Игорь Подбельцев - Июльский ад (сборник)
— Спокойно, товарищ лейтенант! — прошептал Полежаев. — Не надо торопиться,
— Ты чего остановился, Фёдор?
— Посоветоваться нужно.
— Насчёт чего?
— Я так думаю, товарищ лейтенант: вы побудете здесь, меня подождёте, а я осторожненько в хутор проберусь. Только никуда не уходите, прошу вас. Если всё спокойно окажется, я вам рукой махну. Ну, а если… неудача какая постигнет, отходить буду, — Фёдор любовно погладил ствол автомата — под музыку; а вы меня — прикроете.
— Фёдор, — горячо прошептал Кошляков, — будь осторожен, Фёдор! Ты ж ведь… один у меня остался…
— Бог нам поможет, товарищ лейтенант. Я в него верую. Ну, бывайте!..
Полежаев припал к траве и, извиваясь ужом, пополз по направлению к хуторским хатам. Кошляков залёг за деревом, удобно разместив в его развилке автомат.
«Что ж, я подожду тебя, Фёдор, — подумал он. — Ты иди и не волнуйся, парень: я тебя не подведу…»
Как не был чуток и насторожён Кошляков, но всё же он прозевал подошедшего к нему сзади человека. И только когда прямо за его спиной неожиданно треснула под чьей-то ногой сухая ветка, он резко обернулся. Позади него стоял, хищно раздувая побелевшие ноздри, мужчина с чёрной повязкой на глазу. Немецкий автомат в его руке был направлен прямо в лицо Василия.
— Загораешь? — насмешливо спросил одноглазый. — Солнышко-то печёт, как в аду. Да ещё с поля, с того, где шум и гам стоит, жаром несёт.
Кошляков молчал, не сводя глаз со злобной физиономий незнакомца. А тот опять насмешливо произнёс:
— Что, танкист, гадаешь, кто я такой и откуда взялся? Не гадай, не утруждай свои куриные мозги! Вот кто я!..
Митька Клык на какой-то миг отвёл автомат в сторону, чуть повернулся, показывая полицейскую повязку на рукаве. Именно такого момента и ожидал Кошляков: словно невидимая, но мощная пружина подкинула его с земли и бросила на одноглазого, но одноглазый оказался проворнее: прикладом автомата он сильно и расчётливо ударил Василия в висок, и тот без лишних движений рухнул на землю…
Когда Василий очнулся, полицай стоял перед ним уже с двумя автоматами.
— С пробуждением тебя, лейтенант Кошляков! — издевательски хохотнул Клык. — Вставайте с землицы, а то ненароком простудитесь!
— Откуда мою фамилию знаешь, иуда? — Василий встал, исподлобья посмотрел на одноглазого. — Я ж, по-моему, не давал тебе свои анкетные данные.
— Да как же мне не знать твоей фамилии, Кошляков? Я, увидев тебя, сначала прямо-таки опешил: грешным делом подумал — уж не свихнулся ли я?
Клык противно, как-то рассыпчато рассмеялся, не сводя своего горящего ненавистью взора с Кошлякова.
— А потом я понял: нет, Митька (Митька — это я), ты не свихнулся с ума и не бредишь в сраной горячке! Просто иногда на белом свете случаются всяческие чудеса. И в том числе — рождение прекрасных тройняшек. Как в сказке: три молодца — с одного лица!..
— Ты на что это, гад ползучий, намекаешь?
— А чего мне намекать? Я прямо тебе говорю: за два дня я уже двоих Кошляковых — на одну рожу схожих — собственноручно расстрелял! А тут, глянь — кось, и третий в мои руки попался! И тоже, небось, Кошляков, а? От одного и того же отца…
— Ты угадал, мерзкий крысеныш! — воскликнул Василий, наливаясь гневом и злобой от услышанного о братьях от их палача. — Я действительно Кошляков! И ты зря сказал мне о том, что собственноручно убил моих братьев… Сейчас ты в этом убедишься!
И он снова бросился на одноглазого. И на этот раз — удачно, хотя Клык и ожидал этого, его прыжка. Кулак Василия чётко вписался в зрячий глаз Митьки и сбил Клыка на землю. Кошляков не стал ожидать, когда полицай поднимется, а коршуном бросился на него. Они, сплетаясь в тесных объятиях, словно два сильных удава, покатились по траве — вскрикивая, стоная, изрыгая проклятья и хватая друг друга за горло, за уши, за шею.
Митька Клык оказался мужиком жилистым. Это Василий почувствовал уже через несколько минут жаркой и стремительной схватки. И ещё он почувствовал, как постепенно уступает одноглазому полицейскому, — ещё немного и силы Василия совсем покинут его — И что тогда?
Василий, собрав оставшиеся силы, рванулся, пытаясь сбросить насевшего на него Клыка, и… И, к его величайшему изумлению, это ему удалось! Причём, удалось очень даже легко: Клык вдруг как-то безвольно обмяк и неловко свалился на бок при первом же толчке лейтенанта. Кошляков схватил автомат, вскочил, и первая свинцовая очередь насквозь пронзила грудь и чёрное сердце одноглазого Митьки Клыка.
— Вот тебе!.. — прошептал, задыхаясь от нелёгкой схватки и от ярости, Василий и снова нажал на курок. — За братьев!.. За Вальку!.. За Володьку!..
Потом он стоял, ошеломлённый только что случившимся и услышанным чуть ранее от теперь уже мёртвого Клыка, — о братьях. И он не услышал сразу детского голоса, громко окликавшего его. А когда услышал, то обернулся. В нескольких шагах от него стоял десяти-одиннадцатилетний мальчуган с суковатой палкой в руках.
— Тебе чего, мальчик? — глухо и отрешённо спросил Василий.
— Мне?… Я… ничего… — смутился парнишка. — Просто…
— Что «просто»?
— Просто я вам помог, дяденька военный. С полицаем управиться…
— Ты? Как это ты мне помог? Не пойму…
Мальчуган в ответ поднял суковатую палку.
— А-а, понял, — сказал Кошляков, — так это ты его… этой твоей… вещью… по голове саданул?
Парнишка утвердительно кивнул головой.
— Молодец! А я думаю, чего это он весь обмяк так внезапно?… А ты его, значит палкой по кумполу!.. Тебя как зовут?
— Василёк.
— Тёзка мой, значит… Ты Полежаевых знаешь? Ну, Фёдор у них есть, сын, на войне сейчас… Вот и хорошо, сходи к ним, позови их сюда.
— Хорошо, дяденька военный, я сейчас, — с готовностью выкрикнул мальчуган, — я мигом!..
Василий сидел около убитого им Клыка, обхватив голову руками, и думал о братьях, которые теперь уже никогда — никогда не вернутся домой под свою родную крышу. Не вернутся, даже если война окончится сегодня. Ах, что же будет делать мама, когда узнает о таком невыносимом для неё горе?!
Он отнял руки от лица, медленно встал, и вдруг его затылок ощутил леденящее прикосновение холодной стали.
— Хенде хох! — сказали сзади по-немецки, а потом и по-русски. — Руки вверх, советски офьицер!
Василий поднял руки, а другие руки — чужие руки! — привычно обшарили его с ног до головы
— Повэрнитесь! — приказал тот же голос, и Кошляков, не опуская рук, натянуто повернулся.
Перед ним стояли два эсэсовца. Они в упор смотрели на несчастное, но, в то же время, не выражающее перед ними совсем никакого страха лицо Кошлякова. Наоборот, Василий, не опустивший перед ними глаз, увидел, как медленно, как постепенно покрываются смертельной бледностью лица гитлеровцев, как постепенно расширяются и начинают вылезать на лоб их изумлённые глаза — Василий услышал, как что-то в ужасе пробормотал старший по возрасту и званию — обер-штурмбанфюрер, и младший, в нашивках унтерштурмфюрера, заикаясь, спросил у него, у Василия:
— Лейтенант Кошляков?
— Да, я — лейтенант Кошляков! — хрипло ответил Василий. — А что?
— О, майн готт! — вскричал младший эсэсовец, хватаясь в испуге и отчаянии за голову. — Чьто за страна?! Чьто за люди?! Ми два раза убивайт, расстреляйт лейтенант Кошляков, а он снова жив!.. О-о, Россия — проклятий страна!
Он повернулся к старшему эсэсовцу и что-то залопотал ему по-своему. Оберштурмбанфюрер Вернер Хорст, а это был он, побледнел ещё больше, вскинул было пистолет, целясь из него в Кошлякова, но пистолет вдруг выпал из его трясущейся от страха руки. Немец неистового замычал, мотая головой из стороны в сторону, и, как пьяный, двинулся по направлению к реке. Его остановил резкий пистолетный выстрел. Хорст, испуганно сжавшись всем телом, замер, потом, поняв, что стреляли не в него, медленно обернулся. На траве навзничь, раскинув руки, лежал его сослуживец Курт Дитрих. Рядом ещё дымился его «вальтер». Рука у Курта не дрогнула…
Хорст, приглушённо застонав, обхватил голову руками и бегом бросился к берегу Псла. Он пробежал всего несколько шагов, но тут очередь из ППШ прозвучала справедливым приговором, и Вернер, так и не оторвав рук от головы, лицом вниз, рухнул на землю.
Стрелял Фёдор Полежаев, который в эти минуты был взбешён до безумия.
— Товарищ лейтенант! — хрипел он яростью и жаждой мести. — Они сестру мою… Настеньку… двоюродную… А она позже… повесилась… Вы понимаете, товарищ лейтенант? А? Настеньку они!..
Василий поднял лицо с посиневшими глазницами, строго взглянул на Полежаева.
— Помолчи, Фёдор! Они… братьев моих… тоже убили!.. Володю и Валю…
— Убили?… Откуда вы знаете?
Кошляков кивнул на застреленного им Клыка:
