Николай Наумов - На рубежах Среднерусья
Доводы недругов, уже высказанные и еще больше они выскажут, если план летней кампании не удастся осуществить, заставили Георгия Константиновича остановиться посреди кабинета. Как недавно Берия возражал Сталину о том, чтобы не давать ему, Жукову, звания маршала! Молотов тоже вздернул руку. А Молотов — это ударная сила Верховного. Только от него Сталин терпел резкие возражения и даже обвинения.
Жуков опять подумал о раздвоенности в своих мыслях и тут же упрекнул себя: «Начинать кампанию с сомнениями в мозгу!.. Ни в коем случае!» — приказал он себе. — Своими суждениями убедить Верховного в их правильности. Надо отстаивать их до той поры, пока у него окончательно не окрепнет убеждение, что преднамеренное предоставление немцам возможности на переход в наступление — единственное верное стратегическое решение. Только переходом в контрнаступление после существенного ослабления танковых сил врага, особенно тяжелых танков и самоходных орудий, позволит осуществить его успешно с выходом фронтов на Днепр.
Попросил дежурного адъютанта принести ему горячего чая. Выпив стакан, затем другой, Жуков вернул себе полное равновесие и поставил в своих рассуждениях крепкую точку: «Стоять на своем, выступать единым фронтом с Александром Михайловичем, добиться, чтобы и Антонов держался почти согласованного решения: упреждающее наступление приведет нас к огромным потерям. Они дадут Гитлеру козыри склонять нас к перемирию, тем более что наши союзники еще раз откладывают открытие второго фронта. Без нас они не выдержат удар немецкого сапога под зад. И мы, рано или поздно, останемся с немецким фашизмом один на один».
2
Затянувшееся бездействие германских ударных группировок беспокоило и Василевского. Исполняя две должности — начальника Генерального штаба и представителя Ставки на Воронежском и Степном фронтах, он тревожился потому, что агентурная разведка все еще не сообщала самого существенного — начнут ли немцы в ближайшие дни наступление или они отказались от него, временно или навсегда, чтобы истощением наших сил в оборонительной кампании вынудить нас пойти на перемирие. А может быть, германский генштаб добыл данные о скорой высадке англо-американских войск в Западной Европе? И в верховном командовании возобладало убеждение, возникшее после Первой мировой войны: выиграть войну, ведя ее на двух фронтах, невозможно. После Сталинграда такие суждения появлялись в среде германского генералитета, теперь они могли проникнуть в более широкие сферы военного руководства, промышленников и даже политиков. Из них, возможно, возникли какие-то группировки, которые склонили Гитлера к новому стратегическому направлению: с этого леча и до конца войны вести стратегическую оборону. И вот германские войска в поте лица совершенствуют свою оборону, это подтверждается строительством Восточного вала на Днепре и линии Хагена на Центральном направлении. Так или иначе менять цели летней кампании до получения достоверных данных об истинных намерениях врага Василевский посчитал нецелесообразным.
Озабоченность и беспокойство внешне у Василевского не проявлялись. Он лишь несколько чаще, чем прежде, звонил начальнику Главного разведывательного управления и произносил короткий вопрос: «Что нового?!»
Новое поступило только в ночь на 2 июля. Александр Михайлович тут же написал проект директивы и позвонил Верховному. Доложив ему новые данные, попросил разрешения предупредить фронты о наступлении немцев в ближайшие дни. Сталин молчал. Задержки с ответом бывали нередко и прежде, но сейчас, когда дорог каждый час?! Не вернулось ли к Верховному сомнение в возможность центральных фронтов справиться и этим летом с вражьими танковыми корпусами? Александр Михайлович видел Сталина в разных ипостасях и знал амплитуды его колебаний. Успех немецкого наступления может представиться таким огромным, что даже собранными силами переломить ход кампании станет невозможно. И народы Союза распадутся, прокляв его, и выбросят на свалку истории. Вот этих двух опасностей, догадывался Василевский, более всего страшился Сталин.
Молчание Сталина длилось, возможно, минуты две — Василевскому оно показалось долгим, как зимняя ночь. Но вот раздался короткий вздох, затем ответ:
— Директиву о начале наступления немцев отдайте немедленно.
— Разрешите зачитать?
Василевский без торопливости внятно прочитал: «По имеющимся данным, немцы могут перейти в наступление в период третьего — шестого числа. Ставка Верховного Главнокомандующего приказывает: Первое. Усилить разведку и наблюдение с целью своевременного вскрытия его намерений. Второе. Войскам и авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника. Третье. Об отданных распоряжениях донести».
— Хорошо. Пришлите директиву мне на подпись и сейчас же отсылайте ее всем фронтам — от Западного до Южного. Утром можете выехать на фронт — для исполнения обязанностей представителя Ставки.
Утром Василевский нередко выкраивал три-четыре, максимум пять часов для сна. Но сегодня на сон и часа невозможно было отвести. Лишь в самолете он приложил голову к спинке сиденья, но уснул ли, нет ли, определить не смог. К нему подошел Колосов и дотронулся до плеча.
— Уже, Григорий Семенович?
— Уже, Александр Михайлович. Самолет идет на посадку.
Прибыв в штаб фронта, Василевский прошел в блиндаж — кабинет комфронтом. Ватутин, улыбаясь широким лицом, встретил его у двери. Поздоровавшись, Александр Михайлович снял фуражку, положил ее на стол. Ватутин заметил: виски у Александра Михайловича еще больше поседели. Не случилось ли что, горькое для него? Присев к столу, Василевский, присмотревшись к карте, спросил:
— Считаешь, противник ведет себя по-прежнему?
— Внешне — по-прежнему, то есть маскировку соблюдает строжайше. Однако ночью «слухачи» все же кое-какую возню у противника расслышали. Похоже, на избранных для наступления направлениях и Манштейн и Гот со дня на день могут что-то предпринять.
— Неужели разведку боем? Столько затратить усилий для достижения внезапности и накануне наступления опробовать прочность нашей обороны? Это же…
— Вероятнее всего, безоглядно уверовали в сокрушающую силу своих ударов.
Но весь день 3 июля прошел без заметных признаков скорого перехода в наступление. Лишь ночью в ряде мест разведчики уловили приглушенный гул моторов, а утром в первой траншее противника было замечено больше, чем обычно, касок. В 16 часов цель противника прояснилась — по позициям одного из полков сто пятьдесят самолетов нанесли бомбовый удар. Едва они развернулись для отлета на аэродромы, обрушила огонь артиллерия. Крепкий, но не настолько, чтобы походить на настоящую артиллерийскую подготовку. Вскоре из-за пологой высоты выползли двадцать танков и с переносом огня в глубину начали приближаться к переднему краю. За ними без былой уверенности пошла пехота. Артиллерия 6-й гвардейской армии поставила перед ними заградительный огонь. Танки прошли его без задержки, лишь два подорвались на минах, а пехота залегла у проходов в минных полях и проволочных заграждениях. Только когда артиллерия противника повторила огневой налет, а танки открыли огонь по обнаруженным целям и поразили их, пехота бегом продвинулась по проходам в заграждениях и ворвалась на передний край. Осмотревшись, продвинулась ко второй траншее. Но здесь четыре танка были подбиты, а три подорвались на минах. Оставшиеся целыми отошли на нейтральную полосу, проходившую по лощине.
Через некоторое время вновь налетела авиация, более сильный огонь открыла артиллерия. Едва он был перенесен в глубину позиции, в атаку опять пошли танки и пехота. Сейчас они продвинулись почти до третьей траншеи. Кое-где пехотинцы противника спрыгнули в нее и завязали ближний бой с красноармейцами. Но те, хорошо зная в ней углы и закоулки, быстро уложили их автоматными очередями. Семь танков из тринадцати были уничтожены противотанковыми орудиями и гранатами. Шедшие сзади повернули вспять. Враг приумолк. Солдаты обороны, заняв прежние позиции, принялись дерзко строчить из всех видов стрелкового оружия — мол, знай наших, за оборону и наступление под Сталинградом нас не зря сделали гвардейцами!
Вернулись в штаб фронта — позвонил Жуков:
— Что у вас стряслось — артиллерийский гром был слышен даже в моей штаб-квартире.
— Противник предпринял разведку боем.
— И что?
— Ничего существенного не добился, потерял при этом до роты танков. «Тигры» в дело не пустил.
Потери в пехоте существенные. В общем, пощипал оборону, но, думаю, и в крепости наших позиций, и в стойкости наших солдат убедился сполна.
— Какие планы на ближайшие часы?
— Ватутин намерен по району, откуда противник предпринял разведку боем, провести артиллерийскую контрподготовку. Он уверен, что этой ночью неприятель будет сменять те батальоны, которыми проводил разведку боем, и в местах смены могут скопиться значительные силы. Крепким огнем он рассчитывает нанести пехоте врага значительные потери. Я утвердил это решение.
