но ведь сомнения и совесть — родные сестры. Виновный помнит свою вину или — совсем наоборот, ее, как правило, забывает?
Куцая память прямо пропорциональна укороченной совести. Сомнения и поиски своих ошибок, ощущение собственной за них вины — все эти качества присущи совестливым, обязательно благородным людям. Подлец же с тупым упрямством никакой вины за собой признавать не желает. Он вообще избегает критически говорить о себе, ибо признание своих ошибок для подлеца невыгодно уже по той причине, что никаких он за это выгод не извлечет.
У жизни свои закономерности, свои парадоксы, и один из них состоит в том, что именно честный человек чаще всего сомневается в правильности своих поступков, думает о возможных упущениях, ищет свою вину, даже если вины этой либо нет вовсе, либо она, рожденная из случайностей, минимальна.
Ощущение вины родилось у Марселя из сострадания к тому, что довелось пережить Наташе:
«Бедная дорогая Наташа, я часто думаю, какая тяжелая жизнь у вас была и понимаю свой виновность в вашей трагически судьбе из-за желания помочь мне и мои товарищи убегать в партизаны…»
Вину за ее беды Марсель принимал на себя, ни разу не упомянув о том, как ценою собственной жизни стремился «мадам Наташу» спасти. Ни в чем свою любовь не упрекая, он безоговорочно ей доверял и был убежден в правоте всех ее действий, всех поступков.
Что касается провала Наташи и ее ареста, то здесь Марсель винил роковое стечение обстоятельств и опять-таки ответственность за случившееся относил к себе.
Наташа, естественно, намного реальнее чувствовала пределы возможного, за которыми притаилась беда. Ведь для удачи нужны десятки случайностей, а для провала — всего одна…
Отвечая на очередное послание Марселя, она писала:
«Иногда я анализирую свои поступки, поведение. Мне становится страшно из-за того, насколько неосторожно приходилось рисковать окружающими людьми, собой, родными. Я вспоминаю, как проносила пистолет, из партизанского отряда на пути домой миновала четыре поста, и каждая проверка грозила провалом. Я. не умею выразить словами все, что приходилось пережить. Мне кажется, вы понимаете меня. Прощаете мои запоздалые откровения, но перед вами я как на исповеди — не каждому ведь откроешься и не каждый тебя поймет…»
Марсель ее понимал. И вместе с тем востороженно боготворил, ибо пытки в гестапо выдерживали только герои. А она после того, что перенесла, до нынешнего дня с неутихающей остротой переживает беду Вальки. Что может быть страшнее для матери сознания того, что на ее глазах полицай изувечил маленького сына? Какою мерой можно измерить ее материнские муки? И разве могут сравниться с ними любые пытки в гестапо?
Родина — высшая из матерей. Именем Родины гауляйтер Белоруссии Кубе был осужден партизанами на смерть. В Смолевичах ожидали приезд палача. Привести в исполнение приговор добровольно вызвалась Наташа.
— А как же сын? — спросил заместитель командира бригады Лашук. — О сыне подумала?
— Соседке Ольге Судиловской я как-то сказала…
— Что ты сказала? — забеспокоился Лащук.
— Ничего лишнего. У Ольги погиб сын, она такими глазами на моего Вальку смотрит… Никто ребенку мать заменить не сможет? Ольга Вальке — заменит.
Низкий поклон Ольге: она — заменила. А как вернулась Александра Михайловна в сорок пятом из Германии, по живому Судиловская оторвала ребенка от себя, родной матери отдала. И сразу же завербовалась на Север — уехала из Смолевичей куда глаза глядят. Чего только не вспомнилось Александре Михайловне, когда с волнением читала каждую фразу Марселя. Уже приблизительно знала, что будет в очередном письме. Но однажды ошиблась…
* * *«Дорогая Наташа! В этом году я посещу Советский Союз. Наше путешествие организованное обществом «Франция — СССР» из Парижа. Календарь будет следующий:
17 август Париж — Москва с самолетом
18,19, 20 Москва
20 август Иркутск (Сибирь) с самолетом
21, 22, 23, 24 Иркутск и Братск
25, 26, 27 — Москва, Ленинград (с поездом)
28, 29, 30, 31 — Ленинград и в Париж
Как вы видите я проведу только 3 дня в Москве от 18 до 20 августа. Я был бы очень рад вас встречать, скажите мне если вы можете приезжать в Москву. К несчастию я еще не знаю в какой гостиница буду квартировать. Но если вы поедете в Москву, попросите сведенье у Интуриста, проспект Карла Маркса 16, телефон 292-20-22 или 292-21-69.
Мы можем устроить свиданье где-нибудь, например на Красный площадь в шесть часов вечер после войны.
Я очень очень вас буду ожидать. Сердечный привет. Марсель».
Александра Михайловна показала письмо Лене и засомневалась:
— Не знаю, как в Москве с гостиницей… Ехать — не ехать?
— А Чернышевы? — напомнила дочь.
— Неудобно беспокоить людей… Он же занятый человек, немалая должность в министерстве…
— Да Чернышевы ж тебя приглашали! И место в гостинице тоже найдется. Итак, решено: у меня еще отпуск, Ирку оставим на Мишу, пускай друг за другом присмотрят. А мы — едем.
«Дорогая Наташа! Ваше письмо мне очень понравилось. Я вас подожду на Красной площади в 18 августа от 18 до 19 часов. Если вы не приходите, еще раз подожду в 19 август. Я был бы тоже очень рад познакомиться с дочей Леной. Я желаю вам и Лене всего хорошего. Сердечный привет. Марсель».
…В тот день Москва, до краев наполненная золотым августовским солнцем, показалась им сказочно-прекрасной. Когда Александра Михайловна и Лена поднимались мимо Исторического музея к Никольской башне Кремля, часы на соседней башне, Спасской, пробили шесть раз, а их минутная и часовая стрелы вытянулись снизу вверх по циферблату прямой позолоченной линией.
Идя по каменной брусчатке рядом с дочерью, Александра Михайловна с горделивой радостью воспринимала окружающую красоту — но только до того момента, когда от Мавзолея шагнул навстречу Марсель, и все собой заслонил.
Остроглазая дочь ласково тронула ее за плечо:
— Смотри, мама, какой он стройный и симпатичный…
— Здравствуй, Марсель!
— Здравствуй, Наташа!
Два седых человека обнялись, заплакали. И Красная площадь крутнулась у Александры Михайловны перед глазами. Она бы упала, но Марсель ее поддержал: бережно, сильно, ласково. И она засмеялась сквозь слезы, а Марсель протянул ей букет роскошных парижских роз.
— Их бин глюкклих {20}, — начал было Марсель по-немецки, как они говорили тогда, в сорок третьем. Но тут же оборвал фразу: — Теперь можно говорить по-русски. Обучаться подрывному делу и проживанию в лесу было не так затруднительно, по сравнению с изучением русского языка.
Поначалу Лена стеснялась обращаться к гостю по имени, а отчество не знала и потому старалась больше молчать. Заметив это, Марсель объяснил:
— По отчеству у нас называть не принято. Меня можно обзывать «господин Сози», но это…
— Плохо и не годится, — возразила Лена.
— Молодец, девочка! — обрадовался Марсель. — Для тебя я официально «товарищ Марсель». Но война породнила Наташу и меня, поэтому говори мне «Марсель». Да я, кажется, на несколько лет старше и не буду возражать, если будешь говорить мне «вы», а я тебе «ты». И Наташа не будет возражать на «ты»?
