Лариса Захарова - Сиамские близнецы
Багратиони поднял глаза. За столиком в углу сидел аккуратненький человек — и волосы, и пикейный пиджак (явно не по сезону), и чесучовые брюки — остатки былого гардероба — все белого цвета. Багратиони знал его: тайный советник Любимов, бывший, разумеется. Последние средства тратит на церковные требы, заказывая молебны во благополучие земли Российской. Тоскует. Однако ехать домой не может: дети держат на чужбине, и путешествует он то к дочери в Лондон, то к сыну в Брюссель. Поездки, видно, сильно истощили кошелек бывшего тайного советника, и церковная служба нынче не дешева, вот и приходится давиться обедами ресторана «Лиги по борьбе с III Интернационалом».
Возле столика князя остановился знакомый официант, был когда-то адъютантом адмирала Кедрова, Алексей Заботин.
— Добрый день, князь, могу похвастать, посол Майский подписал мое прошение о репатриации. Так что, коль вы не против, обслужу напоследок. Нашего полка многие удовлетворены в прошениях. Только вот Борис Лиханов… Но он хочет ехать в Австрию, подать прошение там, у него в Вене родня уже получила советские визы, и он надеется… Как вы считаете, ваше сиятельство, я еще гожусь в Красную армию?
— Неужто не навоевались за столько-то лет в белом движении?
— Воевать, ваше сиятельство, меня этому, извините. ремеслу с девяти лет, как папенька с маменькой в 1-й Киевский кадетский корпус определили, обучали. Кадровый офицер, и если Родина сочтет возможным, почту за честь. Мы с вами, слава богу, в цивилизованном мире живем, международные соглашения, Лига наций, правительства договариваются, как воспитанные джентльмены, однако некоторые действия, и особенно заявления немцев, настораживают. Заставляют задуматься. Я штабист, и сейчас кое-что читаю по стратегии, предложу свои услуги, я не отстаю от военной науки, стараюсь. За Родину ведь! — произнес он с придыханием, и это не было актерством.
— Так что же вы хотели мне напоследок принести? — Багратиони намеренно сменил тему.
— Макрель очень свежая, и наш Евгений Александрович (Заботин имел в виду повара, носящего аристократическую фамилию Дурново) приготовил ее наподобие судака-орли. Ну, прямо-таки московский аглицкий клуб… — Заботин рассмеялся. — А еще есть грибы.
— Какие? — живо поинтересовался Багратиони.
Заботин развел руками:
— Шампиньоны, конечно. Где ж тут рыжиков взять? Приеду домой, пойду в лес, наберу рыжиков, залью сметаной… — у бывшего штабс-капитана было такое лицо, что Багратиони стало больно.
— Боже мой, — вздохнул Заботин. — Не понимаю, зачем вы, князь, с вашим-то состоянием, простите, все же знают, что вы успели перевести в швейцарские банки практически все, — вы-то почему нашими нищенскими обедами не пренебрегаете?
Багратиони улыбнулся:
— Здесь я слышу за столом русскую речь, если угодно, штабс-капитан. Что же, несите грибы, несите макрель…
«Мда, — подумал Иван Яковлевич, — почему я давлюсь их дешевыми обедами…»
Багратиони вдруг вспомнил непротопленный, сизый в мрачном свете пасмурного осеннего дня кабинет Дзержинского. Хозяин кабинета, в накинутой на плечи шинели, присел на уголок письменного стола. У окна стоят Артузов и Петерс. Сам он сидит напротив Дзержинского на диване и, слегка жестикулируя, говорит, стараясь придать своему тону больше беспечности:
— Напрасно, напрасно, Феликс Эдмундович, вас волнует проблема моего отхода. А зачем мне вообще уходить? Мы же с вами прекрасно понимаем, что, когда мы их выгоним вон, они будут стремиться достать нас оттуда. И вот тогда я буду нужен куда как больше, чем в штабе Врангеля. Вот о чем я думаю, так это в какую страну попаду и чем буду полезен, так сказать, в стране пребывания. Честно говоря, полагаю, Врангель видит свои тылы либо в Югославии, потому что кузен бывшего Николая II никогда не откажет ему в приюте, либо в Англии, где у Врангеля покровители и финансисты.
— И как же вы себя представляете, к примеру, в Лондоне? Сфера вашей деятельности… — в голосе Дзержинского Багратиони почувствовал заинтересованность. От окна живо обернулся Артузов, у него нервно дергался ус, вчера ему прокололи десну, довел-таки до флюса. Медлительный, раздумчивый Петерс покивал, словно согласился с какими-то собственными мыслями.
— Давайте рисовать картинку, — Иван Яковлевич сел поудобнее. — И так, я, князь Багратиони, потомок грузинских царей, эмигрирую от «этих ужасных большевиков» без особой борьбы с ними и живу в Лондоне… Это к среднему слою эмигрантов в Англии относятся равнодушно-настороженно. Те, кто имеет на островах валютные ценности, считаются почти что англичанами, во всяком случае, им могут даже сделать исключение и принять в подданные Его Величества короля. Возможно, я куплю землю у какого-нибудь обедневшего баронета и заживу своим замком. — Багратиони посерьезнел. — Поскольку до Англии еще далеко, я распорядился своим имуществом, в основном тем, которое отец и дед поместили в заграничные банки.
— Советская власть разорится, если вы станете у английских баронетов замки покупать, — пошутил Дзержинский.
— Но вы же, Феликс Эдмундович, — в тон ему ответил Багратиони, — не можете мне выделить пособие на натурализацию. А я все же природный князь и забыть об этом не могу. Да и голого-босого меня в приличное общество не пустят. Откуда же я вам стану информацию добывать?
«Да, кажется, я ему так тогда и сказал, — Багратиони отодвинул от себя тарелки, облокотился о стол. — И вообще моя работа все же дала неплохие результаты, хотя готов голову прозакладывать, Феликс Эдмундович, Царствие ему Небесное, тогда не верил в крупный успех, — не без гордости подумал Багратиони, — Чего только стоило расстроить переговоры Врангеля и фон Лампе с представителем рейхсвера Феттером, не исключено, что он член НСДАП. А хотели они договориться, рассчитывая на контакты Врангеля в британских верхах, о совместном выступлении против Советской России. Это было как раз тогда, когда Черчилль объявил «крестовый поход» против большевизма, когда Великобритания разорвала только что установленные с Советской республикой дипломатические и торговые отношения. Тогда я только познакомился с Робертом Ванситартом. Он, конечно, далеко не левый либерал, просто здравомыслящий политик, много лет занимающий пост постоянного заместителя министра иностранных дел. Он понимал (и сейчас понимает), за кем будущее. Уж, во всяком случае, не за Врангелем. И хочется думать, не за такими, как Феттер. Особенно помог мне Ванситарт в тридцатом году, когда англичане ввели эмбарго на торговлю с Советским Союзом и было нужно, было просто необходимо бороться за его отмену. А это значит, следовало создавать в «высоком лондонском кругу», как сказано в незабвенном «Онегине», мнение, что без русской свинины и русских мехов нельзя жить на белом свете. Это мнение должно кочевать по гостиным, сдабриваться разговорами, что советские русские вовсе не дикари, вот, посмотрите на посла Майского и его супругу, обычные европейцы, вполне воспитанные и образованные люди… И вообще, если бы Советы были… ну, чем их превратно считают, разве Нэнси Астор сопровождала бы мистера Шоу в его поездке в СССР? И приходилось галантно крутиться вокруг психопатки Астор, приходилось восхищаться ее красотой, умом и убеждениями религиозной сектантки и политической авантюристки. Все для того, чтобы потом в парламенте леди Астор, депутат от Плимута, говорила о необходимости отмены эмбарго на торговлю с Россией, стараясь убедить других депутатов. Вряд ли все решило только одно общественное мнение. Экономика Англии сразу ощутила результаты эмбарго на ввоз советских товаров. И в конце концов торговые отношения были возобновлены. Саймон, тогдашний министр иностранных дел, приписал этот успех себе, ну да бог с ним, с сэром Джоном».
Отсчитывая каждый шиллинг, расплатился за обед мсье Любимов. Улыбнулся старческой просветленной улыбкой. Славный человек, и, к счастью для себя, кажется, так и не осознал необратимость перемен.
Багратиони остался в зале один. Гурманствуя, смаковал кофе, тянул время.
Несколько дней назад Багратиони получил разрешение Центра на контакт с Дорном. Полтора года он присматривался к этому человеку. Потому-то и возобновил неожиданно для всех отношения с генералом Шатиловым, стал появляться в штабе «Лиги». Дорн, пожалуй, нравился Ивану Яковлевичу. Спокоен, корректен, исполнен достоинства. Слушая его лекции, Багратиони пришел к выводу, что Дорн великолепно владеет эзоповым языком — умение крайне полезное в разведке. Лишен суетливости — тоже похвально. Профессионал-разведчик, Багратиони замечал за Дорном некоторые промахи, но их можно списать, скажем, на молодость. А вот и он. Быстро прошел через зал, сделал вид, что не заметил князя, сел за самый дальний столик. Вот и Заботин уже спешит к нему, и ему, видимо, предлагает макрель и грибочки.
