Олег Курылев - Суд над победителем
Файф задал еще несколько вопросов свидетелю, из которых выяснилось, что как раз за несколько дней до этого они с Шелленом нашли в развалинах крупную пачку немецких рейхсмарок, которые потом таинственным образом пропали. Он повторил историю про больного друга и под конец намекнул, что его собственная внезапная болезнь 5 марта весьма подозрительна. Уж очень она походила на отравление. Больше ничего путного выудить из Осмерта не удалось, и обвинитель передал его защите.
— Как по-вашему, мистер Осмерт, если Уолберг знал что-то такое про флаинг-офицера Шеллена, то, вероятно, рассказал об этом лейтенанту Гловеру? — спросил Скеррит. — Или капеллану Борроузу? Ведь у него была такая возможность по дороге к месту казни.
— Мне неизвестно, была ли у него возможность, — ответил Осмерт. — Но, даже если и не рассказал, так это ничего не значит. Он ведь не знал, кто подбросил ему деньги и настучал охране. Да и Шеллен мог разыграть под конец преданного друга. И потом — это лишь мое предположение.
— Ну да, ну да, — не стал возражать Скеррит. — А в каких отношениях вы сами были с Каспером Уолбергом? Поговаривают, что не в очень? — спросил он.
— Да, сэр, друзьями мы не были, но мы не были и врагами. Там, в немецких лагерях, трения между пленными возникали сплошь и рядом. Это вам скажет любой, прошедший через плен.
— Ваша честь, — обратился Скеррит к лорду Баксфилду, — у меня к этому свидетелю пока нет вопросов, но я настоятельно прошу вас обеспечить его присутствие до самого конца процесса, так как вопросы к нему еще появятся.
Осмерт, взглянул на Алекса, ухмыльнулся и отправился на скамью для допрошенных свидетелей.
В качестве следующего судебный ашер сопроводил к свидетельскому барьеру мужчину в форме военного летчика, которого привел к присяге на англиканской Библии.
— Итак, вы — флайт-лейтенант Макс Гловер — старший офицер рабочего отряда № 1631, набранного из британских военнопленных на добровольной основе, — констатировал генеральный атторней. — Вам знаком этот человек? — Он показал в сторону Алекса. — Можете выйти за барьер и подойти ближе. Можете также задать ему вопросы.
— Это флаинг-офицер Алекс Шеллен, сэр, — ответил Гловер, лишь мельком взглянув на Алекса.
— При каких обстоятельствах вы познакомились?
— В плену, в феврале 1945 года. Я был назначен старшим офицером рабочего отряда № 1631, сформированного на добровольной основе для оказания помощи властям города Дрездена после бомбардировок 13 и 14 февраля. Шеллен записался в мой отряд 22 числа.
— Что вы можете сказать о нем?
— Он был исполнительным офицером. Его знания немецкого языка нам очень помогали.
— Это все? Как вы отнеслись к тому, что узнали о рассматриваемых здесь действиях офицера Шеллена из газет?
— Как и все, я был удивлен, однако…
— Что однако?
— Учитывая, что Шеллен родился и большую половину жизни провел в Германии, и не просто в Германии, а в Дрездене, его поступку есть какое-то объяснение.
— Вы оправдываете действия Шеллена?
— Этого я не говорил, сэр.
— Вы помните историю с судом и расстрелом Каспера Уолберга?
— Разумеется. Я не забуду этого до конца своих дней.
— Какое отношение к этим событиям имел офицер Шеллен? Деньги, которые немцы нашли в кармане Уолберга, принес он?
Гловер посмотрел на Алекса, словно что-то припоминая:
— Да, он рассказал мне об этом сразу, как только узнал от меня об аресте Уолберга, обвиненного немцами в мародерстве. Деньги он принес по просьбе офицера РАФ Энтони Осмерта, который нашел их среди развалин. Осмерт сочинил тогда историю про больного друга, которому хочет помочь…
— То есть, если я правильно вас понял, вы не допускали и мысли о том, что история о больном друге мистера Осмерта правдива? — спросил Файф.
— Да.
— Почему?
— Потому что никому, кроме Шеллена, он про него не рассказывал. Так не бывает.
— Ну хорошо, оставим это. Скажите, мистер Гловер, как вел себя офицер Шеллен во время суда и казни Каспера Уолберга?
— Он был потрясен.
Чувствовалось, что генерального атторнея не удовлетворяют ответы свидетеля.
— Мистер Гловер, поймите, что Высокому суду и присяжным важны мельчайшие детали всего, что связано с поведением этого человека, а вы, несмотря на все мои попытки вызвать вас на диалог, ограничиваетесь односложными ответами. Вот вы говорите, что Шеллен был потрясен. В чем это выражалось? Или, скажем так, чем это было вызвано, на ваш взгляд?
— Во-первых, сэр, потрясение испытали все члены нашего отряда…
— А во-вторых?
— А во-вторых, Шеллен был другом Уолберга и переживал все происходящее острее остальных.
— Вот как! Но в чем это выражалось?
Гловер несколько секунд молчал, после чего сам задал неожиданный вопрос:
— Сэр, вы воевали?
Файф выдержал паузу, после чего сухо произнес:
— Свидетель, моя персона не имеет ни малейшего отношения к рассматриваемому здесь делу об измене королю. Вы не должны задавать мне вопросов.
— Я только хочу установить тот диалог, о котором вы сами только что говорили.
Файф с видом пойманного на слове картинно развел руками:
— Что ж, отвечу — я не воевал.
— Это плохо, сэр. Плохо не само по себе — моя жена, к примеру, тоже не участвовала в военных действиях — плохо потому, что вас, не прошедшего через войну, назначили обвинителем по такому делу. Вот вы спрашиваете, как отнесся офицер Шеллен к суду и казни Каспера Уолберга. В день суда и расстрела он пытался защитить его так, что немцы дважды направляли на него пистолет, и один раз я готов уже был услышать выстрел. И еще, если бы любому из нас троих — мне, Шеллену или капеллану Борроузу, предложили тогда встать под ружья расстрельного взвода вместо Уолберга, то, я уверен, офицер Шеллен сделал бы это не задумываясь.
Зал отреагировал на эмоциональную речь Гловера легким шумом. Алексу послышалось в нем лишь удивленное разочарование.
В тот день было опрошено еще несколько человек из отряда Гловера, но их показания не дали ничего существенного ни обвинению, ни защите. Заседание было перенесено на завтра.
* * *Утром следующего дня адвокат Скеррит обратился к суду пэров с ходатайством об открытии прений по вопросу правомочности атаки города Хемница военно-воздушными силами Великобритании 20 марта 1945 года с позиций военного права.
— Ваша честь, речь идет только о 20 марта и исключительно о попытке бомбардировки немецкого города Хемница, — пояснил адвокат. — Обещаю, что никакие другие вопросы правомочности тех или иных операций наших ВВС затрагиваться не будут.
— Что? — воскликнул лорд Баксфилд, перечитав переданное ему ходатайство. — Нет, это совершенно исключено. Давать в уголовном суде правовую оценку действиям наших вооруженных сил мы не можем. У нас другая задача. Мы судим человека, обвиненного в измене королю.
— А я, ваша честь, защищаю этого человека и не вижу другой возможности выполнить свою миссию, как только доказать, что он действовал в полном соответствии с международным законодательством о правилах ведения войны, препятствуя преступным действиям определенной группы лиц, эти правила поправших.
— Но что вы, мистер Скеррит, собираетесь получить в итоге этих самых прений, как вы их называете? — недоумевал лорд Баксфилд, впервые в своей многолетней практике столкнувшийся с таким ходатайством. — Это будет какой-то документ, рекомендация или что? Что будет в итоге?
— В итоге будет еще один судебный прецедент, ваша честь, который займет свое достойное место в структуре общего права Великобритании. Я намерен ходатайствовать перед Высоким судом о вынесении на рассмотрение жюри присяжных дополнительного вопроса для формирования специального вердикта. Вопрос будет состоять в следующем: имело ли место нарушение правил ведения войны со стороны Королевских ВВС Великобритании 20 марта 1945 года при воздушном налете на город Хемниц? Наличие такого вердикта расширит возможности Высокого суда лордов при вынесении приговора по рассматриваемому здесь делу, дистанцировав его от недавно рассмотренных в Олд Бейли дел о государственных преступлениях, завершившихся смертными приговорами. Высокий суд получит возможность не применять созданные ранее прецеденты, усмотрев существенные различия в деле Алекса Шеллена и его предшественников, таких как Амери, Джойс, Шурч и других. Таким образом, мы еще раз в полной мере продемонстрируем всему миру преимущества гибкого сочетания общего права Англии и права, основанного на традиционных статутах британского парламента в достижении истинной справедливости. Ваша честь, — Джон Скеррит выдержал небольшую паузу, — вам и вашим коллегам представляется возможность оставить яркий след в судебном законотворчестве Великобритании.
Последние слова адвоката Скеррита не могли не затронуть тайные желания лорда Баксфилда, чья юридическая деятельность по естественной причине его преклонного возраста подходила к концу. А самым страстным желанием престарелого лорда была давняя мечта о том, что среди тысяч томов судебных решений, ставших основополагающими нормативами общего английского права, на древних дубовых стеллажах в архивах башни Виктории появится и его тяжеловесный том, открывая который, будущие юристы будут отмечать мудрость и взвешенность нового закона, выведенного когда-то лордом Джеймсом Эштоном Баксфилдом. Молоток, поднятый было в его руке, замер, а затем тихо опустился, так и не поставив громкой точки под восклицательным знаком после слова «Отказать!».
