Враг на рейде - Демченко Вячеслав Игоревич
«И вот зачем, спрашивается, швыряться той же сковородой, рискуя получить в ответ пулю в незащищенное место, если, рассчитав положенные четыре секунды, можно сбросить гранату и успеть убраться подобру-поздорову?»
Правда, до сих пор случая ввязаться в воздушный бой, чтобы проверить какое-либо из рекомендованных средств, а тем более собственную теорию, не представлялось.
Хотя, рассказывали новые сослуживцы Кирилла, устаревшие германские «Таубе» порхали резными крылышками над Босфором, но держались поодаль [19]…
Мгновение корветтен-капитен Люттенханн рассуждал: не наступило ли для него время явить образец германского духа и прыгнуть вниз, к зачехленному 35-мм орудию? Сорвать прорезиненный чехол, дождаться матроса Крамера с ящиком снарядов, зарядить, накрутить колесо вертикальной наводки…
Капитан с грохотом провалился в колодец люка, так и не поняв: животный страх решил его выбор или холодный расчет, согласно которому – нет, никак не успевал один из самых молодых капитанов подводного флота кайзера ни расчехлить 35-мм орудие, ни дождаться матроса Крамера со снарядами, ни прославиться.
Светлое пятно люка над его головой мгновенно смигнуло тенью, и следом с железным стуком проскакал по скобам колодца какой-то неясный предмет, обратившийся под ногами капитана в гранату.
Она все кружила и кружила вокруг громоздкой рубчатой болванки рукояткой и наконец остановилась, задрав деревянную ручку вверх.
А потом все закончилось…
Вытягивая штурвал на себя, лейтенант Иванов извернулся назад, но, разумеется, из-за подпрапорщика Тютюнника, обычного своего наблюдателя, мало что можно было разглядеть. Тот и сам, рискуя вывалиться из самолета, резко задравшего нос, привстав, заглядывал назад, за раму мотора.
И все-таки Кирилл успел увидеть мелькнувший между перекрестьями стоек черный силуэт в прорехе синего бархата моря. Ватный клок дыма над горловиной надстройки уже расползался под натиском ветра.
Подтверждая догадку об успехе эксперимента, подпрапорщик обернулся и, самодовольно подкрутив казацкий свой ус, показал командиру большой палец.
– У нас в офицерской школе это называли «русский крокет», – негромко, не особо рассчитывая быть услышанным, произнес лейтенант.
Лука и впрямь состроил непонимающую гримасу.
– А не хрен тут! – крикнул Кирилл.
Лука энергично закивал.
Морская хроника
21 декабря 1914 г. линейный крейсер «Явуз Селим султан» («Гебен») вышел из Босфора в Черное море для конвоирования трех транспортов, перевозивших боеприпасы и сухопутные войска в Трапезунд.
21 декабря 1914 г. с 21 ч. 40 мин. до 22 ч. 40 мин. заградители «Ксения», «Константин», «Алексей» и «Георгий» под прикрытием эскадры из 5 линейных кораблей, двух крейсеров и 14 миноносцев поставили в 4–5 милях от берега, к востоку от Босфора, 585 мин.
Действия русской эскадры противником не были обнаружены.
26 декабря 1914 г. в 13 ч. 55 мин. линейный крейсер «Явуз Селим султан» при подходе с востока к проливу попал на минное заграждение и последовательно подорвался на двух минах.
Первая мина взорвалась по правому борту в районе задней боевой рубки, образовав пробоину площадью 50 кв. м, вторая – по левому борту между носовой башней и передней боевой рубкой, образовав пробоину площадью 64 кв. м. Противоторпедные переборки были деформированы, но уцелели, хотя и дали течь. Вышли из строя 2 котла, отмечено поступление воды в погреб боезапаса носовой башни.
Общее поступление воды составило 600 – 2000 тонн.
Ремонт с привлечением специалистов государственных верфей из Киля и Вильгельмсхафена, продолжался 4 месяца.
Глава 15
А на земле – иначе
Севастополь. Берег Артиллерийской бухты
«Сущий во гробех»
Предмет зависти всего коммерческого училища – «жучок», или «динамический» карманный фонарик, выискал дрожащим пятном мутной желтизны крайний ящик. Мишка не стал испытывать судьбу далее – остановился на нем. Подцепил фанерную крышку другим предметом не менее неизбывной зависти: широким лезвием английского армейского ножа «Энфилд» («если вот тут вот нажать скобу – лезвие с лихим сабельным лязгом выскакивает, а потом его ладонью не спеша прячешь в лакированную рукоятку под страждущими взглядами обездоленных…»).
Треск крышки в напряженной тишине показался воистину оглушительным. Даже «тезка», всю дорогу демонстрировавший нарочитое хладнокровие, дернулся от низкого арочного окна, зашитого досками, зашипел:
– Очумел, что ли?!
Мишка виновато пожал плечами и сунул в образовавшуюся щель руку, зашуршал там, в утробе ящика, не то упаковочной бумагой, не то стружкой.
Все-таки стружкой, как выяснилось, когда он выдернул из плотного ряда одну из знакомых уже фунтовых банок. Скрипнув рычажком динамо, он ее в упор осветил. Губы Михаила зашевелились, придав подсвеченному снизу лицу подвижную мимику этакого краснолицего демона.
– Das Zahnpulver…
И подбил же черт под руку губернского зава народного образования принудить их коммерческое училище изучать романские языки! Мол, Одесса – «порто-франко» с видами на Средиземноморье, и языки нужны соответственные: итальянский, французский… Еще б за арабский засадили, чего уж там.
И все-таки…
В эмалевом овале на золотистом боку банки словно черной тушью намалеваны усы, под ними – два ряда образцовых зубов, щетка с выгнутой ручкой. Не надо быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться: Das Zahnpulver – зубной порошок.
Он так и зашипел на ухо Ваське, перебравшись к нему через завал ящиков:
– Под зубной порошок подделали!
Василий хмыкнул, оглядываясь, и согласился.
– И то. Его тут всему экипажу год зубы драить. Ладно, прячь трофей, отшвартовываемся.
Он подобрался к заколоченному лабазному окну, через которое велась когда-то выдача товара по конторской квитанции, и уверенно толкнул крайнюю широкую доску.
И невольно отшатнулся, едва не свалившись с широкого подоконника.
Только что доска ходила ходуном, и он то и дело отводил ее трухлявое полотно в сторону, чтоб лишний раз глянуть наружу – нет ли чего?
Теперь же не шелохнулась.
Он попробовал двинуть доску еще и еще раз, другую попробовал и еще одну – результат оказался неизменен.
Все эти эволюции гардемарина Михаил наблюдал с остановившимся сердцем. Ничего ему не говоря, словно все еще не веря и сам себе, Васька взялся не то за булыжник, не то за окаменевший наплыв цемента – должно быть, хранилось тут раньше и такое, – замахнулся, и…
– Не трудитесь, ваше благородие, – громким шепотом раздалось из-за проклятых досок, словно из-за гробовой доски вдруг ожившего кладбища.
Вот только непонятно было, по какую сторону этой гнилой гробовой доски они теперь находятся. Судя по могильному холоду склада и вдруг возникшему ознобу…
– Хрен моржовый… – зло процедил гардемарин Иванов, осторожно выглядывая в отверстие, засветившееся в доске после того, как он выколупал в ней пальцем сучок. На непонимающий взгляд Василиади «тезка» Василий пояснил, как ему думалось, наверное, исчерпывающе: – Черт усатый.
– Ты чего несешь? – одними губами почти спросил Мишка.
– Помнишь, в тот раз, когда мы с банкой драпали, нас чуть боцман не перехватил?
– Не. Я так тикал, что и тени своей не видел, – с правдолюбием обреченного признался Мишка.
– Не важно. Я видел, – вздохнул Василий, подбирая колени на подоконнике и кутая их в полы шинели. – И потом приметил его, когда мы на даче в «машинном отделении» у Осипа перья чистили. Тогда подумал, что показалось. Нет, его видел. И сейчас вижу…
Он мотнул стриженой головой на дырочку в заколоченном окне, из которой тонкой серебристой нитью тянулся лунный свет.
– Прибежал, черт моржовый.
– И что они там делают? – шумно сглотнув горлом, спросил Мишка, против воли подтягиваясь к подоконнику.
