Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи
Летчики соседнего истребительного полка, которым командовал старый знакомый Покрышкина и его друзей подполковник Дзусов, рассказывали, как начиналась битва за Тамань. Вначале казалось, что наши войска, развивавшие свое наступление, быстро сбросят гитлеровцев в море. Но ранняя южная весна усложнила задачу. Невероятная, ни с чем не сравнимая кубанская распутица сковывала маневр сухопутных войск. Раскисший чернозем засасывал пушки по ступицу. Сотни грузовиков, зарывшихся в грязь, жалобно выли на разбитых дорогах. Тогда на выручку машинам приходили люди. Тысячи бойцов брали на руки ящики с боеприпасами и, тяжело переступая по грязи, брели за десятки километров к переднему краю. В пути к солдатам присоединялись черноокие кубанские девчата, вихрастые хлопцы, седые старики. Они молча брали из рук утомленных бойцов тяжелые снаряды, взваливали на плечи и шли, шли, не останавливаясь, туда, где день и ночь гремела канонада. И часто, подойдя к огневой позиции, на которой орудовали сердитые, закопченные, пропахшие порохом и дымом артиллеристы, усталая босоногая казачка любопытным и восхищенным взором глядела, как снаряд, натрудивший ей плечи, исчезает в пасти орудия. Звучала резкая команда, орудие рявкало, подпрыгивая на колесах, лязгал замок — и гильза, дымясь, падала на землю. Столько трудов, столько мучений — и все это лишь ради вот этой одной секунды!..
Тогда-то над Кубанью и появились в большом количестве новые скоростные советские истребители. Они ошеломили своими ударами гитлеровских летчиков. В первых же схватках с немецкой авиацией отличилась и дивизия генерала Бормана, в том числе полк командира Гарбарца, сражавшийся на новых самолетах конструкции Яковлева.
Скромный, простой в быту летчик Горбунов, темпераментный кавказец Конкошев, деловитый, вечно озабоченный Наумчик сбивали один за другим немецкие истребители самого последнего выпуска — «мессершмитты» серии «Г». В один из дней Горбунов, вызванный по радио станцией наведения в район, где ходил немецкий разведчик, прикрытый двумя истребителями, сбил последовательными точными ударами сначала разведчика, а затем обоих «мессершмиттов». В другом бою он шестеркой «Яковлевых» атаковал в лоб большую группу в составе ста немецких бомбардировщиков, сбил несколько самолетов и заставил остальных сбросить бомбы на свои собственные войска, что вызвало бурное восхищение нашей пехоты.
— Я — Горбунов. Иду я, Горбунов! — передавал он иногда по радио, вылетая на патрулирование.
И немецкие летчики, услышав страшное для них имя, уступали ему дорогу, опасаясь встречи с истребителем, не знающий промаха.
Полк Дзусова воевал рядом с полком Гарбарца. Он тоже показал себя в этих боях с наилучшей стороны, и генерал Борман был доволен его успехами. Генерал знавал Дзусова еще по мирным временам: когда он служил в Баку заместителем командира бригады, Дзусов уже командовал истребительным полком. Теперь в его полку зарекомендовали себя с наилучшей стороны летчики Лавицкий и братья Глинка. Они уже в марте приобрели широкую популярность как смелые и дерзкие истребители.
Гитлеровцы в те дни еще обладали двойным превосходством в воздухе. Однако наши летчики не только не давали гитлеровцам возможности использовать это численное превосходство, но сами крепко удерживали инициативу и наносили удар за ударом, надежно прикрывая с воздуха части 56, 37 и 9-й армий.
В первой декаде апреля упорные бои шли на левом фланге фронта, под Новороссийском. К тому моменту, когда 16-й гвардейский истребительный авиаполк прибыл на фронт, гитлеровцы отошли на мощный оборонительный рубеж, построенный по берегам рек Курка—Кубань—Адагум—Вторая Псиж и далее — через Балку Адамовича к Станичке и западным скатам Мысхако.
В этой обстановке все возрастало значение авиации. И естественно, что прибытие еще одного гвардейского полка, вооруженного истребителями последнего образца, было как нельзя более кстати.
— Мы вас хорошо помним, товарищи, по прошлогодним делам и рады, что вы вернулись в дивизию,— сказал гвардейцам начальник политотдела полковник Мачнев. — Традиции вы наши помните хорошо, и агитировать вас я не буду. Скажу только, что у нас теперь боевая задача: добиться, чтобы вся дивизия стала гвардейской. И я думаю, что вы нам в этом крепко поможете.
После обеда Покрышкин попросил у командира полка автомобиль и уехал в город. Ему не терпелось поближе увидать Краснодар. Сидя за рулем, он медленно вел машину, лавируя среди завалов камня, срубленных деревьев, воронок, зиявших посреди знакомых улиц. Непередаваемое острое чувство возвращения в разоренное гнездо томило душу. Вот здесь была библиотека; сколько раз он брал тут книги! Здесь — кино. Помнится, молодые техники с волнением глядели специальные выпуски кинохроники о боях в Испании. Какой далекой казалась тогда война и как близко все же принимала ее к сердцу молодежь! А вон там за углом, в парке, танцевали...
Покрышкин с трудом узнавал улицы: полуразбитые, обожженные дома все были на одно лицо — несчастье равняет дома, как и людей. На улице Красной Покрышкин остановил машину у дома, на фасаде которого уцелела вывеска: «Парикмахерская».
Вспомнив, что пять лет назад был здесь частым гостем, он сошел с машины и отворил дверь. У разбитого зеркала дежурил знакомый парикмахер. Он похудел, постарел, сгорбился. Увидев посетителя, равнодушно скользнул по нему потускневшим взором и заученным тоном спросил:
— Постричь? Побрить?
— Нет, поговорить, — лукаво сказал Покрышкин.
И в глазах у парикмахера проснулось изумление. Он внимательно посмотрел на летчика и в замешательстве вымолвил:
— Как вы сказали?.. Постойте, постойте... Поговорить?..
И, узнав, наконец, посетителя, всплеснул руками:
— Боже мой! Бывают же такие встречи!.. Так вы теперь летчик? Ну, садитесь же, садитесь!
Покрышкин сел в кресло и приготовился слушать. Он помнил, что парикмахер всегда был словоохотливым человеком и все городские новости узнавал первым. Но пережитое сильно изменило «хозяина» этого чудом сохранившегося заведения. Вспышки возбуждения от неожиданной встречи ему хватило ненадолго, и он как-то сразу сник, угас, замолчал и потом глухо сказал:
— Боюсь, что у вас будет не много встреч со знакомыми. В Краснодаре все еще больше мертвых, чем живых...
И он медленно начал рассказывать о тех страшных и диких вещах, которые некоторое время спустя стали известны всему миру из отчетов о краснодарском процессе — о виселицах в парке, о трупах в противотанковом рву, о страшных автобусах, в которых людей душили окисью углерода, — народ назвал их «душегубками». Он говорил хрипловатым, надтреснутым голосом, как-то отчужденно. Кругом было непривычно, до жути тихо. Покрышкину стало не по себе. Проведя рукой по лицу, словно силясь отогнать от себя дурной сон, он оборвал парикмахера на полуслове, сказал: «Да, да, до свидания», — повернулся и выскочил на улицу. Мастер растерянно глянул ему вслед и снова прислонился к косяку разбитого зеркала в ожидании посетителя.
Покрышкин погнал свою машину к большому стоквартирному дому, составлявшему некогда гордость краснодарцев. Там, на пятом этаже, он жил в тридцать восьмом году; и ему захотелось взбежать, как бывало, по крутой лестнице, распахнуть двери широкой солнечной комнаты, выйти на балкон и подставить лицо весеннему свежему ветру. Как хорошо думалось и мечталось на том балконе!
На перекрестке он резко затормозил. Стоквартирный дом-гигант, как и большинство крупных зданий Краснодара, был разбит. Мощная немецкая бомба сбрила фасад здания. Вверху, на пятом этаже, Покрышкин увидел половину своей комнаты; знакомая стена, часть потолка, чья-то кровать, повисшая над бездной, стол, все еще держащийся на краешке, полка у стены и огромная груда битого кирпича, извести, обломков мебели внизу.
У Покрышкина заныло сердце. Развернув машину, он медленно поехал вдоль улицы. Время от времени тормозил, вглядывался в изможденные, незнакомые лица прохожих, потом снова трогал дальше. Так проехал через весь город, потом повернул и на полной скорости укатил к аэродрому. На душе лежала гнетущая тяжесть, и чувствовалось, что только в бою удастся от нее избавиться.
Весь вечер Покрышкин беседовал с летчиками соседнего полка, самолеты которых также пока стояли на Краснодарском аэродроме. Они рассказывали, что появление скоростных советских машин заставило гитлеровцев пойти на новые ухищрения, изменить тактику. В единоборство с советскими истребителями они теперь не вступали, а старались повести бой так, чтобы добиться подавляющего количественного превосходства в воздухе. Фашистские летчики стремились завлекать наших истребителей в глубь своей территории, пробовали затягивать наших пилотов на высоты до семи тысяч метров; применяли массированные налеты своей бомбардировочной авиации, прикрывая ее усиленными нарядами истребителей сопровождения.
