Владислав Смирнов - Ростов под тенью свастики
А. КАРАПЕТЯН. Примерно за месяц до вступления немцев в Ростов, во второй половине октября, в городе началась паника. Наверное, это был отголосок паники в Москве. Прошел слух: немцы прорываются к Ростову. И все начальство покинуло город. Это продолжалось дня два-три. И народ в этом безвластии стал грабить магазины. Люди разбивали двери, влезали в склады, они находились у входа в Нахичеванский рынок. Тащили все подряд. Другие, более разумные люди, старались этому мешать. Появилась милиция. Милиционеры стали угрожать оружием, стрелять в воздух. А один милиционер ранил женщину. А в это время мимо проезжали красноармейцы. Подошли несколько солдат и убили тут же этого милиционера. Вообще была страшная неразбериха, суматоха. Мы в это время с уроков убегали, вылезали из окон, кое-кто прыгал даже со второго этажа.
А у нас жили во дворе дед Ваня и бабушка Поля, старенькие, беззубые, где-то по восемьдесят им было. Они нам: ребята, давайте запасаться, тащите вино. А рядом был завод шампанских вин. Вино текло прямо по улице, можно было черпать. Принесли. Они: несите подсолнечное масло. С 23-й линии несут масло ведрами. Пошли гуртом. Смотрим, там стоят большие емкости по 400 кубов. Люди карабкаются по лестнице, скользят, падают. Не было никакой аккуратности, друг друга толкают, лезут все вперед. Каждый был сам за себя. Никто никому не помогал, а наоборот. Может, это люди такого сорта шли на грабиловку?
На 26-й линии был какой-то винтрест, вино там из бочек вылили в подвал. Мы прибежали, а кто-то кричит: «Там мужик в вине утоп!» Его столкнули туда пьяного. Все равно все продолжают черпать.
М. ВДОВИН. Перед приходом немцев наши люди сделали большие запасы продуктов. В Ростове на складах было огромное количество всякой всячины. С конца октября в магазины выбросили все: колбасы, окорока, муку, разные сыры, масло… У кого были деньги, все делали запасы. Все распродать не смогли, мешки с сахаром в Дон бросали, вино выливали на землю. И все равно многое еще оставалось. Перед приходом немцев была знаменитая грабиловка. Мой дед взял тачку, поехал и привез два мешка соли. Больше, говорит, нам ничего не надо. И вот этой солью мы прожили всю войну, потому что она была тогда в колоссальной цене.
А. КАРАПЕТЯН. После рытья окопов за городом стали на улицах строить баррикады. Перегораживали улицы так, чтобы машина не могла проехать прямо, она должна была поворачивать между двумя баррикадами, а проезд этот был очень узким. Предполагалось, что в это время ее очень удобно обстрелять. Баррикады были с амбразурой, там можно было устанавливать пулемет. Разбирали старые дома на кирпич и возводили эти баррикады.
А. АГАФОНОВ. Рядом с нашим домом находился полк связи. Мы туда с мальчишками нередко покапывали, как тогда говорили. Красноармейцы нас всегда приголубливали. Когда мы пришли на территорию полка после ухода наших, нашли там оружие: трехлинейки со штыками, каски, пулемет Дегтярева — пехотный. Оружие, кстати, мы хорошо знали, в школе изучали его без дураков. Проверили винтовки. Клали каску и били бронебойными патронами — пули ее пробивали. Нашли противотанковые гранаты.
И вот там был забор, за ним находилось старое кладбище. Были склепы, строили крематорий, но в 37-м строительство прекратили. Ходили слухи, что это как-то связано с врагами народа. Так мы туда за забор и бросили гранату, которая благополучно взорвалась. Затем мы, вытащив запалы, отнесли эти гранаты домой. Тол прекрасно горел, и мы им растапливали буржуйки.
Оружие мы спрятали, винтовки отдельно, патроны отдельно. Думали, что они нам могут пригодиться. Больше всего нас, конечно, интересовал пулемет.
Б. САФОНОВ. После ухода наших в городе началась настоящая грабиловка. Тащили все подряд со складов, магазинов, баз. Мне повезло: на набережной, на складе, достал соли. И приволок сколько мог — килограммов 8–10. Мне было тогда 14 лет. Этой соли нам хватило на всю оккупацию.
А. АГАФОНОВ. В дни «безвластья» люди стали выходить из подвалов. Всех волновал, конечно, хлеб насущный. И каждый старался запастись впрок. Рядом с нашим домом были два магазина: промтоварный и продовольственный. В полутемном зале продмага висел яркий плакат с красноармейцем: «Ни одной пяди родной земли не отдадим! Будем воевать на чужой территории!» Надо сказать, что промтоваров почти никаких не было, кроме пуговиц, иголок, подушек и перин. А, в продовольственном кое-что оставалось. Были и трагикомические моменты. В подвале того магазина обнаружили громадную, выше человеческого роста, бочку с вином. Мужики тащили его, как воду, чем могли. И когда бочка изрядно опустела, один мужик наклонился, чтобы зачерпнуть цебаркой, но перевернулся и попал туда головой вниз. Одни ноги торчат. Он захлебнулся. И какова реакция людей? Его оттащили в сторону, вместо того, что попытаться откачать, спасти, продолжали черпать вино. Кстати, мне рассказывали, что когда взорвали завод шампанских вин, вино текло прямо по улице, вниз к Дону. И люди черпали прямо из этого ручья, пили, ложась на живот, и тут же валялись пьяные.
В продовольственном магазине женщины вымазывались патокой, а когда попадали в промтоварный, обваливались в пуху подушек, перин. Нужно было посмотреть на этих «курочек»! Но тогда на это никто не обращал внимания — не до юмора было. Хотя один случай был уж совсем неожиданным. Когда женщины «разбирали» детский магазин, туда вошел самый настоящий милиционер, в форме, с наганом на боку.
Он выхватил свой револьвер и пару раз пальнул в воздух. И стал призывать к порядку. Бабы его окружили. Милиционер оказался пьяным. А так как все ждали, что вот-вот появятся немцы, то сердобольные женщины раздели его, переодели в штатское и куда-то увели, чтобы спрятать.
А. АГАФОНОВ. Когда наши ушли, первым делом мы обследовали горящие дома. Недалеко от нас горел радиокомитет, его наши же и подожгли. А там в подвале лежали радиоприемники. Туда лазили мужики и доставали их. А там в подвале, в темноте разглядеть аппаратуру невозможно было. Они поднимались наверх, распарывали упаковку и смотрели: если приемник был низкого класса, пинали его ногой и лезли за другим. Потом горящее здание рухнуло, вход завалило, несколько мужиков так и осталось в том подвале.
А. ГАВРИЛОВА. Работала я на заводе железобетонных конструкций. У меня было шестеро детей. Двое в войну умерли. Когда немцы входили в Ростов, побежали мы на фабрику-кухню, может что-то из продуктов удалось бы достать. Побежала и я. А там две кирпичные баррикады на улице стояли. Сами же их и строили. Ко мне приходят раз в воскресенье: давай, выходи баррикады строить. Я отвечаю: «Посмотрите, сколько у меня детей, куда я пойду?». Старшая дочь: давай я за тебя отработаю. Но один раз все-таки была — кирпичи подносила.
Так вот, когда я прибежала на фабрику-кухню, на одной из баррикад стрельба — там какой-то наш красноармеец оставался. Немец из-за одного угла стреляет, а он — из-за другого. Я между ними и оказалась. Немец мне кричит: «Вэг, матка, вэг!» Я поняла: он предупреждает — уходи!
Мы жили тогда в бараках. Когда немцы в город вошли, и к нам в бараки заглядывали. Кричали жутко: партизан, партизан! Мол, где партизаны? Какие партизаны, откуда нам знать? Мы, женщины, как овцы, сбились в кучу. Страх господен! А дети во дворе попрятались по туалетам. Поорали они и ушли. А позже наши бараки сгорели при бомбежке.
П. КЛИМОВА. Когда осенью 1941 года наши части оставили Ростов, немцы не сразу вошли в него. И вот над городом стояла зловещая тишина. Только собаки выли. А когда вой стихал, становилось еще страшнее. Словно он предвещал нам что-то ужасное. И пожаров было много. А ночью город, освещенный их огнями, выглядел просто жутким.
Л. ГРИГОРЬЯН. Первая оккупация была внезапной. Наша семья не успела эвакуироваться, и утром мы вышли на балкон. И увидели бегущего красноармейца, паренька, который снимал на бегу гимнастерку. Винтовку он тоже бросил через забор. Он был один, видимо, отставший. Он промчался по улице Горького, и буквально через пятнадцать минут появилась колонна немецких мотоциклистов. Их было не меньше 50. Все великолепно экипированы, в касках, с автоматами. Впечатление это произвело ужасное — несчастный, растерзанный красноармеец и эта механизированная, автоматизированная, мощная колонна. Было такое ощущение: приехали сверхчеловеки, и что это — навсегда.
А. АГАФОНОВ. Впервые мы увидели немцев на углу Красноармейской и Ворошиловского. Это была колонна мотоциклистов. Мотоциклист с автоматом наперевес сидел за рулем, а в люльке находился пулеметчик. Мы выпучили глаза. Мы стояли группой: Мишка Гущин, Ленька Закрыжевский и другие. Нам под четырнадцать подходило, уже подростки. День был очень холодный, морозный. Небо затянуто тучами. И все это усиливало гнетущее впечатление. Один мотоциклист оскалился, оскал его показался мне страшным. И крикнул: «Сталинюгенд». А мы уже знали, что такое Гитлерюгенд. Он расхохотался и показал на нас: «Пуф-пуф»… А потом на полном серьезе повернул пулемет на турели и дал очередь поверх наших голов. Мы прыснули, как воробьи. И сразу же оказались внутри двора. Нас душил мальчишеский гнев: хоть бы булыжником ответить! Ненависть без выхода особенно болезненна…
