Виктор Московкин - Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести
Неизвестно, понял бы его мастер или нет, но тут в мастерскую вошел всегда мягкий и тихонький Павлуша Барашков. Вошел он каким-то испуганным, потные волосы спали ему на глаза, он не замечал этого. По его бледному лицу, по дрожавшим губам мастер понял, что с Павлушей что-то стряслось. Максим Петрович участливо обнял его за плечи, спросил:
— Что с тобой? Успокойся. Говори, что случилось?
Мальчик ткнулся лицом в грудь мастера, вздрагивал.
— Бомба упала, — прерывисто заговорил он, — Мы стояли у водокачки, прижались к каменной стене, а напротив дом. Большой дом у вокзала. Еще и взрыва не услышали, а он начал разваливаться. Стена падала медленно, медленно… Прямо на глазах. Сбросил бомбу и улетел. Люди были там, ничего не знали, а он им бомбу…
— Вот, а я что говорил! — вырвалось у Алеши. — Я же слышал, как что-то взорвалось.
— Подумаешь, он слышал. Мы тоже не глухие, слышали.
Алеша резко обернулся на голос. Все в мастерской уже как-то определились, показали себя. Вася Микерин, щуплый, с узким лицом, был сначала незаметным, потом вдруг стало получаться, что ничего уже без него в группе не происходило, совался, куда не просили. Разговаривают ребята о чем-то серьезном или просто болтают, подойдет, послушает, а потом ехидненько усмехнется, скажет: «Ну, дают!» И всё. Но после его слов всем становилось как-то не по себе, будто что плохое сделали. От самого ничего умного не слыхали. Вот и сейчас он вмешался, привычка у него такая: терпеть не мог, если кто-то обращал на себя внимание. Он победно взглянул на вспыхнувшего от его слов Алешу.
— Подумаешь, он слышал, — снова повторил Вася и нехорошо усмехнулся.
— А ты, ты… ты бы помолчал. Чего суешься?
Ребята никак не отозвались на их перепалку, все подавленно молчали. Это была первая бомба, упавшая на город. Потом бомбежки будут частыми, и, как ни странно, они к ним привыкнут.
Мастер опамятовался первым. Хотя взгляд его как бы проходил сквозь Павлушу, будто он вглядывался во что-то, стоявшее за ним, слова его были обращены к мальчику:
— Переживания твои, Павлуша, очень понятны, странным было бы, останься ты равнодушным… Ждать от войны, кроме зла, нечего. Мы тебя понимаем… Но почему в жилой дом? Может, метил в вокзал и промахнулся?
Павлуша отрицательно помотал головой.
— Я видел. Нацелился прямо в дом.
Ученики смотрели на мастера, встревоженные и притихшие, и он заметил это, спохватился: не годится наставнику вселять уныние в их еще неокрепшие души.
— Гитлеровские вояки безжалостные, вдолбили им, что те, с кем они ведут войну, — низшие существа, нелюди, их надо уничтожать. В город и нагрянул один из таких, матерый фашист, асами их называют, летчиков таких. И бил он по мирным жителям, чтобы посеять ужас у наших людей. Ничего, ребята, наши отомстят за их разбой. Все им зачтется. — Он нахмурился и добавил для Веньки: — Опытный ас был и нахальный. Выше-то летел бы, так его могли нащупать зенитки. Вот он над землей и крался, как Алеша заметил, и бомбу воровски сбросил… Ну а теперь, — уже более мягко продолжал мастер, показывая ребятам на ждущие их верстаки, — давайте за работу. Мины самолетов не сбивают, но на фронте они очень нужны. Работой своей мы будем мстить врагам. И всегда помните, чем вы больше сделаете, тем скорее придет наша победа.
3Вот что говорил им старый мастер, когда они пришли устраиваться в училище. Чудно!
— Пианино когда-нибудь видели? Как играет музыкант, тоже видели? — спрашивал он с мягкой улыбкой на старом, с глубокими морщинами лице. — Заметили: он не следит за своими руками, пальцы у него без ошибки нажимают нужные клавиши. Удивительно, правда? Но это удивительное достигается упорной работой, навыком называется.
Он стал неторопливо рассказывать, как они будут приобретать навык в обращении с инструментом и металлом. Начнут с простого: с молотка и зубила. Все внимание их сосредоточится на том, как режется металл, а руки сами собой станут точно ударять молотком по зубилу. Дальше научатся по искре определять марки стали: стоит будто прислонить стальной брусок к наждачному кругу — и по искрам, по цвету их, они узнают, какой марки эта сталь: большое содержание углерода — искры светлые, примесь марганца дает темно-красный цвет. Знать это необходимо: для многих инструментов, деталей применяется своя сталь.
Они сидели вокруг него на еще мягкой августовской траве, заглядывали в рот. На их взгляд, он был очень стар: совершенно лысая голова, глаза печальные, даже когда улыбается. Одет он был в синюю рубаху с наглухо застегнутым косым воротом, штаны и ботинки не назовешь новыми.
И еще сказал:
— Вы познакомитесь с закалкой стали: можно закалить ее так, что она станет трудно поддаваться обработке, детали из нее долго не изнашиваются, но она будет хрупкой, от малейшего удара раскрошится. А чтобы сталь стала податливая, это тоже можно сделать, надо только четко разбираться в цветах побежалости. Что это такое — цвета побежалости? Радугу, конечно, видели, и видели, как она переливается разными цветами. Раскаленный металл, остывая, принимает те же цвета, радужные цвета, переливаются они от светлого к темному: светлый — это твердость, чем темнее, тем мягче, каждый оттенок придает стали новое свойство. Вот и нужно при закалке поймать нужный цвет, остановить его. Останавливают цвет резким охлаждением, проще говоря, опускают раскаленную деталь в воду, в масло. В старину будто в туманную погоду на воздухе закаливали боевые мечи: всадник на полном скаку вертел над головой меч — и тот остывал, становился и не хрупким, и твердым. Говорят, так было.
— Есть еще способ укрепить металл, — помедлив, продолжал он. — Называется он цементацией. Это когда сталь не закаливают, а наносят на ее поверхность твердый слой в доли миллиметра.
Мастер порылся в карманах штанов и достал два поблескивающих на солнце стальных угольника.
— Следите за моими руками.
Он протер угольники рукавом рубахи, потом сложил их и передал сидевшему рядом лобастому рыжему мальчишке.
— Попробуй разодрать.
Тот, гордый, что его заметили, раскраснелся, напыжился — попытался оторвать один угольник от другого. Угольники по размеру одинаковые, боковинки у них гладкие, не за что уцепиться, ногтем не подколупнешь. Лобастый недоуменно вертел их в руках, за ним наблюдали. Похоже, какой-то фокус придумал мастер. Угольники стали переходить от одного к другому, так неразодранными и вернулись к мастеру.
— Может, кто догадался, отчего это они не разъединяются?
— Клеем намазаны, — поспешил ответить долговязый парень. С веселой беззаботностью он посмотрел на мастера.
— Вы же видели, я протирал их, — с некоторым раздражением сказал мастер. — Какой еще клей? — Он был умудрен жизнью и не любил скорых на язык. — Хорошо, попробую подсказать.
Из того же кармана он достал небольшую стальную линейку с утолщением вверху, отдал ее и слипшиеся угольники тому же лобастому мальчишке, велел приставить линейку к поверхности угольника и посмотреть, будет ли проникать между ними свет. Лобастый все сделал, как указал мастер: задрав голову, посмотрел на солнце.
— Темно, — заулыбался он во всю ширь своего круглого веснушчатого лица. — Никакого просвету.
Остальным тоже захотелось посмотреть. Мастер терпеливо ждал.
— Вы же учили физику, — с укором сказал он, когда и линейка и угольники возвратились к нему, — и не догадались, почему угольники не разъединяются. А все очень просто.
На глазах изумленных ребят он без усилий сдвинул верхний угольник с нижнего, пояснил:
— Поверхности отшлифованы с такой точностью, что между ними не остается воздуха, потому они и «слипаются». Когда вы научитесь вот с такой точностью обрабатывать детали, тогда я смело смогу сказать: вы кое-чему научились и на любом заводе работать вам будет легко. А зовут меня Максимом Петровичем, кому интересна будущая специальность, зову в свою группу.
Происходило это в теплый солнечный день начала августа. Уже второй месяц на западе страны грохотала жестокая война. Она чувствовалась и в их городе: общим напряжением, тревогой, беспрерывно проходящими воинскими эшелонами, толпами добровольцев, осаждающих военкоматы. Да и эти ребята, что собрались здесь возле двухэтажного кирпичного здания, оставили школы, чтобы через год-два встать к станкам, верстакам, вагранкам на смену ушедшим на войну отцам и братьям. И конечно, они и подумать не могли, что старшим из них еще доведется участвовать в боях в самом логове врага.
Так кого заинтересовал рассказ старого мастера, ветерана-путиловца? Да всех заинтересовал. Вон листья на тополях, что растут возле училища, и то не шелохнутся, будто прислушиваются, не скажет ли еще что старый чудодей. Ребятам после его рассказа и расходиться не хотелось. Алеша Карасев поймал взгляд рыжего лобастого мальчишки: по всему видно, тот не прочь свести знакомство.
