Богдан Сушинский - Флотская богиня
Впрочем, все это было уже в прошлом…
— Жив, сволочь, — командир морских пехотинцев прощупывал тем временем пульс раненого на сонной артерии. — Хотя крови потерял немало, а на несколько километров вокруг лазаретов не предвидится.
— Если бы у вас нашелся бинт или еще что-нибудь, чем можно было бы перевязать… — обратилась к нему Евдокимка.
— В армейские санитарки попасть не терпится?
— И в армейские — тоже. В педучилище нас этому обучали.
— Но не для того же, чтобы «соколов Геринга» с того света доставать! Тем более что этого ты уже не спасешь.
— Вы же не врач, откуда вам знать?
— К счастью — нет. Врач продлил бы его мучения, я же от них избавлю, потому как — солдат, — лейтенант повертел в руке пистолет сбитого летчика, приказал девушке отвернуться и, не дожидаясь, пока та в самом деле отведет взгляд от обреченного, выстрелил ему в грудь.
— Ну, зачем же вы так?! — одновременно и возмутилась, и ужаснулась Степная Воительница.
— Ты бы лучше спросила немца, зачем он к твоему дому прилетел — с бомбами да пулеметами.
— Но ведь теперь он…
— Цыц, козявка! — осадил ее моряк и, сунув добытое оружие за брючный ремень, спокойно объяснил: — Во все времена и во всех армиях мира это называлось «выстрелом милосердия».
— Вот это убийство вы называете милосердием?!
— Чтобы не мучился, если уж нельзя спасти… Неужели не понятно? — растолковывал морской пехотинец. — И хватит пялиться на меня! На войне «игры в войну» не проходят, у-чи-тель-ни-ца.
— Причем тут «игры», «учительница»?! — сдержанно возмутилась Евдокимка. — Сама понимаю, что мы тут на войне, а не в театре.
— Во как! Оказывается, мы уже все понимаем!.. Ни черта ты пока что не смыслишь; мы, солдаты, и сами вон опомниться не успели, — склонив голову, он выдержал тягостную паузу, а затем совершенно иным, спокойным, доброжелательным тоном поинтересовался: — Иногда милосерднее помочь человеку умереть, нежели обрекать его на муки. В мирное время такое тоже случается… — заметив, что девушка в ужасе пятится от него, морпех процедил: — Привыкай, Степная Воительница, привыкай, коль уж пытаешься ввязаться в эту драку!
— Да ни во что я не ввязываюсь! — обиженно отрубила Евдокимка.
— А не ввязываешься, так сиди дома, желательно в подвале. Целее будешь.
— Не смейте говорить мне «цыц, козявка»!
— Слово «цыц» оказалось лишним, согласен… Карты, документы, оружие — собрать! — приказал офицер бойцам, добираясь до бумаг только что застреленного им немецкого майора. — Самолет не сжигать, вдруг им кто-либо из штабных заинтересуется.
* * *— Это правда, что ты арестовывал людей, как говорят об этом в поселке? — спросила она, прощаясь с дядей Гайдуком неподалеку от машины, которую за ним прислали из Первомайска.
Услышав этот вопрос, отец запрокинул голову и укоризненно покачал ею: мол, «кто тебя за язык тянет, дурёха?!». Он, наверное, был удивлен, услышав, как брат его спокойно, все с той же иронично-пренебрежительной улыбочкой на лице, произнес:
— Конечно же арестовывал.
— И даже своих родственников, отсюда, со Степногорска?
— Родственники тоже попадались. Тут уж, кого прикажут… Ибо по службе моей — и долг мой.
— И расстреливал их?
— Да замолчи же ты, черт бы тебя побрал! — сорвался было отец, понимая, что майор госбезопасности может воспринять дотошность племянницы, как продолжение всех тех разговоров, которые вели между собой родители. — Разве мы когда-нибудь втягивали тебя в подобные разговоры?!
— Зря нервничаешь, брат-ветеринар… Нет, Евдокимка, лично мне расстреливать по приговору суда не приходилось. Не по моей службе долг, — произнес он фразу, с тех пор так и запомнившуюся Степной Воительнице. — А вот при задержании врагов народа стрелять действительно приходилось. Тут уж как водится в таких случаях…
— И многих постреляли?
— Да как сказать? Одним врагам народа страх мешает браться за оружие, другие же берутся за оружие исключительно из страха, но они тоже не вояки. И потом, ты же знаешь правило чекистов: «Если враг не сдается, его уничтожают».
— Да зачем же ты говоришь все это ей, девчушке?!
— Не столько ей, сколько тебе, брат-ветеринар. И потом, не одна она спрашивает обо всем этом. Многие знать хотят, что тут у нас происходило… Хотя, если по правде, как на исповеди, я не столько для вас это говорю, сколько самому себе объяснить пытаюсь… Вот так-то, брат-ветеринар.
— Объясняй, объясняй; во всяком случае, пытайся, брат-чекист, — отважился отец.
Только тогда Евдокимка поняла, что в отличие от отца его «брат-чекист» свое «брат-ветеринар» дядя Гайдук произносил без какой-либо видимой иронии. Может быть, даже с легкой завистью к непорочной крестьянской профессии, при которой никому ничего особо объяснять не приходится.
5
Выслушав доводы офицера абвера и барона-диверсанта, командарм вопросительно взглянул на доселе молчавшего начальника штаба 257-й пехотной дивизии полковника Ветлинга.
— Насколько я понимаю, господин оберштурмфюрер примет командование отрядом парашютистов, — мгновенно отреагировал тот.
— Естественно, — подтвердил командующий армией.
— В таком случае сообщаю: как и предполагалось, к его шестидесяти бойцам мы добавим одну из рот отдельного парашютного батальона, численностью в сто двадцать солдат. Кроме того, две роты пехотинцев-егерей примут участие в ночном прорыве танкового десанта.
— Так, значит, последует еще и танковый десант?! — оживилось лицо двадцатисемилетнего барона фон Штубера. — Признаюсь, участвовать в операциях, одновременным и с воздушным, и с танковым десантированием, мне еще не приходилось.
— Значит, представится случай пройти и такой курс подготовки. Причем сразу же — в тылу противника, — молвил начальник армейского отдела абвера.
Тем временем Ветлинг пригласил в кабинет майора Кегля — командира танкового отряда и командира егерей капитана Юргенса, происходившего из прибалтийских немцев. Представив их генералу и командиру диверсантов, он самодовольно отрапортовал:
— Вот теперь все в сборе. Считаю, что этих парней можно забрасывать и в более глубокие тылы русских, вплоть до Урала и Дальнего Востока.
Услышав об этом, майор-танкист, безрассудно пробормотал: «О, майн гот! Только не это!»
— Успокойтесь, господин майор, — едва заметно улыбнулся Штубер. — До десанта за Урал дело вряд ли дойдет, а вот что касается подмосковных лесов…
— Только не это! — повторил птенец танкового гения Манштейна[6].
— Напрасно вы столь богобоязненно отрекаетесь от славы, которая буквально сваливается на ваши погоны и орденскую колодку, — саркастически улыбнулся барон.
— Извините, барон… — негромко доверился ему со своими страхами танкист. — Дело не в трусости. Просто я — армейский офицер, и привык действовать по законам военной науки, то есть в составе войск, во взаимодействии с артиллерией, авиацией и пехотой.
— Понимаю: противник — по фронту, а позади и на флангах — свои… Словом, прусская учебно-штабная идиллия.
— Да, я приверженец прусской военной школы, ее канонов и дисциплины, — вдруг с вызовом подтвердил майор. — Мало того, сам происхожу из прусской офицерской династии. Так что все эти ваши десанты и рейды по тылам врага…
Штубер понял, что разговор зашел в тупик, и, напустив на себя туман полководческой тоски, великодушно умолк.
Направляясь в штаб армии, оберштурмфюрер больше всего опасался, как бы его отряд не бросили на прочесывание лесов, открывающихся ему с борта самолета, к северу от Первомайска. «Фридентальцы» конечно же обязаны были оказывать пропагандистско-психологическое воздействие на местное население и русских пленных, не зря же их обеспечили двумя «фюрер-пропаганд-машинами», оборудованными радиовещательными установками, а штабная типография группы армий «Юг» обязана была пополнять их запасы листовок. И все же, все же… Не для того, черт возьми, его диверсантов натаскивали в лучшей разведывательно-диверсионной школе Европы, чтобы затем бессмысленно подставлять под пули трусливых дезертиров и местных грабителей! Теперь его страхи развеялись.
Генерал, движением руки пригласив Штубера и двух других десантников приблизиться к карте, ткнул острием указки в ту местность, где они сейчас находились, и решительно повел ее в глубь степи, в сторону реки Ингул.
— Расчет русских задержаться на берегах Южного Буга не оправдал себя; противостоящие нашим дивизиям части русских с боями отходят сейчас к левому берегу этой обмелевшей степной речушки. Так вот, нам приказано завтра же усилить натиск основным направлением на город Степногорск, после взятия которого открывается прямой путь на промышленно важные районы Украины, окаймленные городами Кривой Рог, Никополь, Марганец, Днепропетровск, Запорожье… Сами названия этих городов должны говорить вам, господа, о многом!
