Генрих Гофман - Герои Таганрога
Когда Турубаровых и Морозова втолкнули в общую массу, а вокруг сомкнулось плотное кольцо полицейских, Петров подал команду двигаться. Полицаи приподняли дула своих автоматов.
«Кто-то выдал», — решил Николай. Сомнений не было. Рядом с ним, действительно, шли почти все члены подпольной группы Петра Турубарова. Отсутствовало всего два-три человека.
Со стороны Ростова продолжал доноситься раскатистый гром далекой артиллерийской канонады.
«Может, в эту минуту там, на востоке, наши поднялись в атаку, — подумал он. — А мы идем на верную смерть и даже не сопротивляемся». И, словно угадав его мысли, к нему протиснулся Евгений Шаров.
— Николай! Надо бежать, пока не поздно, — заговорил он шепотом. — Меня взяли дома. Один полицай проговорился, что у Костикова нашли все наши клятвы... Его взяли сразу же, как он вернулся с совещания. Часа два назад...
Рядом с Морозовым шагал Петр Турубаров.
— Да, Николай, — тихо сказал он. — Надо бежать... Только сейчас... Потом поздно будет...
В это время арестованные вышли на перекресток. Из боковой улицы метнулся снежный вихрь, стеганул по лицам.
— Давай! — выдохнул Петр и выхватил из кармана пистолет.
Раздался выстрел. Один из полицаев схватился за грудь и рухнул в сугроб. И в ту же секунду ринулись в разные стороны, в клубы взвихренного ветром снега три одинокие фигуры. Чьи-то крики нарушили тишину. Загремели беспорядочные выстрелы.
Морозов заскочил в первый попавшийся дворик, побежал, проваливаясь в сугробы, к высокому забору. Бежать было тяжело, перехватывало дыхание. И те, кто бежал сзади, также дышали прерывисто. Топота их шагов не было слышно. Слышалось только это хриплое, прерывистое дыхание.
Еще два шага!.. Еще шаг!.. Николай собрал последние силы, подпрыгнул, ухватился за холодные обледенелые доски. Подтянулся, запрокинул на гребень забора ногу... Но другую уже железной хваткой стиснули чьи-то сильные руки. Сразу несколько жестких, беспощадных в своей ярости рук.
Два полицая сорвали Николая с забора и вместе с ним рухнули в снег. Изловчившись, отплевываясь от набившегося в рот снега, Морозов нащупал в кармане пистолет. Но на него уже навалились сверху, схватили за руки. Град ударов посыпался на спину, кованый сапог стукнул по голове. В глазах поплыли лиловые, оранжевые круги, в ушах растекался звон.
Он не чувствовал, как полицаи обшаривали карманы, как вытянули его пистолет, как, заломив руки за спину, связывали их ремнем. Николай очнулся только в тот момент, когда его поставили на ноги и здоровенный верзила с белой повязкой на рукаве вытолкнул его за калитку. Ветер мел по земле снежную крупу, бил в лицо. Николай жадно хватал его широко открытым ртом, постепенно приходя в себя.
Вдруг на соседней улице прогремели одиночные выстрелы. И опять все стихло. «Верно, Петра или Женю Шарова ловят», — подумал Николай.
Впереди, в Исполкомовском переулке, раздавались окрики и ругань. Это подгоняли арестованных. Четверо полицаев молча вели Морозова. Двое поддерживали под руки, чтоб не упал, а двое били в спину прикладами автоматов. Николай не обращал внимания на эти тупые удары. Сквозь дикую боль в рассеченной голове, сквозь звон в ушах он пытался уловить стрельбу артиллерии, что недавно неслась от Самбека. Но то ли умолкли орудия, то ли посвист ветра заглушал все вокруг, то ли ему повредили слух, больше не слышались гулкие раскаты пушечных залпов.
XIV
Стоянов до позднего вечера сидел в своем кабинете, ожидая, когда приведут Льва Костикова. Резкий телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Сняв трубку, он услышал знакомый голос Петрова:
— Господин начальник! Прошу срочно выслать усиленный наряд полиции. При обыске у Костикова мы обнаружили семнадцать партизанских клятв. Сейчас послал человека в сельскохозяйственную школу и к заведующему адресным столом — выяснить адреса. Хочу по горячим следам накрыть весь выводок...
Стоянов задохнулся от радости:
— Алло, алло! Действуешь правильно. Сейчас соберу людей и отправлю в твое распоряжение. Куда высылать?
— Угол Петровской и Итальянского. Мы скоро туда пойдем, — прохрипела телефонная трубка.
Бросив ее на рычаг, Стоянов выбежал из кабинета и приказал дежурному объявить тревогу. Через пятнадцать минут около двух десятков заспанных полицейских толпились возле здания полиции. После соответствующего распоряжения они построились в колонну по три и мелкой рысцой побежали вдоль безлюдной Петровской улицы.
— Это теперь на всю ночь, — проговорил дежурный полицай, когда Стоянов возвращался в свой кабинет.
Смерив его пренебрежительным взглядом, начальник полиции самодовольно улыбнулся. «Утро вечера мудренее», — подумал он и, решив не беспокоить капитана Брандта, которому собирался звонить, остановился возле дежурного:
— Передашь Петрову, чтоб Костикова в одиночку, отдельно от других посадили.
— Слушаюсь, господин начальник!
— Ты запиши, а то забудешь фамилию.
— Слушаюсь! — Полицай схватил ручку.
— Да! Без меня пусть никому из немецких властей не докладывает. Утром сам разберусь. А пока я домой отдыхать пошел. Если что срочное будет — пришлешь посыльного.
— Слушаюсь!
Вскоре во дворе затарахтел мотоцикл, и, мигая притушенной синей фарой, Стоянов выехал из ворот полиции. «Небось, пьянствовать поехал... А может, и впрямь спать захотел, домой подался», — задумался Анатолий Кашкин. Он сегодня дежурил. Настроение у него было паршивое. Весь день грызла мысль, что примкнул не к тому берегу.
Неожиданное наступление Красной Армии ломало все планы на дальнейшую жизнь.
Нет, раньше Кашкин не был врагом Советской власти. Ему при ней жилось хорошо. Но по скудости ума он поверил немцам, что с Красной Армией уже покончено и новый порядок установлен теперь надолго. Вот и пристроился на работу в полицию и лез из кожи, выслуживался.
Был он крепок в плечах, и хоть мал ростом, силенками бог его не обидел. Бывало, в уличных драках он одним ударом мог сбить человека с ног. Да разве это ценили? Нынче другое дело. Однажды Стоянов пригласил его на допрос, приказал арестованного по зубам стукнуть. С тех пор и пошло. Каждый следователь норовил на подмогу вызвать его. И Кашкин старался.
За окном, разорвав тишину, прокатились отдаленные выстрелы, рассыпалась автоматная очередь. Дежурный насторожился, прислушался. Где-то в проводах подвывал ветер. К зданию полиции подходила толпа людей. «Ишь, сколько набрали», — подумал Кашкин, узнав фонарики полицейских, которыми те освещали себе путь.
Вскоре в комнату дежурного вошел Петров и направился в кабинет Стоянова. За ним два полицая ввели окровавленного человека.
— Господин начальник домой уехали, — доложил Кашкин. — Велели Костикова в отдельную камеру посадить...
— Без тебя знаю, что делать, — ответил Петров и, распахнув дверь кабинета, гаркнул: — Давай его сюда!
Морозов еле держался на ногах. Все тело ныло от побоев. Петров сел за письменный стол, вынул из кармана шинели листовки, отобранные у Морозова, и тихо, с издевкой спросил:
— Паспорт, значит, дома оставил, а это всегда при себе носишь?
Стиснув связанные за спиной руки, Николай молчал.
— Фамилия?
Рассеченная губа арестованного скривилась в усмешке.
— Фамилия, спрашиваю! — закричал Петров.
— Морозов моя фамилия. Николай Морозов.
— Кто руководит вашей бандитской организацией?
Морозов пожал плечами:
— Никакой организации я не знаю.
— Тогда откуда эти листовки? — уже спокойнее заговорил Петров.
— Больше ни на какие вопросы я отвечать не буду. Так что не тратьте времени понапрасну.
— Ничего, ответишь. Все подробно расскажешь. Не таких обламывали... Еще раз по-хорошему спрашиваю, откуда эти листовки?
Николай молчал, с ненавистью поглядывая на Петрова.
— А ну, кликни Кашкина, — попросил тот одного из полицаев.
Через несколько секунд Кашкин появился в дверях:
— Звали, господин начальник?
— Тебя, небось, сон одолевает? А ну-ка разомнись маленько, — Петров кивнул на Морозова.
Кашкин подошел неторопливой походкой, заглянул Николаю в глаза и, подавшись немного назад, резко выбросил вперед руку. От удара в подбородок Николай, будто подкошенный, грохнулся навзничь.
— Ты же так убить можешь, а мне он живой до зарезу нужен, — прошипел сквозь зубы Петров.
Виновато улыбаясь, Кашкин вытянул руки по швам.
— Унесите его в общую камеру. Утром я его потрясу за душу, — ухмыльнулся Петров.
* * *В подвалах управления городской полиции, там, где раньше были авиамодельные и столярные мастерские Дворца пионеров, располагались теперь камеры арестованных. В стенах узкого коридора, освещенного блеклым светом двух электрических лампочек, зияли ниши, в глубине которых виднелись массивные деревянные двери со смотровыми оконцами — «волчками» и большими висячими замками. Под низкими сводами неподвижно стоял спертый, удушливый воздух.
