Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы
Закончив работу, Чернышев снова включил радиостанцию. Переговорив с кораблями, мичман сказал:
— Подходят… Скоро будут здесь.
— Дядя, разрешите, я зажгу маяк, — попросил Саня.
— А умеешь?
— Еще бы. Дедушка научил меня.
— Хорошо. Я скажу, когда зажигать. А сейчас рацию перетащим на площадку. Будем корректировать огонь.
Укрывшись на площадке у дороги за каменным барьером, так, чтобы хорошо просматривать и море и берег, Чернышев взглянул на часы. Светящиеся стрелки циферблата показывали 00.45.
— Пора!
Чернышев вызвал корабли:
— Лютик. Лютик. Я Астра. Даю данные. Ориентир — огонь маяка. Саня, зажигай!
Саня стремглав бросился к маяку, взобрался по винтообразному полуразрушенному трапу наверх и открыл вентиль баллона с газом. Чиркнув спичкой, он поднес ее к горелке, и она тотчас же окуталась слабым трепещущим пламенем. Саня вспомнил о дедушке: как ждал он дня, когда маяк снова, как прежде, пошлет снопы света навстречу советским кораблям. Не дождался, погиб.
Саня решительно открыл вентиль до отказа. Пламя увеличилось и побелело. Теперь его хорошо должны видеть со стороны моря. Мичман прокричал в микрофон несколько слов и цифр. В ответ ему на море тотчас же вспыхнуло и исчезло пятно света, словно далеко в темноте кто-то раскурил огромную папиросу. На берегу раздался взрыв. Чернышев снова закричал в микрофон, и опять далеко в море вспыхнули два оранжевых пятна, и на берегу прогромыхали два взрыва.
— Накрытие! — крикнул мичман. — Накрытие! Залпом из всех орудий. Огонь!
И сразу же над морем растянулась и засверкала длинная пунктирная цепочка оранжевых пятен: огненный вал обрушился на врага.
Немецкие позиции ожили. По небу забегали лучи прожекторов, затявкали наугад зенитки, застрочили пулеметы, прожекторы суматошно шарили по пустынному небу. Фашисты ждали удара с воздуха. А огненная метла корабельных пушек захватывала все новые и новые участки берега.
Немцы наконец опомнились. Прожекторы потухли, зенитки умолкли, и тотчас же ударили пушки крупных батарей. Фашисты открыли огонь по кораблям. Разгорелся артиллерийский бой.
Саня, прижав к груди автомат, испуганно, удивленно смотрел по сторонам. В неверном свете взрывов он увидел на дороге группу немецких солдат. Они бежали к маяку. Саня дернул мичмана за рукав. Чернышев спокойно кивнул головой и, не отрываясь от микрофона, открыл огонь по солдатам. Но немцы подбирались все ближе и ближе. Саня долго не решался стрелять, но, подбадриваемый Чернышевым, неожиданно нажал спусковой крючок и закрыл глаза. Автомат затрясся в его руках, как живой.
— Крепче, крепче прижимай к плечу! — крикнул ему мичман.
Саня изо всех сил прижал к плечу приклад и снова нажал крючок. На конце ствола перед самыми глазами его запрыгали огоньки. С минуту Саня удивленно следил за огоньками и вдруг испугался, что стреляет не туда, куда следует. Оживившись, оттого ли, что так весело прыгают огненные зайчики на стволе, оттого ли, что страх прошел и стрелять оказалось даже интересно, Саня навел ствол автомата на ряды ползущих немцев и застрочил.
В небо взвились ракеты, и тотчас же корабельные пушки перенесли огонь в глубину обороны немцев.
— Ура-а-а! — прокатилось по берегу. — Ура-а-а!
С катеров морских охотников, подходивших к берегу, спрыгивали моряки и разбегались по склонам сопок и скал.
— Ура-а-а!
За всю свою жизнь никогда не испытывал Саня такого подъема, такого сильного чувства, захватывающего дыхание. Он вскочил на ноги и тоже закричал: «Ура!»
На площадке появились моряки. Ряды фашистов дрогнули и попятились.
Уже в полдень, когда на востоке растаяла тьма и из-за горизонта выкатилось большое и холодное солнце, десант, выполнив боевое задание, покидал берег.
Освобожденный из плена раненый лейтенант Дагаев, мичман Чернышев, Саня и группа десантников собрались на площадке у маяка. Посредине стоял сколоченный из плавунов и досок гроб с телом Потапа Петровича. «Вырытая» в скале динамитом могила ждала старого моряка.
Саня не плакал. Он стоял в строю моряков, сжимая в руке автомат.
— Дорогой Потап Петрович! — сказал глухо мичман Чернышев, преклонив колено у гроба. — Мы клянемся тебе по-поморски, по-русски драться с врагами. Мы еще вернемся сюда. Мы зажжем твой маяк. Мы добьем последнего фашиста на нашей советской земле, на нашем студеном море. Клянемся!
— Клянемся! — повторили моряки и преклонили колени.
— Клянусь! — тихо сказал Саня.
Залп из автоматов скрепил боевую клятву моряков. В его прощальный гул влился и выстрел Сани Багрова, внука помора,
Сердце корабля
1
Старшина группы мотористов торпедного катера Абдулла Ахметов возвращался с друзьями из города на плавучую базу. По дороге моряки повстречали парнишку лет четырнадцати в изорванном пальтишке с куском хлеба в руках. На голове его ухарски сидела белая заячья шапка с длинными наушниками, из-под которой выбивались пряди черных волос. На ногах гремели подбитые железками огромные солдатские сапоги.
— Здорово, парнище! — шутливо окликнул его Ахметов.
— Ступай себе мимо, — серьезно ответил «парнище», отправляя в рот изрядный кусок хлеба.
— Какой ты грозный!
Моряки засмеялись.
— Я не грозный, — я обыкновенный.
— Батыр! Как тебе имя?
— Александр Владимирович Савин.
— Важный джигит! А куда ты идешь?
— В город.
— Домой?
— У меня дома нет. Разрушило бомбой, и маму убило. Один я, — сказал Саша и сразу опечалился. Петушиный задор его пропал, и он показался морякам совсем маленьким.
Моряки перестали улыбаться и окружили мальчика.
— Так. А отец? — продолжал расспрашивать Ахметов.
— Отец умер еще до войны.
— А родственники есть?
— Есть. Они далеко, в Ленинграде. А Ленинград в блокаде, там тоже фашисты напирают, — не доберешься.
— Ты куда ходил?
— Так просто, — неуверенно ответил Саша и, застеснявшись, спрятал за спину хлеб.
— Понятно, — Ахметов задумался. — Ты учишься?
— Нет, бросил. Уже два месяца не хожу в школу.
— Плохо. Совсем плохо, Александр. А хочешь учиться?
— Какое теперь учение: воевать надо с фрицами.
— А где ты воюешь?
— Я… — начал воодушевленно и громко Саша, но, посмотрев на ордена и медали Ахметова, смешался и тихо закончил: — Я зажигалки сбрасываю с домов. Как немецкие «горбыли» прилетят, я сразу на крышу. Конечно, этого мало. Вот если бы на корабль попасть да в бой ходить, — это да.
— Кто же тебя в бой пошлет, если ты не умеешь бороться с простыми трудностями?
— Я умею, — обиженно сказал Саша.
— Умеешь, а вот в школу не ходишь. Конечно, в школе надо учиться, готовить уроки, а это нелегко. Сила воли для этого нужна, мужество.
Саша широко раскрыл глаза и удивленно посмотрел на старшину.
— Шутите вы! Какое тут мужество: сиди и решай задачки, учи географию, зверей разных, растения. Терпение лопнет.
— Во! Терпение! Тропа — мать дороги, терпение — мать мужества. А терпения у тебя нет. Слабый ты, джигит, не выносливый, значит. Настоящий батыр — это такой человек: ему тяжело и холодно — он терпит; нет хлеба, воды нет — он терпит; рана в груди — он терпит, не падает духом; враг со всех сторон — он терпит, не отступает, а идет вперед, бросается на врага и уничтожает его, как шакала.
— А учеба? — неуверенно возразил Саша. — В бою разве нужны знания? Сильным надо быть…
— Хо! — воскликнул Ахметов. — Если враг умнее тебя — он страшен. Ему яснее обстановка, он видит все насквозь, в этом его сила и преимущество. Учись, поднимись выше врага, чтобы победить его. В бою соображать надо.
Саша опустил голову.
— Ну вот что: пойдем с нами, — просто, по-отцовски сказал Ахметов, — накормим тебя. Чай горячий, кирпичный попьешь — молодой, совсем молодой будешь. Выспишься, а завтра мы поговорим, хорошо поговорим.
Согласен?
Саша посмотрел на моряков и улыбнулся.
— Ну, вперед, — скомандовал Абдулла Ахметов и, положив на плечо Саши руку, зашагал по дороге.
Саша пошел рядом, изо всей силы стараясь шагать в ногу с моряками,
2
На следующий день Саша проснулся поздно. Он поднялся и огляделся. В небольшом кубрике стояло несколько коек, заправленных зелеными одеялами с белоснежными подушками в головах. Матрос с бело-синей повязкой на левом рукаве фланелевки смотрел на него и улыбался.
— Ох, и спишь ты! Все уже давно встали — видишь, никого нет. Скажи спасибо старшине Ахметову: он приказал не будить тебя.
Саша вскочил с койки и поискал глазами свою одежду. Матрос засмеялся:
— Твои «доспехи» за борт выбросили. Новое обмундирование получишь, матросское. Понимать надо: к гвардейцам попал. Во! — и матрос поиграл кончиками оранжево-черной ленточки своей бескозырки, но вдруг крикнул: — Марш умываться! За мной!
