Борис Краевский - Повесть об одном эскадроне
Из будки — здания «вокзала» — выбежал молоденький юнкер и, придерживая путающуюся в ногах шашку, подскочил к офицерам.
— Господин капитан! — доложил он звонким юношеским теноркам. — Получено сообщение. Сюда вышел бронепоезд!
Семен вздрогнул — самосад просыпался, но ов не заметил этого. Придвинулся поближе к офицерам, стараясь уловить все, что они говорят. Но офицеры словно заметили его маневр и ушли, в будку. Семен разочарованно вздохнул и подумал: «Жаль Фомы нет, он бы все разузнал…»-А вдоль эшелона уже понеслась весть: нас сопровождает бронепоезд. Одни восприняли ее радостно, другие — злобно ругаясь…
Видимо, солдатское предположение оказалось верным, так как скоро на перроне опять появился капитан.
У вагона притихли.
— Господа офицеры! — протяжно крикнул он. — Развести людей по вагонам! Приготовиться к отправлению… — Его взгляд неожиданно упал на Семена и с удивлением остановился на артиллерийских погонах. — Кто такой?
— Фейерверкер тридцать четвертого гаубичного полка Харин, — вытянулся Семен.
— Как сюда попал? Документы!
Разведчик, объяснив, что отстал от своих, вынул пачку потертых бумажек. Офицер бегло просмотрел их и вернул обратно.
— Садись в теплушку. Доставлю к своим.
Всего ожидал Семен, но только не этого. В голове хороводом закружились обрывки мыслей, и он стоял не двигаясь, не отвечая, думая только одно: ни в коем случае нельзя лезть в вагон, нужно как можно скорее возвращаться к своим. Но как, как?
— Ну, что же вы, слышали приказание? — повторил офицер. — Быстро в теплушку.
Может быть, и следовало Семену подчиниться приказу, а через минуту, когда офицер отойдет, выпрыгнуть обратно, но он растерялся. «Немедленно бежать и сообщить своим», — мелькнуло в голове…
— Сейчас… только до ветру… — пробормотал он и быстро шмыгнул под колеса вагона.
— Стой! — закричал капитан. Но фейерверкер бежал уже, миновав пути, к лесу.
— Стой! — снова крикнул офицер, выхватывая из кобуры пистолет.
Но Харин не останавливался. Спасительная сень деревьев была так близко, что он протянул уже руки, чтобы раздвинуть низкие ветви. Но в этот момент раздались выстрелы. Семен споткнулся на бегу, сделал по инерции еще несколько шагов и упал среди теряющих листву деревьев.
— Дезертир, сволочь! — выругался капитан и спрятав пистолет, зашагал в голову состава.
Выстрелы привлекли на минуту внимание солдат, но вскоре свои дела заставили их забыть этот маленький и такой обычный в прифронтовой полосе инцидент. Поэтому никто не заметил, как из-за деревьев появился высокий, богатырского сложения человек и легко, словно ребенка, поднял на руки маленькое тело фейерверкера.
…Подойдя к Дубову, Фома бережно опустил на траву тело земляка и торжественно приложил руку к козырьку.
— Товарищ командир, — глухим голосом сказал он. — Красноармеец Семен Харин задание выполнил.
Разведчики молча обнажили головы.
— Живой был, пока нес, — продолжал Фома. — Сейчас только кончился. Важное дело узнал он, товарищ командир. Просил вам передать…
И Харин рассказал о настроениях солдат в эшелоне, о корниловцах, которые отказались сопровождать мобилизованных, о беспокойстве офицеров и, главное, о бронепоезде.
Харина-маленького похоронили тут же, на опушке леса. От прощального залпа пришлось отказаться: белые близко. Фома присел на траву возле свежего холмика, и две скупые трудные слезы выкатились из его прищуренных глаз.
— Эх, Семен, Семен, — шептал он, — вывел я тебя в новую жизнь, да не уберег… Эх, Семен…
Через четверть часа эскадрон рысью летел вдоль железнодорожного полотна на север. Нужно было хотя бы на час опередить бронепоезд, чтобы осуществить смелый план, подсказанный Дубову разведданными, которые ценой жизни добыл тихий и незаметный Семен Харин.
* * *После ухода эскадрона в лесном госпитале сразу наладилась тихая, размеренная, неторопливая жизнь. Да и куда было спешить! Так или иначе, а раненым, больным, бойцам охраны и «медицинскому персоналу» в Наташином лице ничего не оставалось делать, как сидеть, затаившись в чаще, и ждать прихода своих.
Все понимали, что так надо. Только один Гришка, несмотря на все его просьбы и мольбы оставленный Дубовым в лагере, чувствовал себя обиженным, незаслуженно отстраненным от настоящей боевой работы. Правда, он честно выполнял свои обязанности Наташиного помощника, убирал «палату» — так называлась теперь большая землянка, — доил корову, приведенную Швахом из ближайшей деревни, и даже стоял на часах в очередь с легко раненными бойцами охраны.
Так прошло три дня. На четвертую ночь Гришка пулей влетел в землянку, где спала Наташа и закричал:
— Наталья Алексеевна, пришел Егоров с ранеными!
Девушка вскочила на ноги. Правда, она не знала, куда и зачем ушел эскадрон, но беспокойство за Воронцова и новых друзей ни на минуту ее не покидало.
— Что случилось? Костя?
— С ним все в порядке, — услышала она знакомый голос, и в землянку с трудом протиснулся Егоров. — Карателей разбили. Но и у нас большие потери. Вот, раненых привез.
Егоров сел и вздохнул:
— Тяжелые есть. А двоих так и не довез. Кончились в дороге… Да, извините, не поздоровался я с вами. Как здесь-то?
— Все хорошо, многие на поправку идут.
— Хорошо, коли на поправку. Где новых размещать?
— Идемте. — Наташа заторопилась, поняв, что сейчас не время для разговоров. У выхода она заметила незнакомую ей женщину.
— Познакомьтесь. Нюра. Всех нас спасла в одной деревне. Будет вам помощница…
К утру раненые были размещены по землянкам. Выздоравливающих поместили так, чтобы они могли ухаживать за товарищами. Наташа металась от одного к другому, выбегала из землянки и, не таясь от Егорова, плакала.
Один из самых тяжелых — Швах. От него не отходила Нюра, смотрела преданными грустными глазами. Правда, когда Яшка приходил в себя, он продолжал шутить. Только грустные это были шутки.
— Ничего, Нюрка… Хвост у тебя есть?
— Нет, — испуганно отвечала она. Опять Яша бредит.
— Эх, жаль… нечего тебе держать пистолетом…
Соседи по нарам громко смеялись, зная, что их смех для Яшки — самое лучшее лекарство. Улыбалась сквозь слезы и Нюрка.
Глава двадцатая
Верст семь отмахал эскадрон, уходя на север от Белицы. И только когда показался вдали железнодорожный мост, Дубов остановил бойцов.
— Бронепоезд взорвешь на мосту, Степан, — сказал он Ступину. — Если первым пойдет эшелон с мобилизованными — пропустить его и себя не обнаруживать. С тобой пойдут четверо — на всякий случай. Эскадрон останется здесь. Я буду во-он в тех кустах, неподалеку от моста. Ясна задача, Степан?
— Так точно, товарищ командир!
Ступин попрощался с друзьями и ушел с четырьмя бойцами к мосту. Вместе с ним отправился и дядя Петро — старый железнодорожный рабочий, знающий мосты как свои пять пальцев. Дубов тяжело вздохнул. Степану предстояло сделать то, что не удалось в самом начале рейда: взорвать бронепоезд на коротком шнуре — другими слонами, почти ценой своей жизни. Спасти Степана мог только случай. Если бы иметь время для подготовки, поставить сигнального… Но Дубов понимал, что ничего этого они сделать не смогут. Оставалось одно — и Ступин, большевик, разведчик, сапер, пошел на это без лишних слов.
Костя смотрел вслед товарищам, пока они не скрылись в туманном мареве мелкого дождя. Так уходят на войне из твоей жизни друзья-соратники.
Эскадронцы спешились, залегли в стороне от дороги, а Дубов, оставив старшим Харина, крикнул Воронцова и зашагал к кустам, к мосту.
Сначала они шли в полный рост, потом — пригибаясь, а когда за волной тумана открылся совсем рядом плетеный ажур моста — поползли. Хоть и не должно быть здесь белых, но лишняя предосторожность не мешает. В редком кустарнике устроились удобно: наломали веток, соорудили подстилки — кто его знает, сколько времени придется ждать.
Мост был виден как на ладони. Дубов, сощурившись, всматривался, стараясь угадать, что делает сейчас Ступин, а Костя искоса наблюдал за командиром — нервничает.
Взглянув на мост, Костя вздрогнул. На срезе фермы стоял обходчик в шинели с погонами, с флажком в руке. Вот он поднял его над головой, взмахнул. Поднял второй раз, третий…
— Молодцы, — прошептал Дубов, разобрав непонятные Воронцову сигналы. — Охрана была на мосту. Сняли. Ну, теперь надо ждать…
Первым приближающийся гул почувствовал Воронцов. Именно почувствовал, а не услышал. Земля задрожала, чуть заметная дрожь передалась телу, и Костя быстрым шепотом произнес:
— Идут, командир!
Дубов прильнул ухом к траве:
— Идут!
И словно в подтверждение этого вдали надрывно загудел паровоз. Вскоре из пелены тумана показались неясные очертания — ближе, отчетливей. Вот он! Балластная платформа, за ней — очертания блиндированных вагонов, орудийных башен. Бронепоезд! Он шел первым. Эшелон, видимо, в хвосте.
