Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая
Отец доедал котлету, говорил не спеша, с большими паузами, значительно оглядывал всех, как бы приглашая прислушаться к его словам. Он был в благодушнейшем настроении, редко, впрочем, его покидавшем, любил поговорить, или, как он сам выражался, «потолковать, побеседовать в спокойном кругу семьи».
— Да, времена не те… — вздохнул он, отставив пустую тарелку и поглаживая пушистые седые усы, свисавшие вниз. — Мы, бывало…
— Ну, пошел, «мы, бывало», — неожиданно перебила его жена, которой не понравился самодовольный тон мужа. Она раньше всех кончила ужинать и сидела за самоваром, ожидая, когда можно будет наливать чай. Лицо ее было задумчиво и серьезно. Ее раздражало, что муж так спокойно говорит о событии, которое их так близко касалось.
Отец все поглаживал усы, не показывая вида, что его задело замечание жены, пробурчав что-то вроде: «Мы, бывало… чуть не голыми руками воевали…»
В сущности, он был незлобив и добродушен.
Все глядели теперь на Михаила, который со смущенным видом нагнулся над тарелкой, он невольно оказался в центре внимания, и ему надо было как-то объясниться.
— Я давно об этом думал, — сказал он. — Еще в детстве… (Он покраснел и запнулся — детство было где-то за углом.) Еще мальчишкой меня тянуло. Я не могу равнодушно глядеть, как идут по улице красноармейцы. Я не знаю… меня это всегда волновало. Когда убили Котельникова на границе… помните… Мне хотелось поехать туда. Я подумал, что это невозможно. Но вот поехал его брат. Помните, в газетах… Значит, чувства бывают похожи…
— Чувства — такая вещь, — глубокомысленно заметил отец. — Им надо верить.
Сын смущенно молчал. У него было такое ощущение, как будто он выдал какую-то тайну, только его касавшуюся. Он подумал, что все это может показаться наивным. С домашними труднее разговаривать, чем с товарищами по школе. Дома его еще не считали взрослым. Слова отца отчасти успокоили. Он с благодарностью взглянул на него.
— Да, брат, — сказал отец, — чувства — великая вещь. Без чувств не повоюешь. Техника там, тактика — все это очень хорошо, нужно, необходимо. Но чувства… они вот здесь, — постучал он себя по груди, — без них нет красноармейца…
Мать нетерпеливо поглядела на мужа.
— А что, разве нельзя было в другую военную школу, по специальности? — сказала она, вмешиваясь в разговор.
— А что ты понимаешь в пехоте? — вспылил вдруг отец. — Что ты понимаешь в пехоте, я тебя спрашиваю? Говоришь, а сама ничего не понимаешь. Что такое, по-твоему, пехота? Царица боя, вот что такое пехота, если ты хочешь знать! — ударил он ладонью по столу. — А то пехота, пехота… Посмотрела бы ты, какая теперь пехота…
— Я думала, кто первым по математике, тот пойдет в специальные, — сказала мать, обращаясь к сыну и как бы не слыша, что говорит муж.
Сын пожал плечами.
— Ну, как знаешь!
— Пехота — это правильно! — восклицал отец. — Ты ее не слушай! — пренебрежительно махнул он рукой. — Фрунзе тоже начал с пехоты.
— Ну, куда там до Фрунзе! — покачала головой мать.
— А почему и не до Фрунзе?
— Куда там до Фрунзе…
— Как куда до Фрунзе? — кипятился отец, все более и более входя в азарт. — Это ты не говори! Мы, бывало… — поперхнулся он. — Тьфу, будь ты неладная, что ты меня все перебиваешь, — свирепо поглядел он на жену, хотя та его вовсе не перебивала. — Наливай лучше чай! Полчаса сижу, чай жду. Целый вечер чаю нет. До каких пор я буду чай ждать!
Мать протянула ему стакан.
— Кипяток! — сказала она, имея в виду не то мужа, не то чай, который она ему передавала. Муж вопросительно и все еще хмурясь поглядел на нее и тоже не понял, что она имела в виду. Но ему уже не хотелось сердиться. Он быстро вспыхивал и быстро отходил. Мать обычно не обращала внимания на его ворчание. (Это иногда служило поводом для новой вспышки.) Они были любопытной парой, несходной по характерам, но, несмотря на это, очень дружной. Они прожили вместе 32 года, имели четырех сыновей. Двое старших уже обзавелись семьями и жили самостоятельно. (Один был инженер-металлург, другой на партийной работе в ДВК.)
— Кипяток! — пробурчал отец, дуя на чай и отхлебывая из стакана.
Некоторое время за столом царило молчание. Все были заняты кто чаем, кто едой. Мать тоже пила чай. Время от времени она поднимала голову и бросала быстрые взгляды на сыновей, сидевших напротив, в ее взглядах проскальзывала то скрытая тревога, то грусть, так несвойственные этой деловитой и серьезной женщине, еще моложавой с виду.
Отцу же не терпелось поговорить. Молчание тяготило его. Кроме того, он сегодня был несколько взволнован и взбудоражен. Это еще более настраивало его на разговор.
— Так-то вот, — сказал он, протягивая жене пустой стакан, — отдаем мы с тобой, мать, сынка на военную службу. Еще один в путь-дорогу собрался… А мы и не видали, как он подрос. Мишка да Мишка… А Мишка подрос и определил свою профессию, свое течение жизни (отец любил витиеватые выражения). В добрый час. Добре, сынок…
Он все чаще и чаще поглаживал свои усы, что было у него явным признаком волнения. При этом лицо его напрягалось, губы плотно сжимались, как будто он сдерживался, чтобы не прослезиться. Прослезиться он по-стариковски любил.
— Мне бы тоже в военную школу, — сказал младший сын, который только что отужинал и ждал, когда ему нальют чай.
— Ну, ты еще молод, — сухо сказал отец. — Сиди уже со своей музыкой.
Младший сын учился в музыкальном техникуме, был на три года моложе Михаила и в семье считался маленьким, хотя был рослым и плечистым подростком. Сейчас маленький с волчьим аппетитом съел не только свою порцию котлет, но и доел все, что оставалось на сковороде. Он был любимцем матери, она сама определила его судьбу, устроив его в музыкальный техникум, пожалуй, не без некоторого протеста со стороны отца, который имел на него свои виды.
— А почему мне не пойти в военную школу? — повторил младший. — Миша идет, а почему мне нельзя?
Мать укоризненно посмотрела на него и ничего не сказала.
— Мише можно, а мне нельзя! — нарочито капризно говорил младший. — Почему мне нельзя? Я не понимаю, почему мне нельзя? В будущем году я тоже пойду в военную школу. Я хочу в кавалерию. У меня длинные ноги. Меня примут.
— Сережа! — прикрикнула мать.
— Плохо ты понимаешь современную кавалерию, — солидно, как взрослый, сказал Михаил. — Ты думаешь, только длинные ноги…
— Лейтенант Шевяков! — ехидно сказал младший. — Я знаю, что такое кавалерия.
— Будет зубоскалить, — перебила его мать, строго поглядев на мальчика. — Пей чай и молчи!
Отец счел момент весьма подходящим, чтобы продолжить свою «беседу в семейном кругу». Ему не терпелось поговорить.
— А что, — сказал он, — вот взять, к слову, «лейтенант Шевяков». Что значит — «лейтенант Шевяков»? Как понять это выражение — «лейтенант Шевяков»? Это значит, — глубокомысленно произнес он, — дорога. Военная дорога! Так я понимаю. Мы с Климент Ефремычем вместе воевали. И специальность у нас была одна — слесаря. («Мы с Климент Ефремычем», — усмехнулась мать.) А что получилось? Кто сейчас Климент Ефремыч? — Отец многозначительно поглядел на присутствующих и помолчал, как бы наслаждаясь эффектом своих слов. — Вот что значит — «лейтенант Шевяков»! Серьезная задача. Коль этой дорогой идешь, коси глаза на маршала, подравнивайся, — отец сел на своего любимого конька, в тоне его явно звучали поучительные нотки, — нюни не распускай. Да-а, брат! Первым во всех науках будь…
Мать в это время вышла из-за стола, где ее обязанности кончились, и отсела на диван с рукоделием. Отцу это не понравилось. Голос его зазвучал громче. Он начал рассуждать на тему о рабочих семьях, в которых подрастают дети и обязанность которых послать лучших своих сыновей («лучших» было подчеркнуто) в военные школы. При этом он сказал, что, может быть, найдутся такие матери («такие матери» — опять было подчеркнуто), которым это будет не по нутру. Должно быть, он ждал, что жена что-нибудь возразит, последняя фраза была явно сказана, чтобы вызвать ее на разговор. Но она молчала и даже как будто не слышала его слов.
— Петров, Иван Никодимыч, поставил сына в авиационную, правда, школу, — поднял он голос, сообщая о явно знакомых жене фамилиях. — Щегловы второго отдают в артиллерию. Теперь у кассирши у нашей сын подрос — идет в военную школу.
— Он вместе со мной, — сказал Михаил.
— Вместе с тобой. Тем лучше. Хороший парень!
— Из нашего выпуска пять человек идут в военные школы.
— Наверно, все в специальные, — донеслось вдруг с дивана, где сидела мать.
— Наоборот. Двое в пехотные… Один в артиллерию…
— У Самохваловых сын тоже в артиллерию идет, — сказал отец. — Ты его знаешь, наш заводской? — обратился он к жене.
![Пол Андерсон - Долгая дорога домой [Долгий путь домой, У них нет мира]](/uploads/posts/books/59796/59796.jpg)