Виталий Шевченко - Константиновский равелин
— Погиб... Он и двое раненых.... Прямое попадание...
— Так! — заторопился Евсеев. — Эй, внизу! Принимай раненого!
И пока осторожно протаскивали в дыру раненого матроса, Знмскмй торопливо рассказывал:
— Одного мы сразу нашли. Затем Колкнн нашел второго. Стащили их вместе и хотели уже идти. Вдруг — слышу стон в другом углу. Я туда, а тут как ахнет! Поворачиваюсь, а их аж разметало! Прямехонько снаряд угодил!
— Давайте! — перебил Евсеев, указывая на освободившееся отверстие.
Зимский с завидной юношеской легкостью спустился вниз. Подождав, пока он скроется, капитан 3 ранга кивнул на дыру Остроглазову. Небольшой худенький лейтенант юркнул в нее, словно мышь.
— Так!—сказал Евсеев и осмотрелся вокруг. В каких-нибудь десяти метрах наверху продолжали оглушительно рваться снаряды, перемалывая вывороченные камни. Со двора, приглушенный стенами, донесся грохот встряхивающих землю авиабомб. Все, что могло гореть,— горело, все, что могло быть раздроблено, — рассыпалось на куски, черный удушливый дым проникал во все щели — и все же равелин жил!
— Так! — повторил капитан 3 ранга и спустил ноги в
отверстие. II только когда он очутился уже в безопасности, он понял, какой ценой ему дались эти несколько минут хладнокровия и распорядительности там, наверху Сдерживая скулы от нервной зевоты, Евсеев медленно подошел к притихшим бойцам, сидевшим с мрачными лицами в самых разнообразных позах. Несколько человек молча посторонились, давая ему место. Евсеев сел, медленно два раза ударил ладонью об ладонь, словно стряхивая пыль, про себя посчитал бойцов (вместе с ним их было двенадцать человек), взглянул на толстый массивный подволок, с которого беспрестанными струйками тек от взрывов едкий белый песок.
— Нс унимаются! — нарушил молчание Остроглазой, перехватив его взгляд.
Евсеев достал серебряный портсигар, туго набитый махоркой.
— Можно считать, что мы уже выиграли этот бой! Как только кончится обстрел, все по своим местам! Л пока — прошу!
Он щелкнул крышкой портсигара, и к нему потянулись черные от загара и копоти руки взять по щепотке драгоценного зелья. II когда в темном, затхлом подвале потянуло махорочным дымком, к людям вернулось прежнее спокойствие.
Наверху продолжали рваться теперь уже не страшные чудовищные снаряды.
Последний снаряд этой сокрушающей канонады разорвался, когда в лощинах Северной и Инкермана уже колыхался густой темно-синий воздух сумерек. Очевидно, какой-либо зазевавшийся ефрейтор дернул с опозданием за спуск, рискуя навлечь на себя гнев батарейного начальства, и снаряд грохнул одиноко н сиротливо, на несколько секунд позже общего залпа.
И сразу после него легла плотная, первозданная тишина. Оставшиеся в живых защитники молниеносно заняли свои места, но немцы, считая, видимо, что бой пи-игран, отнесли развязку на утро.
В бойницы и расщелины бойцы видели, как поползли обратно, на понтоны, тяжелые пушки, как покинули своп позиции несколько танков, как, навьюченные минометами, оттянулись минометные роты — немцы совершенно открыто снимали свои силы из-под равелина. Оставшиеся несколько танков и орудий, а также до двух рот пехоты расположились недалеко от еще дымящихся развалин северо-восточной н восточной части, готовясь утром довершить успешно начатое дело.
Все еще не веря наступившему затишью, Евсеев, приказав особенно внимательно следить зз врагом, решил пройти по постам, чтоб выяснить последствия штурма. Страшная картина разрушения представилась его глазам: в вековых стенах лицевой части зияли огромные дыры, секции, где раньше располагались бойцы, превратились в бесформенные груды развалин, горы раздробленного известняка возвышались у подножья некогда величественного каменного массива. С трудом сохраняя равновесие, балансируя, точно на проволоке, Евсеев пробрался по руинам в сектор Булаева. Уже продвигаясь по полузава-ленному коридору, он услышал размеренный голос Калинина. и на душе сразу стало легче н спокойнее.
Приведя себя в порядок перед входом (он успел изрядно выпачкаться, пока проделал этот путь), капитан 3 ранга решительно шагнул вперед.
— Евгений Михайлович! — радостно встретил его Калинин, спеша навстречу. Остальные вскочили на ноги.
— Иван Петрович! Ваня! Ну, как тут у тебя? — дрогнувшим голосом спросил Евсеев, жадно всматриваясь в оставшихся бойцов. Их было немного, и Евсеев повторил: — Ну, как тут у тебя?
— Выдержали, Евгений Михайлович! — сказал Кали* нич совсем не веселым тоном.—А людей осталось — вот только мы. Он обвел рукой вокруг себя.— Там еще лежат пятеро раненых. Никак не могу дождаться Усова!
Евсеев посмотрел на небольшую кучку сбившихся вплотную людей, уставших, измученных, перепачканных кровью и пылью, и голос его дрогнул вторично:
— От имени Родины — спасибо, родные!
И хотя благодарность носила неофициальный характер, матросы подтянулись и ответили дружным хором:
— Служим трудовому народу!
Евсеев почувствовал, как стала наворачиваться на глаза предательская слеза и, поспешно отвернувшись, жестко проговорил:
— Теперь, пожалуй, они угомонились до утра! Если вы обратили внимание, они даже увезли тяжелые орудия и часть танков; считают, что с нами уже покончено! Утром надо будет им показать, как они заблуждаются!
— Покажем! — с готовностью подхватил как всегда спокойный и уравновешенный Булаев.
Будто только что его заметив, Евсеев поманил пальцем. тихо спросил:
— Может быть, вам что-нибудь надо?
Булаев немного помялся, затем твердо ответил:
— Нет, товарищ капитан третьего ранга! Боезапаса хватит еще на день боев. Амбразуры — во какие нам сделали! — он махнул рукой на зияющие дыры обращенной к врагам стены.— Так что теперь фриц как на ладони!
Евсеев грустно усмехнулся, мягко сказал:
— Это палка о двух концах. Не только фриц, но и вы как на ладони стали!
- Да нас он со страху не видит! — засмеялся задорно Булаев и, как ни горько было после сегодняшних потерь, засмеялись и остальные.
Успокоенный несломленным духом булаевских бойцов, Евсеев приказал перед уходом:
— Отдыхать только повахтенно! Наблюдение не прекращать ни на минуту! Наладить связь с КП!
Уже у входа он отвел Калинина в сторону и сказал шепотом:
— Жду тебя в двадцать четыре ноль-ноль в кабинете!
Комиссар понимающе кивнул головой.
Пет! Положение было совсем не безнадежное! Сектор Юрезанского почти не пострадал, а в остальных были частично разрушены только передние, обращенные к врагу стены.
Сорок человек сше могли держать в руках оружие, а это было не так уж мяло для таких людей, как защитники равелина. Вот только плохо было с ранеными — к уже имеющимся прибавилось еше десять человек, да к тому же никак не могли найти Усова, который пропал чуть ли не в первые минуты обстрела.
Когда Евсеев пришел в лазарет, бледная от волнения Лариса сбивчиво доложила:
— Он все время был здесь... Потом раздался очень сильный взрыв... Через несколько минут прибежал матрос, он кричал, что в его секторе завалило несколько человек. Николай Ильич стал собираться. Я сказала: «Куда же вы? Там ведь бомбят!» Он ответил: «Ждать невозможно!» — и выбежал во двор... Больше я его не видела...
— Да-а-а... — протянул Евсеев, догадываясь обо всем,
что произошло дальше. — Вы не запомнили этого матроса?
— 11ст. Мне кажется, я его видела впервые, — с сожалением ответила Лариса, понимая мысль Евсеева. — Все равно надо срочно искать Усова.
Евсеев ответил, поглощенный своими мыслями:
— Да, да! Мы сейчас это организуем!
Усова нашли, когда уже совсем стемнело, в одном из полузаваленных коридоров. Лежал он,' разметав руки, смотря в потолок остекленевшими глазами. Весь его левый бок был залит загустевшей кровью, а там, где когда-то билось горячее, смелое сердце, зияла страшной, черной пустотой осколочная рана.
В это никто не хотел верить. Усов вспоминался живым и только живым! Вспоминалось, как он умел лечить больных, быстро и хорошо, и пользовался в равелине репутацией знающего и умелого врача. Вспоминалось, как он окончательно покорил матросов, сделав на маленьком скрипучем турнике во дворе равелина несколько внлли-оборотов подряд. Матросы после его ухода восхищенно перебрасывались фразами:
— Вот тебе и доктор! Да он лучше любого физкультурника «солнце» крутит!
— Ребята, а видели у него мускулшпи? Во! Как два бугра!
— Эй! Степаненко! Скажи спасибо, что он тебе за твое саковство только кишки мыл! А вот если бы вздумал пилюли давать (говорящий показал кулак), пришлось бы отпевать тебя!
И все это сопровождалось добрым, поошряюшим смешком, в котором слышалась нескрываемая похвала в адрес Усова...
