Николай Кожевников - Гибель дракона
— Господин атаман отдыхает? — деревянно хихикнул. — Ваша мысль о возведении плотины в Узкой пади оказалась весьма удачной. Генерал будет доволен вами.
— Я, господин Казимура, может быть, — атаман выпрямился, не вставая с места, — единственный русский самурай.
— Русский никогда не будет такой самурай, как мы.
— Да, конечно, — поспешно согласился атаман, отводя взгляд. — Русским далеко. — Помолчав, осторожно попросил: — Мне тут, господин капитан, отправить надо... в порядке Токуй Ацукаи[1]. Необходимо ваше свидетельство.
— Кто?
— Сын одного мастерового. Отказался идти служить в корпус генерала Бакшеева. И девка, русская, агитировала за Советы. А тут, кстати, — вкрадчиво закончил он, пряча ехидную улыбку (Ты думаешь, я меньше твоего знаю, капитанишка паршивый?), — запросец есть из отряда семьсот тридцать первого.
— Хорошо. Вечером попозже я буду в жандармерии. Напишу.
Капитан насмешливо оглядел растрепанного атамана: «Разве таким должен быть вождь?» Тяжелый воздух комнаты, отравленный запахом спирта, застоялого табачного дыма и потного человеческого тела, вызывал тошноту.
— Чем могу служить, господин капитан? — грузно повернулся на стуле атаман и подумал: «Подожди, я с тобой за все рассчитаюсь!» Губы его зло поджались, усы встопорщились.
— Оттуда, — японец кивнул на окно, — никто не приходил?
Атаман отрицательно покачал головой.
— Когда придут оттуда, — капитан подмигнул, — с вашей стороны, поставьте меня в известность.
— Слуш... Хорошо, — поправился Семенов, вздрогнув. Капитан похлопал его по плечу и вышел...
Давно от всей души Семенов желал Казимуре провалиться, но до сих пор его молитвы не были услышаны. «Ничего, — успокаивал себя старик, — на этот раз, глядишь, сцапают». Он знал: с каждым днем щели на советской границе становятся все уже, а посты — все чаще «Эх, война бы!..»
Стук в дверь. Атаман приглаживая волосы, отозвался хрипло:
— Войди!
Дверь медленно отворилась. Сутулый, большерукий человек, с мышиными глазками на изрытом оспой лице, нерешительно вошел и, почтительно сняв шапку, остановился у входа.
— Ну? — сурово бросил атаман.
— Все сделал, как приказано.
— Садись.
Вошедший поспешно присел на краешек стула. Лицо его приняло умильное выражение.
— Расскажи, — велел атаман, — как там... как живут?
— Плохо, господин атаман. Колхозы гнетут, — заученно ответил рябой и тут же заговорил горячо, заинтересованно: — Пограничников нагнали! Через рубеж ползти — выискиваешь болото... — он замялся. — А туда, сами знаете, лезть страшновато. Там тоже... напущено. А я, грешным делом, заразы страсть как боюсь...
— Подъесаул Трюнин! — атаман встал. Трюнин вскочил тут же, словно вздернутый за веревочку. — Настали последние дни произвола красных! Меч самураев уже занесен...
Трюнин, часто моргая, смотрел на Семенова, но не слушал его слов. Он вспоминал молодость, золотое времечко, когда они с атаманом гуляли по Забайкалью на быстроногих конях... Эх, времечко!..
Семенов достал карту:
— Дивизия стоит на месте?.. Отлично! Тем быстрее дойдем до Читы. — Подъесаул пользовался особым расположением Семенова: старый служака, кровью связанный соратник. — Теперь, когда прекратятся нарушения, они совсем успокоятся. Это твой последний переход. Следующий раз мы встретимся там! — атаман широким жестом указал в сторону границы. — Сейчас зайди к капитану Казимуре. И сегодня же ночью — обратно... Ну, а крыс-то они перепугались? Переполох был?
— Был, ваше превосходительство, был, — заторопился подъесаул, — умопомрачительный! — и замолчал, преданно глядя на атамана.
— Ну, добро. Иди к капитану.
Семенов, хмурясь, деловито разложил карту и стал отмечать расположение советских полков, переданное Трюниным. Изредка он бормотал под нос:
— Никакой мысли! Ну и вояки. Расклюем, как ястреб кур.
7Конь нащупал дно и, весь дрожа, поднялся над водой. Карпов взобрался на крышу домика. Навстречу ему осторожно двигалась пожилая женщина в темном платье со жгутиком платка на шее, а следом за ней, скользя по замшелым доскам, спускалась девушка в порванном цветастом сарафане. Руки у нее дрожали, испуганные синие глаза перебегали с Карпова на лошадь, с лошади на Карпова.
— Раздевайтесь, — с трудом выговорил Карпов. — Скорее... — Он попытался улыбнуться, но посиневшие губы не слушались. Понял вдруг: крыша доживает последние минуты. Она взрагивала, жалобно поскрипывала под ударами волн. — Вы будете держаться за гриву, а дочка — за хвост коня. Плавать умеете?.. — Карпов коченел на ветру. В воде, кажется, было теплее.
— Умеем... — девушка поспешно снимала сарафан. Раздевшись, аккуратно свернула мокрую ткань и растерянно оглянулась на мать, будто спрашивая, куда девать платье.
— Бросьте, — посоветовал Карпов.
— Аня, помоги! — руки матери запутались в узких рукавах. Дочь дернула платье. Материя затрещала. — Осторожно, сумасшедшая! — женщина испуганно взглянула на Карпова.
Девушка опустила ногу в поток и вскрикнула:
— Холодно-то как, мамынька!..
Но мать сильным движением столкнула ее и сама прыгнула следом. Крыша затрещала и начала разваливаться, доской ударило лошадь, и та, теряя клочья пены с оскаленной морды, поплыла против течения. Карпов едва успел спрыгнуть и ухватиться за холку. Женщина часто оглядывалась на дочь, пытаясь улыбкой подбодрить ее.
Перед мордой лошади проплыл тюк с двумя крысами. Злобно пища, они грызли друг друга. Светлая обшивка тюка пестрела кровавыми пятнами. Лошадь испуганно взяла вбок, кося красновато отливающим глазом. И без того вконец продрогший, Карпов вдруг почувствовал, как все его нутро обожгло жестоким морозом. Он всегда ненавидел и побаивался крыс.
8— Я поеду, товарищ военфельдшер, тут теперь ваши заботы, — комиссар, указав взглядом на быстро приближавшихся к берегу Карпова и спасенных им женщин, легко поднялся в седло и, не дожидаясь ответа, поехал в сторону полковых казарм.
Военфельдшер Коврова, покопавшись в сумке с красным крестом, вынула пузырек для спирта и отметила с сожалением, что он наполовину пуст.
Лошадь ступила на берег, толпа вздохнула облегченно и радостно. Женщин подхватили и, кутая в одежду, повели к двуколке полковой санчасти. Лошадь погнали на конюшню. Карпов присел на камень, не чувствуя ни дождя, ни ветра. Кашин подал промокшее обмундирование. Карпов благодарно кивнул и принялся натягивать брюки, потом гимнастерку, не понимая, зачем он это делает.
— За бригадира с дочкой... — гудел близко над ухом голос председателя, — за работу солдат спасибо, товарищ политрук, от всего колхоза... Мы уж, товарищ политрук, никогда этого...
Карпов, все яснее ощущая озноб, слышал эти слова будто из старого, испорченного репродуктора.
— Товарищ младший политрук...
Карпов обернулся на мягкий девичий голос и увидел сначала стаканчик со спиртом, протянутый ему, потом девушку в форме младшего лейтенанта медицинской службы.
— Выпейте, — слабая улыбка тронула губы военфельдшера, лицо ее было приветливо и почему-то показалось Карпову давно знакомым.
Председатель колхоза бодро крякнул:
— Лечись, политрук!
— Спасибо вам, — заговорила только что подошедшая дочь бригадирши. — Что бы с нами было... что бы было... — дрожа всем телом, она, не отрываясь, глядела на то место, где была избушка, а теперь из воды торчали одни стропила, будто руки утопающего.
Карпов, уже взяв в руки стаканчик со спиртом, неожиданно протянул его девушке.
— Выпейте! Сразу теплее станет.
Девушка, бережно держа перед собою стаканчик, побежала к матери. Председатель колхоза, нахмурился, но ничего не сказал. Военфельдшер Коврова негромко, но строго заметила:
— Вам никто не разрешал отказываться от лекарства. До помещения два километра, вы простудитесь.
Карпов, взглянув на нее, на прилипшие ко лбу и вискам светлые завитки волос, выбившиеся из-под берета, улыбнулся.
— Товарищ политрук, взвод выстроен! — доложил Кашин.
Карпов поднялся, пожал растерявшейся девушке руку, весело заметил:
— А вы строгая! — и пошел к взводу.
9Капитан Казимура нервничал: снова переход через границу. Прошлый раз, на обратном пути, овчарка вырвала у него клок одежды и прокусила кожу. Эти большевики словно почуяли что-то: граница все неприступней. Единственное утешение — последний раз. Скоро он придет туда победителем, и тогда его карьера пойдет ввысь стремительно. Чем он хуже, к примеру, Доихары Иедзу? А тот рывком превратился из капитана в генерала. Из разведчика — в командующего одной из армий Японии. Главное — как повезет.
Он, Казимура, выдвинулся в первые ряды разведчиков сравнительно недавно, обратив на себя внимание в Китае. Там ему удалось поднять прояпонское восстание в одной из провинций, и японские войска, благодаря его таланту, прошли триумфальным маршем десятки километров. И на текущем счету Казимуры в Токийском банке Мицуи появилась кругленькая сумма. А уж в России!.. Казимура оживленно потирал руки. Давным-давно, в детстве, старая гадалка, раскинув рисовые зерна по исчерченному иероглифами листку бумаги, предрекла ему, что умрет он глубоким стариком в почете и в богатстве. «Труден путь к богатству, — говорила она, — сотни смертей избежишь ты, но добьешься своего». Что ж, до старости Казимуре далеко, тем более до глубокой. Генерал Доихара обещал ему губернаторство, и Казимура станет губернатором: он не даст императору оснований быть недовольным своим слугой. Вот бы только разведку поскорее оставить! Несмотря на предсказание гадалки, на дне души всегда копошится предательский страх за свою жизнь.
