Алексей Азаров - Дом без ключа
«Народ поднимется, — думает Жак-Анри, вертя в пальцах пустую рюмку. — Но это будет не сегодня, и пойдет он не туда, куда зовет Геббельс… До чего же хочется дожить до этого дня и все увидеть самому!..»
Жаку-Анри и весело и грустно. Сталинград, мысль о нем наполняет его ликованием, но к радости примешивается горечь от сознания, что завтра Жюля не будет в Париже. Так решено: Буш и Жюль организовывают отдельную группу в Голландии. Центр подтвердил решение, и Жак-Анри согласен с ним. Напрасно Жюль надеется повлиять на него и заставить отсрочить отъезд. Ночью за ним придет связной.
— За твой отъезд, — предлагает Жак-Анри. — За благополучное начало в Гааге и вообще за все такое…
Жюль отливает в его стакан половину своей доли.
— Нельзя ли отложить?
— Я бы рад, но это зависит не от меня. Ты и сам понимаешь. Ширвиндту сейчас страшно трудно, и ты хотя бы частично заменишь его у себя в Гааге. Буш — прекрасный товарищ, и тебе будет легко с ним. Поверь мне…
— Это так, но все же…
— Оставим, Жюль! Подумай лучше о Вальтере. Он вправе рассчитывать на нас… Он и так живет на пределе сил.
— Да, конечно.
— Жаклин поможет мне.
— Ты твердо решил?
— Она умная девочка. Полностью тебя ей, конечно, не заменить, но в конторе я передам ей переписку и некоторые связи. Я проверял: в полиции никто не занимается ее розыском. Сейчас у немцев хватает дел… Немного грима, и с приличными документами Жаклин может растаять в Париже…
Жюль, не присаживаясь ни на миг, ходит по комнате. За один день он постарел и осунулся. Доброе лицо перерезано морщинами. Раньше Жак-Анри как-то не замечал возраста друга; сейчас годы, прожитые Жюлем, все до последнего дня отпечатались у него на лице. Нелегкие годы… Дни и месяцы, когда человек просыпается с мыслью об опасности и засыпает с нею же. Не каждому дано, живя так, сохранить способность любить, шутить, смеяться.
— Минна в Италии? — спрашивает Жюль. — Что сказать Шекспиру?
— Она останется там.
Приемник сотрясается от маршей. Жак-Анри убирает звук и открывает стенной шкаф. В нем длинные и узкие ящички с тысячами вырезок из французских и германских газет. На адреса некоторых немцев Жак-Анри выписывает «Фёлькишер беобахтер», эсэсовскую «Дас шварце кор» и даже погромный антисемитский листок Гуго Штрейхера «Дер Штюрмер». Иногда в них мелькают любопытные сообщения, из которых, удается извлечь нужные Центру данные. Пустяковая на первый взгляд информация о полковом празднике помогает установить местонахождение и полка, и дивизии, в которую он входит. До вчерашнего дня картотекой занимался Жюль, теперь Жаку-Анри предстоит самому разбираться в потоке водянистых статей нацистских обозревателей и военных корреспондентов… Москва просила уточнить, где находится Рунштедт и не покинул ли он Францию. Жак-Анри просматривает парижскую информацию, отыскивает позавчерашнее газетное сообщение: «…на перроне статс-секретаря провожали генералфельдмаршал фон Рунштедт, генерал пехоты фон Штюльпнагель, генерал…» Позавчера? Сведения могли устареть.
— Я встречаюсь со своим писарем, — говорит Жюль. — Спросить о Рунштедте?.. Кстати, писарю удалось достать копии телефонограмм за две недели; не всех, к сожалению…
— Дай ему новый пароль.
— Для Жаклин?
— Нет. Я свяжу с ним техника.
Они разговаривают спокойно, словно ничего не происходит. Каждый показывает товарищу, что по горло поглощен делами и меньше всего думает о расставании.
— Позвонить? — спрашивает Жюль.
— Он вызовет нас сам, когда линия будет чистой. Тебе что-нибудь говорит фамилия Бергер?
— Бергеров пруд пруди!
— А кличка «Тэдди»?
— Из РСХА?
— Не знаю. Техник подслушал разговор Рейнике. Какой-то Бергер, он же Тэдди, из Швейцарии едет в Париж. Чертовски знакомый псевдоним!
— Ты уверен?
— Да, почти. Понимаешь, старина, мне все чудится, что этот Тэдди где-то попадался мне… И потом — странно, правда? — не могу отделаться от мысли, что он имеет какое-то отношение к налету на «Геомонд».
— Это от лукавого!
Жюль улыбается. Морщины на его лице исчезают.
— Займись-ка лучше фельдмаршалом.
Жак-Анри с грохотом задвигает ящичек.
— Не могу!.. Пойдем погуляем, старина?
…Они идут по набережным Сены, минуя пляс де ля Конкорд, и по Кэ де Лувр добираются до начала Ситэ. С набережной хорошо виден громадный Дворец юстиции, расползшийся на треть острова, и Жюль словно заново рассматривает его. До свиданья, Париж!..
На углу патруль проверяет документы. Сворачивать поздно, и Жак-Анри, не ускоряя шага, идет ему навстречу. Вахмистр из полевой полиции, шевеля губами, долго рассматривает удостоверения, переводит взгляд с фотографий на лица Жака-Анри и Жюля и опять на фотографии. Неохотно сует бумаги назад.
— Проходите.
Ничего особенного. Жаку-Анри десятки раз в день приходится лезть в бумажник за удостоверением личности или пропуском. Оккупационный режим в Париже свирепеет со сказочной быстротой. Стены домов заляпаны объявлениями о заложниках, приказами военного коменданта, афишками с портретами разыскиваемых… Теперь, после Сталинграда, немцы еще больше закрутят гайки пресса. Вахмистр на углу явно искал предлога придраться и был чрезвычайно разочарован, найдя, что бумаги Жюля и Жака-Анри в полнейшем порядке.
У моста Арколь — новый патруль. Жюль переглядывается с Жаком-Анри. Ну и припекло же немцев! На этот раз документы проверяют офицеры с черными ромбами на рукавах. В ромбах серебром вышито «СД». Жак-Анри на миг теряет самообладание. СД частенько вот так, средь бела дня, задерживает прохожих и отправляет их в Сантэ как заложников… До отъезда Жюля остались считанные часы, и Жак-Анри никогда не простит себе, если с другом что-нибудь случится сейчас. И что за идиотская мысль — разгуливать по Парижу, зная, что немцы в любой момент готовы обрушить репрессии за Сталинград!
Пожилой гауптштурмфюрер из руки в руку перекладывает удостоверение Жюля, его ночной пропуск и справку канцелярии коменданта Парижа, что Жюль является сотрудником немецкой администрации.
— Куда вы идете?
— Нас ждет клиент.
— Кого — вас?
Жак-Анри выдвигается вперед. Его немецкий язык безупречен.
— Фирма «Эпок», господин офицер. Я ее владелец. Мы строим для вермахта!
— Заткнитесь! Документы?
Жак-Анри протягивает удостоверение. Вежливо поясняет:
— Наш клиент — генерал-майор Пиккеринг. Организация Тодта.
Гауптштурмфюрер повышает голос:
— Заткнитесь!
— Хорошо, — говорит Жак-Анри.
Дело оборачивается плохо. Привлеченный объяснением, к ним направляется штатский. Из-за плеча офицера заглядывает в бумаги Жака-Анри и что-то шепчет. Офицер молча передает ему документы.
Штатский согнутым пальцем подзывает Жака-Анри к себе. Смотрит на Жюля.
— И вы тоже… Пойдемте-ка со мной.
Они входят в подъезд, и штатский спрашивает:
— Кто из вас знаком с генералом?
— Я, — говорит Жак-Анри.
— Его телефон?
— Только служебный…
— Номер?
Жак-Анри достает записную книжку. Открывает на листке с буквой «П». Штатский следит за его пальцем, отчеркивающим строку.
— Пиккеринг?
— Да, да…
Не скрывая сожаления, немец возвращает документы.
— Убирайтесь немедленно! Оба!
Жюль прижимает руку к сердцу:
— Тысяча благодарностей.
Штатский бешено поворачивается к нему.
— Еще одно слово, и я арестую тебя! Вон отсюда, скотина!
…Обратный путь обходится без происшествий. Жюль через каждые два шага ругает немцев. Когда французские ругательства кажутся ему слишком слабыми, он пользуется итальянскими и испанскими. Жаку-Анри становится смешно.
— Прекрати, старина…
— Такой день! — негодует Жюль. — И так испортить!.. Называется, попрощался с Парижем!
— Это они за Сталинград!
— Пора бы начать привыкать!
— Привыкнут…
Жюль останавливается и хохочет. Смех его так заразителен, что и Жак-Анри начинает улыбаться. Смеется. Прохожие оглядываются на них и замедляют шаг. Кое-кто готов присоединиться к веселью, хотя и не знает причины. Люди устали быть мрачными. Улыбка — она так красит жизнь! С ней и день кажется не особенно промозглым, и небо — чистым.
5. Февраль, 1943. Берлин, Тирпицуфер, 74
Генерал-лейтенант и кавалер рыцарского Железного креста Франц фон Бентивеньи, несмотря на высокое официальное положение, занимаемое в абвере, далеко не каждый день имеет честь видеться с адмиралом Канарисом. Он не так близок к нему, как генералы Ганс Остер и Эрвин Лахузен. Третий отдел абвера — заграничная разведка и контрразведка, — возглавляемый Бентивеньи, не блещет успехами и чаще всего играет на узких совещаниях у адмирала роль мальчика для битья. В кабинет Канариса генерала приглашают, как правило, по неприятным и обидным поводам. Поэтому, усаживаясь в кресло против стола и стараясь не слишком скрипеть сапогами, Бентивеньи заранее настраивается на очередной выговор. Канарис, маленький, с гладко прилизанными седыми волосами, недобро щурится, слушая Остера, держащего на весу раскрытую папку с документами. Кивок адмирала, адресованный фон Бентивеньи, более чем прохладен.
