Константин Семёнов - Воронка
Воронцов немного подумал, обозначил файл как «Грозный 1975» и отправил его в папку «Новое». В папке стало два файла, и такая картина смотрелась весьма многообещающе. Ничего, теперь всё станет как раньше, теперь он и старый рассказ обязательно допишет. Чувство всемогущества вернулось, Воронцов впервые за полгода улыбался, и даже исчезла изматывающая боль в суставах. Старый безымянный файл смотрелся одиноко, Воронцов нажал «переименовать», написал «Грозный 1995» и закрыл папку. Довольно потянулся, соединился с Сетью, прошёлся по сайтам. Теперь привычные нули не раздражали: Воронцов прямо-таки видел, как скоро они взорвутся двузначными, а может и трёхзначными числами. Совсем скоро.
Так будет… Let it be…
Воронцов сидел у окна, слушал потрескивание сковородки и улыбался. За окном по ярко освещенной улице проносились автомобили всевозможных марок, призывно сверкала реклама. Он это и видел, и не видел. Затмевая настоящее, вставал давно несуществующий город, кружился снег, сверкал гирляндами старый мост, тихо напевала Сунжа.
И из неизмеримой бездны времён смотрели на него любимые глаза.
В папке «Новое» старый файл отметил своё переименование. Будь у него разум, возможно, новое название ему бы понравилось. А может, и нет. Но файлы не имеют разума, а стало быть, и эмоций. Хотя… Каким-то образом файл заметил соседа. Ну, заметил и заметил — на то она и электроника, чтоб замечать. Но файл не просто заметил — он что-то почувствовал. В новичке бурлили такие эмоции, там была такая чистота и свет, что скрыть их не могла никакая форма. Даже электронная.
Остатки надежды, ещё не раздавленные беспросветностью, ужасом и кровью, двинулись из старого файла к свету. Байт за байтом, байт за байтом. Экран монитора моргнул, погас, а когда включился снова, в папке обнаружился только один файл —
«Грозный 1975–1995». * * *Алексей оторвался от её губ. Несколько секунд они стояли молча, глядели друг другу в глаза, купаясь в нахлынувшем счастье, и не замечали ничего вокруг. Первая почувствовала неладное Маша.
— Лёша, смотри, в институте свет погас.
Алексей нехотя обернулся — громадный корпус, минуту назад светящийся десятками окон, сейчас еле проглядывался на фоне тёмного неба.
— Леша, смотри! — уже испуганно потянула его за рукав Маша.
Противоположную сторону Сунжи скрывала тьма. Не светилось ни одного окна, погасли праздничные гирлянды над мостом, исчезла бегущая реклама на гостинице «Чайка».
— Наверное, авария, — предположил Алексей. — Надо же, перед самым Новым годом выключить свет! Ох, и достанется кому-то!
— Авария? — неуверенно протянула Маша. — А почему так тихо?
Действительно, город накрыла странно гнетущая тишина. Исчезла доносящаяся с площади музыка. Исчезли звуки, которые обычно даже не замечаются — шум машин, шаги прохожих. Алексей поёжился, почему-то стало тревожно. И тут же где-то далеко тишину вспорол резкий звук, в небе вспыхнула ракета, затем ещё одна. Маша судорожно схватила его за рукав.
— Лёша, мне страшно, пойдём домой!
— Да, что ты, Машка! Сейчас включат. А то видишь, народ уже и ракеты выпускать начал — требуют.
Он снова обнял Машу, заметил легкую дрожь, обнял посильнее, поцеловал в щёку и заговорил ласково и немного насмешливо.
— Маша, Ма-ша! Ну что с тобой? Вот уж не думал, что ты такая трусиха. Что такого? Подумаешь, свет выключили — первый раз что ли? Где-нибудь на подстанции авария. Сейчас наладят. Ты представь — сколько сейчас начальников телефоны обрывают! Скоро столы накрывать, а тут такой подарок! Да, не хотел бы я быть завтра начальником электричества! — Алексей снова поцеловал Машкину щёку. — Ну, всё нормально?
Машка благодарно потёрлась о его щёку, взяла под руку.
— Леш, пойдём отсюда. Уже пора — часов шесть, наверное. Давай ты меня проводишь, я быстренько соберусь, а тебя пока мама чаем напоит?
— Чай — это хорошо! — попытался засмеяться Алексей. — Пойдём. Пока ты будешь собираться, я у вас все запасы выпью.
Они обошли спящий фонтан, двинулись вдоль набережной. Под ногами хрустело. Алексей пригляделся: снег был усыпан обломками веток. Странно — никакого ветра вроде не было. Маше он говорить ничего не стал.
Трамвайный мост был абсолютно пуст — ни пешеходов, ни машин. В темноте тускло отсвечивали рельсы. Рядом, прямо на проезжей части, чёрным пятном угадывалась приличных размеров яма. Алексей готов был поклясться, что днём её ещё тут не было. Маша яму не заметила, она расширенными глазами смотрела направо, всё сильнее и сильнее прижимаясь к Алексею.
На обоих берегах Сунжи обосновалась тьма. Тьма сожрала деревья, дома, мосты. Тьма почти сожрала Сунжу. Не видно было ни гостиницы, ни «Океана», ни далёкого цирка — ничего. Зато впереди и справа, где-то за невидимым Советом Министров, на фоне тёмного неба вырисовывалась ещё более тёмное пятно громадного и величественного здания. Этого не могло быть, но это было. Маша и Алексей смотрели на невесть откуда взявшуюся громаду, и их постепенно накрывало как в детском сне ужасом абсурда.
— Лёша, — прошептала Маша, — это что?
Ответить Алексей не успел — в районе вокзала раздался грохот, в небо взвился столб пламени, потом ещё и ещё. Небо прочертили огненные пунктиры.
— Бежим! — шёпотом крикнул Алексей.
И они побежали.
Они побежали по мосту, оскальзываясь и спотыкаясь в темноте, и вдруг стало светло — высока в небе, почти в зените, повисла странная штука, и на землю полился холодный мертвецкий свет, они добежали до конца моста, и Алексей потянул Машу направо. «Куда? — задыхаясь, спросила Маша. «Ко мне ближе… надо… узнать, — на бегу проговорил Алексей, и тут вдалеке бухнуло так, что рвануло барабанные перепонки. За цирком в небо взвился столб огня, опять раздался треск, как будто рвали материю, в паузы вклинился новый звук — рёв моторов, тяжёлых моторов, и сразу же послышались глухие хлопки, перекрываемые частой дробью. «Господи, — подумал Алексей, — это же автоматы». Он никогда не слышал автоматной стрельбы нигде, кроме кино, но генетическая память уроженца страны, где не было поколений, не знавших войны, уверенно подсказывала — точно, автоматы, а вот это, потяжелее — пулемёты, и уж совсем откуда-то издалека пришла твёрдая уверенность, что надрывный рёв моторов — это звук вовсе не тракторов. Это танки! Маша споткнулась, упала, Алексей наклонился, поднимая, за спиной рвануло, и он инстинктивно повалился сверху, прикрывая Машку спиной. В голове звенело, что-то кричала прямо в ухо Маша — он не слышал; стрельба немного поутихла и Алексей сел, опираясь на дерево. «Лёша, это война?.. — спросила Маша, прислоняясь к нему. Глаза у неё были огромные, испуганные, и в них отражались искры далёких пожаров. «Что ты милая, какая война? — сказал Алексей. — Не может быть ника…» Но Маша, повернула его налево, указала вверх, и Алексей не договорил — в могильном свете догорающей в небе ракеты, как на старой киноплёнке, проявились окна дома, заклеенные бумажными полосками — крест-накрест. Только это была не киноплёнка. «Это война, — повторила Маша. — Война… Или мы умерли и нам это снится».
Алексей встал, помог подняться Маше, начал было отряхивать ей пальто, бросил. Маша стояла безучастно, смотрела невидящим взглядом и повторяла: «Мы умерли… мы умерли… мы умерли». Пришлось её потрясти, помогло это мало, но тут вновь загрохотало, Машкино лицо приняло осмысленное выражение и они двинулись быстрым шагом, Алексей впереди, Маша сзади, держась за его рукав. Миновали дом с «Комиссионным», осталось пройти вдоль «Чайки», перейти проспект, и вот он — дом Алексея.
Каких-то двести метров…
Они почти дошли до конца гостиницы, когда звуки боя резко усилились — казалось, в схватку вступили новые силы. Ад двинулся от вокзала к центру, огненной змеёй пополз по проспекту Орджоникидзе, плюясь во все стороны смертью, рёв моторов приблизился, и даже здесь задрожала почва, сразу же раздались гулкие звуки, сопровождаемые низким визгом, заложило уши от тяжёлых залпов, и всё перекрыл оглушающий гром взрыва, потом ещё один. Загорелась крыша незнакомого громадного здания, затем яркой свечкой вспыхнул дом с магазином «Красная Шапочка», звуки стрельбы не затихали ни на секунду. На мосту вспух взрыв, в гостинице зазвенели стекла, и Алексей на миг оцепенел, представив, как плавятся и корёжатся железные балки, как складывается и осыпается пятиэтажное здание, потом по всему этому туго ударит волна и расплющит, смешает, и никто никогда не поймёт где и что было. Он увидел это — и в этот же миг ещё один взрыв прогремел прямо на ступеньках сквера, и Алексей схватил Машку, обнял, повернулся спиной, закрывая её от взбесившегося мира, и мир действительно взбесился — ещё один взрыв, ближе, и в стену гостиницы со свистом вонзилось несколько осколков, посыпались стёкла, Алексей пригнулся, упал на усеянный осколками снег, плотно закрывая Машу своим телом.
