Андрей Дышев - «Двухсотый»
– Так точно, негде. Была баня, так три месяца назад звено «грачей» бомбовыми ударами разнесло в щепки – приняли баню за духовскую огневую точку. Вот видите, штаны тлеют? Это мы дымом себя обозначаем, чтобы еще раз не шизданули.
– Вы, старший лейтенант, дурак или только притворяетесь? – на всякий случай спросил Быстроглазов.
– Нет, я командир гранатометного взвода Грызач, – как ни в чем не бывало ответил офицер. – Сижу на этой «точке» безвылазно уже полтора года…
– Ладно геройствовать! – строго приструнил офицера Быстроглазов. – Подумаешь, подвиг совершил! Мы, между прочим, тоже не в санатории отдыхали. Только что из-под обстрела, чтоб вы знали. И бой был жестоким! – Подполковник придал голосу твердость. – Офицеры и солдаты проявляли образцы мужества и самоотверженности… – Он осекся, почувствовав, что начинается скатываться на пафос. Но, черт возьми, а как сказать о том, что было, другими словами, да чтоб не фальшиво получилось? Кто-нибудь знает?
– Я в курсе, – ответил Грызач доброжелательно. – Двести седьмая бээмпэшка от нашей роты стоит на блоке. Надеюсь, мои бойцы хоть немножко помогли вам? А я, честно говоря, впервые вижу у нас здесь подполковника из политотдела дивизии. Как говорится, добро пожаловать! Располагайтесь. Будьте как дома.
– Вы нас… кхы-кхы! Вы нас покормите? – спросил Быстроглазов. У него почему-то стало першить в горле – то ли от едкого дыма, идущего от тлеющих штанов, то ли вдруг подкрались к горлу и цепко схватились за трахею, не давая вздохнуть, жалость и стыд.
– Покормим, – пообещал Грызач, повернулся к костру и гаркнул: – Курбангалиев!! Доставай красную икру, салями, коньяк, свиные обивные, маринованные грибочки и накрывай стол!
– И вот еще, – добавил Быстроглазов, с содроганием глядя на широколицего бойца в лоснящемся от кулинарного жира свитере, который вываливал в чадящие жестяные коробки прессованные комки перловой каши. – Надо организовать ночлег.
– Организуем. Персонально вам предоставлю нары в нашем офицерском общежитии… Осторожно, голову пригните!
Грызач предусмотрительно приподнял край маскировочной сети, на которой, словно вяленая рыба, висели задеревеневшие дырявые носки – штук семь.
– Стирать негде, – пояснил он, – так мы их выветриваем и прожариваем на солнце. И запах уничтожается на корню… Сюда, пожалуйста! Не споткнитесь, здесь ящики с минами и цинки с патронами. А это наша бытовая комната.
Подполковник остановился и посмотрел. Между двумя валунами размером с человеческий рост была натянута плащ-палатка. Каменный пол этой берлоги был присыпан то ли мелкой соломкой, то ли перьями, выпотрошенными из подушки. Когда глаза подполковника привыкли к тени, он понял: это волосы – черные, светлые, курчавые, прямые. Здесь же, в каменных нишах, лежали ржавая механическая машинка для стрижки и пластмассовый приборчик для бритья со сломанной ручкой.
– Хотели сжигать, – пояснил Грызач, кивая на волосы, – но уж больно смердят. Потом нашли применение. Собираем их и закатываем в ветошь. Получается отличный утеплитель, которым забиваем щели в каменной кладке.
– Вы что ж, на костре готовите? – спросил Быстроглазов, поглядывая на то, как Курбангалиев палкой помешивает какое-то липкое серое варево в цинковом коробе.
– А где ж еще? – удивился наивности вопроса Грызач. – А прием пищи осуществляется на огневых позициях – бойцы ведь находятся в них бессменно. У каждого свой котелок и ложка. Поел, песочком протер – и чисто. А это наше офицерское общежитие.
Грызач с треском распахнул хилую, с щелями, дверь, сколоченную из снарядных ящиков. Быстроглазов некоторое мгновение в нерешительности стоял на пороге, всматриваясь в подвальный мрак с тяжелым застоявшимся запахом милицейского следственного изолятора.
Сделано все было по уму, на совесть. В крепкий каменистый грунт были вкопаны гильзы от гаубичных снарядов, а в них вставлены бревна, которые поддерживали провисший тряпично-фанерный потолок. Между этих же бревен были навешаны дощатые нары и панцирные сетки. На полу громоздились коробки с консервами, пачки сигарет, грязные, промасленные бушлаты, бронежилеты, автоматы, рюкзаки, медицинские сумки, ботинки, мины-«итальянки», ракетницы, и на горе этого военного хлама стоял разбитый, с торчащими проводами, обмотанный изолентой кассетный магнитофон. Под низким потолком в проволочном каркасе висела сплющенная гильза, из которой торчал фитиль, сплетенный из ватной начинки бушлата.
Как они тут живут, ужаснулся Быстроглазов. Это же дно, последняя стадия нищеты и убогости! Здесь хуже, чем в каких-нибудь диких племенах на Крайнем Севере. До какой черты дошли эти люди! Но ведь они не просто здесь нищенствуют, отбывая свой срок. Они ежедневно, ежеминутно выполняют боевую задачу, держат оборону, прикрывают участок дороги. И это наша доблестная, непобедимая Советская Армия? Этот немытый, небритый, исхудавший, покрытый чирьями и с ввалившимися глазами человек – офицер? Какие выборы? Какие постановления партии и правительства? Этих несчастных бы в баню, отскоблить, вычистить, побрить, а потом в госпиталь, полечить, откормить, а потом в санаторий, чтобы вернуть к нормальной жизни. Но разве он, Быстроглазов, может что-нибудь сделать для них? Что он может, кроме как недовольно морщиться, сокрушенно качать головой и перечислять все новые и новые «недостатки»?
– К выборам готовы? – спросил Быстроглазов, и его тотчас едва не стошнило от столь идиотского вопроса.
– Так точно! Кабинку для тайного голосования мы соорудим из двух плащ-накидок, в качестве стола используем снарядный ящик…
– Хорошо, – буркнул Быстроглазов, перебивая Грызача и выходя наружу. – Наши офицеры будут ночевать в технике, а здесь подготовьте место для женщины.
– Для кого? – переспросил Грызач. Он подумал, что ослышался либо подполковник его разыгрывает.
– Для медсестры. С нами приехала медсестра. Кстати, больные у вас есть?
– Больные? Откуда ж у нас больные? – усмехнулся Грызач и беспокойно посмотрел по сторонам, машинально поправляя на себе тряпье. – Хотя… Я спрошу у бойцов, может, у кого-то понос или грибки на ногах…
– Спросите, – с трудом выговорил Быстроглазов. – А насчет ужина для нас не беспокойтесь. Мы, пожалуй, обойдемся своими запасами. Насколько я понял, у вас тут с продуктами проблема.
– Бывает, – признался Грызач. – Иногда «вертушки» нам подкидывают. Но если только на них рассчитывать, можно с голодухи подохнуть. Обычно я беру две брони и еду в дивизию. Это когда есть кого оставить вместо себя. Но так редко бывает. Обычно здесь только один офицер, а остальные сидят на блоках, прикрывая колонны, или на реализацию уходят… А где медсестра-то?
– По ночам не беспокоят? – проигнорировал вопрос Грызача Быстроглазов.
– Когда как… – И Грызач снова оглянулся по сторонам. Потом сделал какое-то странное движение рукой, словно хотел размазать птичий помет, который свалился ему на темечко. – Осторожно, товарищ подполковник, тут растяжка.
Не только растяжка, но и дерьмо, подумал Быстроглазов. Отличительная особенность нищеты и деградации – изобилие отходов человеческой жизнедеятельности в непосредственной близости от очага и полное отсутствие рядом с этими отметинами клочков бумаги. Ужас, ужас! Советская молодежь, комсомольцы, строители коммунизма. Во что их превратила война!
У него накатывались на глаза слезы. Побыстрее бы забраться внутрь своей «Чайки», в уютное железное нутро, где пахнет смазкой, топливом и резиной, где на полу устроено ложе из двух новеньких матрасов, сложенных бутербродом, да белеет белоснежным конвертом комплект свежего белья, и новенькая упругая подушка, и его, Быстроглазова, персональное одеяло из верблюжьей шерсти. Как скинет он ботинки, как помоет ноги под холодной струей воды из канистры, как ляжет на хрустящие простыни, как сладко вытянется и зажмурит глаза, чтобы поскорее заснуть и забыть весь этот кошмар. А перед этим еще накатит полкружки водки – есть у него личный запас во фляжке. И закусит плавленым сыром и тушенкой. Каждый сам как может приспосабливается к войне. Но жить вот так, как Грызач, – нет-нет, никогда, лучше умереть сразу…
Темнело быстро, горы на горизонте серели, становились прозрачными, плоскими, будто их наклеили на темно-синее небо. Командир группы Шильцов раскидывал отрядную технику по позициям; боевые машины лучами выстраивались вокруг гарнизона. Гуля стояла рядом с ним, терпеливо дожидаясь, когда ей определят место для ночлега. Она была единственной женщиной среди огромного количества мужчин и, безусловно, инородным телом, привнесенным сюда искусственно и без смысла. Здесь все что-то делали, офицеры и сержанты кричали, солдаты бегали, техника скрежетала и дробила камни, солнце опускалось за горы, воздух остывал, а она просто ждала, когда для нее придумают какое-нибудь полезное занятие. Занятие ей нашел Грызач. В «офицерском общежитии» он поставил друг на друга два снарядных ящика, накрыл их серой простыней и зажег фитиль в самодельной лампе.
![Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]](/uploads/posts/books/134809/134809.jpg)
