Алексей Иванов - Броневая рапсодия
— У нас есть гранаты, — обратился к красноармейцам ротный. — Нужны три добровольца.
Строй выжидающе молчал. Бывалые фронтовики впервые столкнулись с бронированным чудовищем.
— Коммунисты есть?
Вперед шагнули рядовые Козырев, Соха и… Пенежко. Его окликнули: мол, не лезь не в свои сани.
— Ладно, — отмахнулся Иван. — Может быть, управлюсь не хуже партийного.
Мало кто из взвода тогда знал о том, что неделю назад он попросил Никанора Козырева и Ондрия Соху дать ему рекомендации для вступления в ряды РКП(б).
Козырев, путиловец, бывший депутат Петроградского Совета, член партии с 1905 года, прибыл в роту по партийной мобилизации. Он привез с собой памятку — небольшой листок чуть крупнее ладони, который определял обязанности коммуниста-рабочего на фронте. В памятке говорилось: «Звание коммуниста дает лишь одну привилегию: первым сражаться за революцию; подавать пример стойкости, самоотверженности, дисциплины; идти на всякую работу, какова бы она ни была: быть последним в почетных местах и первым в опасных». Почти в каждом своем выступлении ротный изыскивал возможность сослаться на питерскую памятку, напомнить всему личному составу, что в ней — источник боевой крепости подразделения.
Никанор, выслушав просьбу Ивана, обещал подумать.
Соха, член партии с 1916 года, участник установления Советской власти в Киеве, написал рекомендацию в тот же день, но сказал:
— Хочу еще раз посмотреть на тебя, хлопец, в настоящем деле, чтобы точно знать, каков мой крестник. А уж после бери рекомендацию.
Тройка отважных по указанию ротного подползла к «рикардо» с разных сторон. Три человека с шестью связками гранат начали рискованный поединок. Ближе других подобрался к цели Соха. Мгновенно вскочив, он размахнулся и… упал, скошенный короткой пулеметной очередью. Мгновение спустя грохнула связка гранат, брошенная Козыревым. Стальная громада дрогнула, но продолжала двигаться. Тогда под ее гусеницу метнул гранаты Пенежко.
Танк качнулся, замер и зачадил черным дымом. Круглая крышка башни отвалилась. Кто-то замахал белой тряпкой. Пятерых оглушенных танкистов красноармейцы выволокли из нутра машины. Шестой выкарабкался сам. Тотчас поднял руки, заискивающе представился по-русски:
— Отто Крауль, механик-инструктор…
— Полюбуйтесь, товарищи, — сказал ротный. — Танк английский, механик немецкий, форму носит французскую, обут по-американски!
Зрелище действительно получилось любопытное, веселое. Красноармейцы от души хохотали.
Удара с тыла пилсудчики совершенно не ожидали. Рукопашная схватка завязалась в траншеях, блиндажах Здесь произошла памятная встреча. В ходе короткой борьбы на самой вершине за командный пункт ротный заметил группу польских пехотинцев во главе с офицером, спешивших на выручку. Крикнув красноармейцам: «За мной!» — Александр Лизюков бросился им наперерез.
Офицер, подняв над головой палаш, прыжками приближался к Лизюкову. Кряжистый, длиннорукий, в конфедератке, надвинутой на брови. Чем-то знакомый. «Мачигин, — узнал ротный. — Уже опять переоделся, иуда…».
В стремительном броске он выбил у нападавшего палаш и принял на штык грудь врага, остервенело рвавшегося вперед. Потеряв руководителя, пехотинцы один за другим сдались.
Несколько часов спустя взяли курган и захватили подбитый меткими выстрелами наших орудий бронепоезд. Никанор Козырев первым поднялся на паровоз. Покопался в машине и доложил: «Полный порядок. Можно совершить марш не хуже кавалеристов — аллюром три креста».
На ближайшей станции трофей передавали укомплектованной команде, возглавлявший ее военспец предложил Александру Ильичу: «Имеется вакансия моего заместителя, несколько рядовых должностей. Соглашайтесь, не пожалеете».
Узнав о намерении ротного переменить профессию, командир полка запротестовал:
— Не делай глупостей. Ты же природный полководец. Зачем тебе эта железная коробка? Тьфу, хуже не придумаешь!
Позднее, постепенно остыв, он махнул рукой: мол, вольному воля.
Началась для Лизюкова новая жизнь под стук колес, переливчатые гудки, под пронзительное посвистывание шальных степных ветров.
12-я армия успешно развивала наступление вдоль шоссе, заваленного повозками, машинами, брошенными пушками. Белополяки в панике оставляли все, что могло облегчить им бегство. В красных частях, соединениях царил небывалый подъем. Воодушевленные успехом люди неудержимо рвались вперед.
В те знойные летние дни состоялось запомнившееся Лизюкову совещание командиров, политработников, партийного актива. Началось оно выступлениями с мест. Слушая ораторов, Александр Ильич увидел, как в президиум прошли двое: В. П. Затонский, член Реввоенсовета 12-й армии, с которым он не раз встречался, и коренастый, смуглолицый человек в защитном френче, сапогах. Темные волосы его были зачесаны назад, открывая высокий лоб. Карие глаза спокойны, проницательны, В правой руке — нераскуренная трубка. Ее мундштуком мужчина разглаживал усы.
Когда прения завершились, Затонский поднялся и сказал:
— Слово предоставляется члену РВС Юго-Западного фронта товарищу Сталину.
Выступающий говорил неторопливо, повторяя уже известные факты, давал им свое, необычное толкование. Да, взято 70 орудий и более 250 пулеметов. И что же? Путь на Варшаву, как утверждают участники совещания, открыт? Да, противник стремительно откатывается. Выходит, только вперед? Отнюдь нет.
— Бахвальство и самодовольство совершенно не соответствуют ни политике Советского правительства, ни состоянию сил противника на фронте. Враг еще силен. За ним мощь Антанты. У поляков есть резервы, которые могут быть подтянуты к Новоград-Волынскому.
От радужной картины не осталось и следа. Оратор убедительно показывал слабые стороны в расстановке бригад и дивизий, приводил цифры, свидетельствовавшие о том, что взаимодействие наших войск ухудшилось, оставляет желать лучшего и снабжение войск. Завершая выступление, Сталин подчеркнул:
— Впереди у нас, товарищи, будут жестокие бои.
С таким напутствием участники совещания вернулись на места. И его, это напутствие, постарался передать личному составу бронепоезда и Александр Ильич. Вместе с партийной организацией он развернул работу по освоению техники, вооружения, приемов, позволявших наращивать скорость движения по железной дороге, темпы приведения в боевую готовность пушек и пулеметов.
Слабым звеном в специальной подготовке расчетов оказалась стрельба с ходу. Большинство наводчиков умели бить без промаха, выполняя задачи с места, а также в условиях прямой видимости цели.
— Каждая остановка, — разъяснял Лизюков батарейцам, — для нас смерти подобна. По такой мишени, как наша, вслепую не промахнешься. Другое дело — когда мы совершаем непрерывное движение.
Он придумал и осуществил тренировки во время перегонов. Под его руководством наводчики упражнялись в поражении целей в движении, учились вести стрельбу с закрытой огневой позиции. Вместе с наводчиками учились пулеметчики, стрелки. Кроме того, по инициативе коммунистов были подготовлены запасные расчеты для каждого каземата.
В составе первой группы бронепоездов Юго-Западного фронта «Коммунар» принимал участие в разгроме и преследовании белополяков в районах Киева, Казатина, Житомира, Бахмача, Чернигова. Не раз бронепоезд первым врывался на железнодорожные узлы и обрушивал на пилсудчиков шквал снарядов, ливень пулеметного огня.
Как-то в сумке хорунжего, взятого в плен, Александр Ильич обнаружил любопытный приказ по 3-й армии белополяков. В нем имелось характерное признание: «В последних боях на всем фронте самым серьезным противником являются неприятельские бронепоезда, которые очень хорошо оборудованы, действуют смело и решительно, обладают значительной силой и являются эффективным средством борьбы. Против них наша пехота бессильна».
Приятно было огласить этот документ личному составу. Еще приятнее оказалось спустя неделю получить приказ командующего фронтом, в котором от имени Реввоенсовета выражалась благодарность бойцам и командирам первой группы бронепоездов и подчеркивалось: «С чувством глубокого удовлетворения отмечаю, что управление в бою бронепоездами, автоброневиками далеко оставило позади таковое же у белых. Путиловские, луганские, иваново-вознесенские рабочие, которыми в большинстве укомплектованы бронечасти, переросли в области своего специального искусства белых офицеров, что позволяет нам с уверенностью ожидать развития дальнейших событий и наполняет тревожной растерянностью приказы в польских и врангелевских войсках…».
Размышляя над опытом прошлого, выбирая из него то, что могло бы пригодиться теперь, Александр Ильич припоминал не только славные дела и свершения в пламени сражений. В памяти вставали дни, когда не раздавалось ни одного выстрела. Тогда люди жадно и нетерпеливо возвращались к мирной жизни: готовили концерты самодеятельности, разучивали роли гоголевских героев (особенно любили представлять сцены из «Тараса Бульбы»), устраивали субботники по расчистке вокзалов, предприятий (в первую очередь депо), помогали крестьянам окрестных деревень.
