Гордон Оллред - Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников
Лейтенант подал сигнал, и я сжал губы. Мы собрались, чтобы начать подъем. Враг еще не обнаружил нас. Некогда грозные имперские ВВС превратились теперь в насмешку. Американцы, видимо, даже не посмотрели в нашу сторону. Они просто солидно продолжали свой путь. Безжалостные и непреклонные! Неприятельские машины приближались.
Американские пилоты не видели нас до тех пор, пока мы не вынырнули из-за солнца. Поймав замыкающую «летающую крепость» в прицел, я открыл огонь. «В-29» ответил заградительным огнем, а истребители взялись за свое дело.
Я последовал за лейтенантом вертикально вниз и перед самым этим маневром увидел, как его самолет задрожал. Спустя мгновение он протаранил нашу цель. Я инстинктивно свернул прочь от ярко-оранжевой вспышки. При этом мой живот свело. Не понимая, что происходит, я судорожно дернул штурвал и вышел из пике над пятью вражескими истребителями. Крылья моего самолета едва не отвалились. Через несколько секунд кровь отлила от головы, и, когда я пришел в себя, оставшиеся бомбардировщики свернули с курса, чтобы избежать судьбы их несчастного собрата.
Так внезапно! Самолет лейтенанта и «В-29» рухнули вниз. Я неуверенно полетел на солнце, сделал вираж и бросился в погоню. Огромные самолеты оказались невероятно скоростными, и у меня ушло прилично времени, чтобы догнать их. Когда я летел вслед за бомбардировщиком, он слегка покачивался. «Хеллкэты» без особого порядка в строю рассекали небо.
О, это будет погоня из погонь! Я не боялся! Штурвал влево. Я вошел в вираж, балансируя на крыле, а затем бросился на врага на скорости больше пятисот миль в час. Каждый раз, когда серебряный монстр оказывался в моем прицеле, я открывал огонь. Но бомбардировщик летел очень быстро. Фюзеляж, турель и хвостовые орудия сверкали у меня перед глазами, ведя заградительный огонь. Пули исчеркали все небо красными черточками.
Но я летел сегодня, как никогда. При моем приближении летающий гигант свернул с общего курса, очевидно ожидая очередной атаки. Мои трассирующие пули понеслись по дуге и распахали его крыло и фюзеляж. Есть контакт! Гигант задымился! Вот когда меня охватила огромная радость. Словно чьи-то могучие руки подняли меня вверх.
Я еще никогда не видел, как падает сбитый «В-29». Он терял высоту, но все еще держался. Когда я промчался мимо его хвоста с намерением добить, его задние пушки ударили по мне. Свинец забарабанил, разрывая фюзеляж теперь уже моей машины. Я сделал крутую «бочку».
Но теперь на меня насели «грумманы». Четверо бросились вниз, молотя из своих орудий. Я свернул вправо, дернул штурвал и рычаг хвостового руля, перевалился налево, восстановил нужную скорость и помчался навстречу солнцу.
Мой хитроумный маневр отбил охоту к преследованию у всех неприятельских истребителей, кроме одного. Я стал кружить, набирая высоту, выполнил поворот на триста шестьдесят градусов и оглянулся. «Хеллкэт» пытался сверху ворваться в мой круг, подлетев так близко, что я мог видеть пилота, его сверкающие на солнце очки и оскаленные в уверенной улыбкезубы. Самоуверенный американец. Никогда не забуду эту картину, потому что мне вдруг стало страшно. По венам вместо крови побежала холодная вода. Но я испугался не за себя. Просто выражение лица летчика символизировало наше общее безнадежное положение. У Японии больше не было никакой надежды.
Настроение у меня было явно не для соперничества, поэтому я помчался по спирали вниз и сделал рывок на пятнадцать тысяч футов. Два истребителя, пытавшиеся подлететь мне под брюхо, в ужасе разлетелись в стороны, когда я обрушился на них сверху, едва не задев одного из них. Черт с ним!
Вниз, вниз! Вращение! И наконец, прямое падение. Выйдя из пике над самыми волнами океана, я на полной скорости помчался домой. Несмотря на свои упаднические настроения несколько минут назад, я быстро взял себя в руки. Все было не так уж плохо. К тому же один «В-29» только что уничтожил наш смертник, а второй был серьезно подбит. Как я хотел, чтобы второй гигант оказался на моем счету! Как я хотел стать свидетелем его гибели, увидеть, как он рухнет в воду!
Потом я узнал, что тот «В-29» действительно упал неподалеку от Окаямы. Его экипаж выловили поблизости от берега.
Часть седьмая
Глава 28
Хиросима
1 августа 1945 года. Я вернулся из разведывательного полета над Мацуэ и узнал, что кто-то приходил ко мне.
– Тебя хотела видеть твоя сестра, – сообщил мне дежурный сержант. – Извини, мы не могли позволить ей остаться. Ты же знаешь, гражданских запрещено пускать на базу.
Я кивнул.
– Она оставила тебе вот это, – сказал сержант.
Поблагодарив его, я направился в свою казарму с конвертом и крошечной посылкой в руках. Сев на койку, я распечатал конверт.
«Ясуо-сан, мы получили твое письмо и были очень рады. Это же первая весточка за несколько месяцев. Мы не знали, что с тобой. Но теперь мы обрадовались, когда узнали, что ты снова рядом, хотя мы и не можем повидаться.
Как мы гордимся тобой, Ясуо-сан! Мы знаем, что ты принес много славы своему императору, родине и семье. Я люблю тебя за это, братик, за твою смелость. Но все же больше за то, что тыесть, за то, что мы так много значим друг для друга. Я говорю не только за себя, но и за папу, маму и братьев. Куда бы ты ни направился, что бы ты ни делал, наша любовь всегда с тобой. Каждый день я молюсь за тебя. Долго, долго молюсь в сердце Всевышнему. Твоя сестра Томика».
Снова и снова я перечитывал эти слова, и огромная тоска, словно морские волны, нахлынула на меня. Если бы я мог увидеть сестру… Если бы я мог хоть разок взглянуть на Томику. Тоска немного схлынула. Нет! Так лучше! Потом я открыл маленькую посылочку, долго сидел, склонив голову, и смотрел на подарок сестры, ощущая его мягкость на ладони. Затем мои пальцы сжались. Томика прислала мне локон своих волос.
Нескончаемый день 1 августа сменился вторым. Прошло больше месяца после моей встречи с капитаном Цубаки. Невероятно! Почему до сих пор не пришел приказ? Почему? Чего они ждали?
В ночь на 3 августа я ворочался на койке. Я больше не боялся смерти. Хуже было ожидание. Последняя надежда умерла. В каком бы бедственном положении ни находилась наша страна, по моим оценкам, капитуляция не должна была случиться еще несколько месяцев. Если не будет произнесен последний приказ… Если этого не произойдет в ближайшее время, я могу легко уйти – острый нож и безболезненные порезы на запястьях. «Нет ничего почетного в смерти за потерянную идею. Ничего почетного…» Эти слова зазвучали снова так же четко, как тогда в госпитале. Нет, я больше не стану ждать и страдать за потерянную идею. Я уйду легко… чтобы избежать тяжелого пути. Но нет, нет… Ведь тогда я опозорю свою семью. Черт с ней с идеей, но семью позорить нельзя. Подожди, Кувахара. Сядь и подожди. Стисни зубы. Сожми кулаки. Извергай проклятия. Моли Бога. Проклинай его, если это тебе необходимо. Но жди. Не допускай бесчестья! Не допускай бесчестья! Держись в небе, борись с врагом… Пока не придет приказ! Да, борьба сейчас – это самое лучшее. Единственное.
4 августа. Я много раз молился в тот день. А ночью рвал на себе волосы. Я знал, где лежал острый нож. Господи, пошли мне вражеский самолет. Не заставляй меня ждать здесь! Не заставляй меня ждать!
5 августа в четыре утра я вдруг сел, вытер пот со лба и начал ходить по казарме взад-вперед. Я видел вещи в совершенно ином свете. Какая разница, как погибнуть? У меня не было семьи! Все это только сон!
На улице оказалось прохладнее. Я босиком ходил вокруг казармы. Вокруг царил серый цвет. Через несколько минут я доберусь до острого ножа. Я встану на колени рядом с казармой, в темноте и прохладе. Нет, это нелепо. Нелепо после столь долгого ожидания. В какое-то мгновение я проклял весь мир. Ничто не могло заставить меня уйти, как труса. Теперь иди и ложись. Ложись опять спать, пока твои чувства снова не изменились. Ты сделаешь это, Кувахара… Как-нибудь. Подумай о чем-нибудь… О Тоёко. Нет, о ней лучше не надо. Тоёко заставит тебя вспоминать ваш последний вечер. Тогда подумай о Тацуно… и о Накамуре. Ты не был им настоящим другом. Да, чувство вины может помочь. Подумай о ком-нибудь еще. Тоёко! Нет, нет! Подумай о сестре, о матери. Да, ты же можешь вспомнить их лица… даже услышать их голоса. За час перед утренней побудкой я забылся лихорадочным сном.
И именно в тот день… получил приказ. 8 августа я должен был подняться в небо последний раз. Наконец-то для меня наступила какая-то определенность. Время пришло, и теперь напряжение спало. Я действительно хотел этого! Покой наступит через три дня. Да, я смогу прожить еще целых три дня.
На следующее утро я получил полагающийся мне двухдневный отпуск. Двухдневный отпуск! Так японская армия заботилась о своих сынах. Но я уже решил не пользоваться им. Лучше не видеть ни семью, ни друзей. Потом я еще долго все обдумывал и наконец отогнал гнетущие мысли прочь.
