Петр Лебеденко - Холодный туман
— Страшно все это, — проговорил Балашов. — Трудно даже сказать, где страшнее: на фронте, или вот здесь, когда видишь таких, как Полинка. Проклятая война, сколько горя людям несет.
— Ну, а ты как, Алексей? — спросила Лия Ивановна. — Все ходишь по лезвию? Боюсь я за тебя. Столько сволочей по нашей земле бродит — попробуй распознай, кто есть кто. Ты уж поосторожнее как-нибудь.
— Стараюсь, Лия, — улыбнулся Алексей Федорович. — Спасибо тебе.
Посидев за столом еще минут десять, Лия Ивановна ушла в другую комнату, оставив мужчин одних. Петр Никитич сразу же попросил:
— Давай выкладывай, что случилось. Еще когда по телефону говорил с тобой, понял: встревожен ты чем-то или ошибся?
— Не ошибся, — ответил Балашов. — Давай-ка еще по одной пропустим, для облегчения. Что-то в последнее время на душе тяжко.
— Давай, — согласился Петр Никитич. — Только ты поешь хоть маленько, наверняка ведь голодный.
— Угадал, — сказал Балашов. — С утра почти ничего не ел. Все дела, дела. Вот, например, это, смотри.
Он достал из бокового кармана кителя отпечатанный на ротаторе лист бумаги, внизу которого в один ряд были приклеены четыре фотографии, протянул его Петру Никитичу:
— Читай. А я пока покурю.
Это было предписание районным и городским отделам НКВД принять самые оперативные меры к задержанию четырех опасных преступников, бежавших из различных лагерей в период с такого-то по такое-то число данного месяца. Кроме фотографий бежавших были также описаны их приметы. Особое внимание работников органов безопасности обращалось на некоего Николая Бабичева, бывшего летчика, воевавшего в Испании. Приказывалось усилить строгое и беспрестанное наблюдение за местами проживания офицеров-авиаторов, которые в 1936–39 г.г. находились в Испании в качестве летчиков, так как не исключалась возможность, что Николай Бабичев попытается искать убежища именно у этих людей — своих товарищей.
— Да-а! — протянул Петр Никитич, до конца прочитав бумажку. — Но почему это тебя встревожило, Алексей?
— Почему? Сейчас и тебе все объясню. Хотел раньше обо всем рассказать, да подумал: «Мало у Петра своих забот?» А теперь пришла пора. Дело в том, что замешан во всем этом твой командир отряда капитан Денисов. Или, как тут его все называют — Денисио.
— В чем замешан-то?
— А в том… Этот бывший летчик Николай Бабичев действительно несколько дней жил у Денисова. Понимаешь? Укрывал его Денисов.
— Как же ты узнал об этом? — спросил Петр Никитич.
— Как узнал — дело второстепенное. Ну, если хочешь знать — случайно. Совсем случайно. Является однажды ко мне мой работник, зеленый совсем, этакий Шерлок, но не подлец, не скотина, не успел еще в скотину превратиться. Так вот, является и говорит: «Докладываю, товарищ майор, о происшествии чрезвычайной важности».
«Докладывай!» — говорю. «Шел я сегодня мимо дома, где проживает летчик Денисов, тот самый, что воевал в Испании. Забор там у них высокий, выше человеческого роста, однако ж я помнил предписание: установить наблюдение за авиаторами, которые были в Испании. Тихо кругом, ни звука, ни шороха нигде, а меня будто что-то толкнуло: затаись, мол, понаблюдай. Ну, я и затаился, забор там сделан так, что в одном месте углубление образовалось, вроде как ниша. Стою десять минут, двадцать, — ничего. Хотел уже плюнуть на все и уходить, как вдруг слышу — дверью скрипнули. Смотрю в щель и вижу: выходит из дому человек, озирается по сторонам, направляется в туалет. Сумерки уже были, но не совсем темно, кое-что разглядеть можно. Хотя и с трудом. И знаете, что, товарищ майор, человек этот очень уж схож с фотографией Николая Бабичева. Преступника, сбежавшего из лагеря… Конечно, можно и ошибиться, но… Сперва у меня мелькнула мысль: брать! Немедленно брать! А потом сомнение: а вдруг не Бабичев? Вдруг совсем посторонний человек… Вот и решил — лучше доложу товарищу майору…» «Правильно сделал, — говорю ему. — Молодец. Пока никому ни звука, я сам займусь этим делом».
— Дал я этому парню какое-то пустяковое задание, а сам в ту ночь решил все проверить, — продолжал майор Балашов. — Что буду предпринимать, если у Денисова действительно окажется Николай Бабичев, точно не знал. В одном не сомневался: никакой он не преступник, как и многие из тех «испанцев», которые еще сидят по лагерям или которых уже пустили в расход. О «делах», заведенных на них, я знал прекрасно.
— Я тоже кое-что слышал об этих «делах», — горько усмехнулся Петр Никитич. — Уму непостижимо.
— Слушай дальше, — сказал Алексей Федорович. — Пошел я к Денисову поздно ночью, пурга мела страшная, но мне это было на руку — не хотелось, чтобы кто-нибудь встретился. И вот — везение. На ловца, как говорят, и зверь бежит. Метров, наверно, пятьдесят не дошел до дома Денисова, как вдруг навстречу — человек в крестьянском кожухе идет, еле преодолевая пургу, оглядываясь и в то же время как-то крадучись, будто чего-то боится. Увидал он меня уже когда между нами оставалось два-три шага. Кажется, хотел остановиться, вроде как о чем-то спросить, но раздумал и пошел дальше…
Майор Балашов сам налил себе полрюмки водки, выпил и, не став закусывать, тут не закурил.
— Он это был, Петр Никитич, — сказал после короткой паузы Алексей Федорович. — Он, Николай Бабичев. Не узнать его было нельзя. Слишком характерное лицо, такие лица не часто встречаются. Всего несколько секунд смотрел я на него, а запомнил надолго. Красивый парень. Мужественный, видно, волевой, хотя в глазах какая-то загнанность. Да мне не привыкать видеть такую загнанность, насмотрелся…
— Ну вот… Пропустил я его, а потом, крадучись, пошел следом. Куда, думаю, он стопы свои направит? На железнодорожную станцию? Не ошибся. Товарняк в это время отправлялся на восток. Видел я, как Бабичев подошел к вагону, поговорил о чем-то с проводником, залез на площадку. И через минуту-другую состав тронулся. На другой день я своему Шерлоку сказал: «Дружок это Денисова был. Здешний летчик. Проверил я. А за бдительность — благодарность в приказе».
— Значит, все обошлось благополучно? — с облегчением спросил Петр Никитич. — Что ж тебя сейчас тревожит?
— Что тревожит? Сегодня утром по пути в Лисянск заглянул ко мне замначальника областного управления НКВД. Разговорились за завтраком, он мне вроде как по-дружески и выложил: из Наркомата бумажка пришла, предписывающая самым тщательным образом еще раз проверить — при необходимости «с пристрастием» — всех, кто в тридцать восьмом и в тридцать девятом вернулся из Испании.
— Чем же все это вызвано? — спросил Петр Никитич.
— Он и сам не знает. Но… Помнишь, я тебе как-то показывал начальника нашего управления Горюнова? Ты еще сказал тогда: на волка похож.
— Помню. От людей не раз слыхал: садист, каких мало.
— Все правильно, — сказал Балашов. — Садист, каких мало. Так вот он своему заму говорил: разберемся с этими сволочами-учеными-геологами, и сразу займемся «испанцами». Самое, мол, лучшее в лагерь их, там и устроить проверку «с пристрастием». Теперь ты понимаешь, почему я завел разговор о капитане Денисове?
— Понимаю.
Петр Никитич встал, начал прохаживаться взад-вперед по комнате. Балашов молча за ним наблюдал. Ничего дельного посоветовать он Петру Никитичу не мог. И помочь тоже. Зная, как капитан Шульга и его жена Лия Ивановна относятся к Андрею Денисову, Алексей Федорович не мог не понимать, что сейчас творится в душе Петра Никитича. Да и сам он испытывал немалое чувство беспокойства и тревоги за судьбу человека, представляя, как этого человека в каком-нибудь лагере станут «проверять с пристрастием». Не мог не думать майор Балашов и о том, что его работник, заподозривший в увиденном им человеке Бабичева, может проболтаться, а уж тогда… Уж тогда Горюнов раскрутит колесо так, что не остановишь…
Петр Никитич, между тем, неожиданно остановился напротив майора Балашова и сказал:
— Выход есть, Алеша. Думаю, что одобришь.
— Ну-ка? — оживился Алексей Федорович.
— Мой начальник штаба завтра будет оформлять документы на двух летчиков, отбывающих в действующую. И я сегодня же прикажу ему, чтобы один из этих двух был Денисов. А? Приемлемо? Тем более, что Денисов давно уже уговаривает меня отправить его на фронт. Я ведь рассказывал тебе, что отец Денисова тоже был летчиком и погиб в первые же дни войны. Вот Андрей и рвется, чтобы посчитаться с немцами.
После минутной паузы Балашов проговорил:
— Конечно, на фронте тоже не мед, но лучшего ничего не придумаешь. На фронте свои порядки, там плевать хотели на Горюновых, да и вряд ли он станет запрашивать все воздушные армии, есть ли у них летчик Денисов. Правда, при крупных штабах тоже работают люди из Госбезопасности, но, как я слыхал, среди них не так уж много Горюновых..
Когда майор Балашов ушел, Лия Ивановна вернулась в комнату, села на кушетку и попросила мужа:
