Владимир Порутчиков - Брестский квартет
9
Полковник Ободинский пришел в себя от страшной, пронизавшей все тело боли, которая мгновенно вырвала его из пучины беспамятства, и он тут же вспомнил и свое падение, и удар, и последовавший за этим мрак.
«Значит, все-таки живой…»
— Живой? — эхом долетело вдруг откуда-то снизу, и полковник уже было подумал, что вопрос этот прозвучал в его затуманенной болью голове, как чей-то явно звучащий извне голос ответил с натугой:
— Живой, живой. Этот точно живой, только, похоже здорово расшибся. Ух, ты! Тяжелый черт…
Звучащий над полковником голос имел явно прямое отношение к тем немилосердно вцепившимся в его подмышки клещам, что упорно тащили его из кабины самолета. Сквозь черные, застилающие взгляд клочья полковник вдруг различил над собой молодое, красное от натуги лицо и окончательно понял, что это не бред. Потом лицо вдруг куда-то исчезло, и пронзенный очередной порцией боли представитель штаба почувствовал, что его куда-то спускают со словами:
— Сергей Евграфович, принимай!
— Так, давай, давай… острожно… — отозвался голос снизу, и прежде чем вездесущая боль снова не высверлила из полковника все остальные чувства и мысли, в голове мелькнуло: «Говорят по-русски — это уже хорошо».
Когда через миг Ободинский вновь открыл глаза, то вдруг ясно увидел далеко впереди, сквозь редкий частокол растущих на опушке леса деревьев, серый немецкий бронетранспортер и несколько мотоциклеток, пока еще беззвучно катящихся по петляющей меж полей дороге. Судя по всему, они катились по его душу.
— Немцы… — выдохнул он в тот момент, когда его уже подхватывал одетый в форму вермахта голубоглазый немолодой человек. «Сергей Евграфович, — догадался штабист, а в голове его тревожно застучало. — Позвольте, а почему на этом Сергее Евграфовиче немецкая форма? Неужели „власовцы“? Ждут тех, что на дороге…»
— Не бойтесь. Мы не немцы, товарищ полковник, мы разведчики, — тут же отозвались сверху, а потом, видимо что-то сообразив, добавили: — А на форму не обращайте внимания — это так, для маскировки…
— Немцы, — упрямо повторил Ободинский.
— Сергей Евграфович, и действительно немцы. Вон там, на дороге! — с тревогой воскликнули над головой полковника. — Быстрее…
Полковник тут же ухнул в болевой, непроглядный омут, а когда очнулся, оказался лежащим на плащ-палатке, которую, тяжело дыша, тащили те двое: молодой и голубоглазый Сергей Евграфович. Со стороны дороги стремительно нарастало мотоциклетное тарахтенье. В этот момент полковнику наконец удалось приподнять голову, и он успел разглядеть свой самолет, или, вернее, то, что от него осталось.
У-2 был уже без крыльев и издали напоминал вдавленную в землю сигару. Дерево, в которое он уперся хвостовой частью, не дало ему рухнуть на землю всем корпусом. Рядом с самолетом что-то темнело. «Летчик», — догадался полковник, в изнеможении откидываясь назад и закрывая глаза.
— Сумка… Где моя сумка? — вспомнил вдруг он, скрипнув зубами от нестерпимой боли.
— Всё здесь. Не… беспокойтесь… — успокоил его голубоглазый, с хрустом вламываясь в какие-то кусты.
Судя по крикам и беспорядочным выстрелам со стороны дороги, их все-таки заметили…
10
Брестский расположился с пленным немцем на краю густо заросшего орешником овражка, недалеко от того места, где расстался с товарищами. Кусты надежно укрывали его от посторонних глаз. На всякий случай он связал немцу и ноги, уложил «языка» на землю и приготовился ждать.
Примерно через час в стороне, куда ушли в поисках упавшего самолета капитан и старшина, вдруг послышалась стрельба. И хотя звучала она далеко и недолго, сразу насторожившийся Брестский уже всерьез подумывал о том, чтобы прирезать немца и идти на выручку своим, несмотря на полученный от Чибисова приказ. Дима даже достал из-за голенища трофейную эсэсовскую финку с черепом на конце рукоятки (глаза немца при этом испуганно расширились, он глухо замычал и задергался), как вдруг запыхавшийся голос Чибисова негромко позвал:
— Хохлатов, ты здесь?
— Товарищ капитан… — радостно отозвался Брестский, вылезая из своего укрытия.
— Быстрее хватай «языка» и уходим! Немцы на хвосте!..
— Есть. — отозвался Дима и проворно юркнул в кусты.
Пленный чуть было не лишился чувств, когда над ним с финкой в руках снова возник русский, и подумал было, что пришла его смерть, но разведчик вместо это быстро перерезал веревки на ногах «языка» и рывком приподнял с земли:
— Шнеле, фриц, шнеле! Да быстрее, гад, пошевеливайся!..
Недалеко от овражка Брестский увидел лежащего на плащ-палатке полковника с абсолютно белым лицом и искусанными в кровь губами. Рядом, ласково приговаривая: «Уж, потерпи браток… Потерпи, сердешный. Щас немножко полегче будет», суетился Крутицын, фиксируя при помощи бинтов и толстой ветки ногу лежавшего.
— Хохлатов, развяжи «языку» руки: вместе понесете раненого. Крутицын — впереди, я — в прикрытии, — быстро отдал распоряжение Чибисов, раскрывая планшетку. — Идем, как и планировалось, к линии фронта.
Перевода немцу не потребовалось. Он сразу понял, чего от него хотят и с готовностью схватился за концы плащ-палатки. Перед глазами штабиста все еще стояла полная холодной решимости физиономия русского и финка в его руках. «Этот шутить не будет, если что — прирежет как кролика», — думал с ужасом немец, косясь на пыхтящего рядом Брестского.
Но направление задали немцы. Разведчики едва не натолкнулись на прочесывающую лес цепь. Похоже, за них взялись всерьез, и возможно, уже был блокирован весь лесной массив. В какой-то момент товарищам даже показалось, что голоса и собачий лай раздаются повсюду. Значит, надо где-то отсидеться, переждать до темноты.
Теперь они уже вчетвером тащили раненого через лес. Старшина и Чибисов впереди.
— Наверное, хватились штабиста, да тут мы еще с полковником засветились, — тяжело дыша, хрипел Крутицын, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки.
— Ничего, прорвемся, — отзывался Чибисов, беспрестанно оглядываясь назад. — Не имеем права не прорваться.
Большие деревья внезапно сменились мелколесьем. Под ногами зачавкало и вскоре взглядам разведчиков открылось огромное, густо заросшее тростником пространство. Все невольно замедлили шаг. А за спиной все отчетливее слышался остервенелый лай рвущихся с поводков собак.
Выхода не было.
— В болото! — приказал Чибисов и уже нацелился шагнуть в трясину, как его остановил Крутицын.
— Погоди-ка, командир, — сказал он. — Тут лучше по одному. Да и без палки, пожалуй, не обойтись.
Старшина несколькими ловкими ударами вынутого из-за голенища ножа срубил росшее рядом деревце, срезал ветки и повернулся к товарищам:
— Строго за мной — след в след!
Он тут же повторил это по-немецки для пленного и первым шагнул в трясину. Шагнул и сразу же провалился по колено в мягко обхватившую ногу жижу. За ним вместе с раненым последовали немец и Брестский. Немец с выражением ужаса на лице, из последних сил вцепившись в края рвущейся из рук плащ-палатки, Дима — переполненный ненавистью и к идущему впереди пленному, и к болоту, и ко всей кажущейся безвыходной ситуации. Поминутно оглядывающийся Чибисов шел замыкающим. Вскоре заросли камыша скрыли разведчиков с головой.
Крутицын не прошел и ста метров (зеленовато-золотистая жижа теперь доходила ему уже до груди), как шест, которым он нащупывал дорогу, вдруг не достиг дна. Старшина едва не ухнул следом, чудом удержав равновесие. Потыкал влево, вправо, но и там шест так же уходил в вязкую податливую бездну.
— Стоп! Дальше нельзя! Потонем… — просипел он, с трудом переводя дух.
Разведчики замерли, вытянувшись в цепочку на узкой полоске твердой земли. За спиной отчетливо слышался захлебывающийся яростью собачий лай. А над головой — облака и ослепительное синее небо, в обрамлении зеленых, лениво колышущихся на ветру стеблей…
В этот момент вышедшие к болоту немцы спустили одну из рвущихся с поводка собак. Чибисов понял это по быстро приближающемуся плеску и шуму сминаемого мощным телом камыша. Через мгновение виновник этого шума, здоровенный ротвейлер, вылетел прямо на капитана. За спиной кто-то испуганно вскрикнул, послышался щелчок снимаемого с предохранителя автомата.
— Не стрелять. Я сам, — только и успел сказать Федор, когда пес, оскалив страшную пасть, бросился на него.
Ротвейлер был опытным псом, натренированным мгновенно перекусывать кости рук, чтобы затем очумевшего от боли и потерявшего способность сопротивляться человека выволакивать к ногам хозяина. Но человек, на которого он прыгнул в этот раз, показал отменную реакцию — страшные челюсти хватанули лишь воздух.
