Андрей Бронников - Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ
Осмотревшись по сторонам, я увидел скромного парня в модной по тем временам цветастой рубахе и синих тренировочных штанах. В руках у него был учебник немецкого языка. Это меня заинтересовало, я пересел поближе и спросил:
— Иняз будешь сдавать?
Тот кивнул и по-прежнему смотрел в учебник.
— В девятую? — не унимался я.
На этот раз юноша поднял глаза и спросил:
— Ты тоже?
Я подтвердил, и завязался разговор. Парень говорил, то и дело сползая на украинский в крайнем его проявлении — с «западенским» говорком. Иногда мне даже приходилось ему подсказывать некоторые русские слова. Оказалось, что нелюдимость Валентина — так звали парня — в основном обуславливалась его плохим знанием русского, а на деле он оказался очень общительным и доброжелательным человеком.
Родом Валя был из села Хмельницкой области, Каме-нец-Подольского района. Порой он с трудом подбирал слова, но, тем не менее, поведал мне, что сомневается в поступлении и как запасной вариант рассматривает цирковое училище.
Так началась наша дружба, которая продлилась четыре года, и лишь офицерская служба, а затем глобальные события отрицательного свойства разлучили нас, что вовсе не изменило мои братские чувства к нему.
Своим коньком я не без оснований считал английский язык. Благо, что окончил специализированную школу с преподаванием ряда предметов на английском языке. Надежды мои оправдались.
У входа в казарму. Курсанты (слева направо): Казанский, Ежков, Скирта, Ганчук, Пятаков
Первым экзаменом и был как раз иностранный язык. Этим же вечером Малинин уже в который раз построил абитуриентов, достал листок и зачитал фамилии. Затем, поднял глаза, окинул всех взглядом, выдержал паузу и равнодушно произнес: «Выйти из строя». Команда была немедленно выполнена, и тут же прозвучала следующая: «Направо, в каптерку за получением вещей — шагом марш!»
Это означало, что вышедшие из строя экзамен завалили и теперь должны были получить вещи и освободить помещение. В казарме раздался глухой стон разочарования с одной стороны и глубокий вздох облегчения с другой.
Я остался в строю. Валя Ганчук тоже. По этому предмету я получил отметку «хорошо». Второй такой же балл получил уже упомянутый Юра Манюхин.
Экзамен по русскому языку письменно, сиречь сочинение, отличался от прочих, пожалуй, только тем, что вышедших из строя на вечерней перекличке оказалось значительно больше.
Казарма заметно опустела. Теперь уже было много ни кем не занятых и аккуратно заправленных без постельного белья кроватей. Меньше стало абитуриентов, и достаточно легко стало занять место в ленинской комнате для учебы после отбоя.
На экзамене по физике преподаватель порекомендовал мне поступать с такими знаниями на инженерный факультет и поставил «отлично», сразу объявив об этом, поэтому вечером на построении я чувствовал себя уверенно.
Наконец был сдан последний экзамен. К этому времени все оставшиеся абитуриенты были переселены в один из кубриков расположения роты. Иными словами, теперь нас стало не более одного взвода, поэтому команда на построение выполнилась очень быстро. Никого не пришлось ни ждать, ни разыскивать. Уже в ранге заместителя командира взвода сержант Малинин начал перечислять фамилии.
Я не поверил своим ушам, когда услышал и свою. Оглушенный очередной неудачей, не помня себя от расстройства, вышел и привычно развернулся лицом к строю. Валька Ганчук тоже оказался рядом со мной, но легче от этого не стало.
Вихрь мысленного возмущения и обид в моей голове был прерван неожиданной командой Малинина: «Нале-во! В расположение шагом марш. Отбой!» Вероятно потому, что нас оказалось меньшее количество, а может быть, ему просто дали список зачисленных, он сделал именно так — вывел из строя тех, кто поступил, а остальных отправил в каптерку.
Следующий день оказался свободным, и после обеда я был вызван на КПП — ко мне приехала мама. Я взял сумку, которая, к слову, до сих пор валяется у меня в чулане, и беспрепятственно вышел на улицу Каляева. По-видимому, меня посчитали не поступившим, и несколько часов я пробыл в городе с мамой, откуда вернулся уже налегке и постриженный наголо.
Мои новые друзья чудачили и развлекались. В казарме стоял гомерический хохот, даже всегда серьезный и насупленный сержант Малинин по-свойски смеялся вместе со всеми. После того, как мы были зачислены, в нем произошли неуловимые изменения по отношению к нам.
Между тем веселье продолжалось. Посреди кубрика на табурете сидел Ганчук, а над ним с ножницами в руках колдовал Вадик Курашов, бесстрашно отхватывая пряди волос. Через несколько мгновений на затылке у Вальки сияла огромная лысина, и теперь он походил на монаха-ка-пуцина.
Все вновь покатились со смеху, но это было еще не все. Вадик опять усадил Ганчука на табурет, все тем же нехитрым манером увеличил проплешину до лба — и перед нами сидел скабрезный старичок, умело изображенный владельцем лысины. Затем каждый из нас имел счастливую возможность пройтись электробритвой по стриженой голове Валентина, которая, в конце концов, засияла как солнце.
Следующим стал сам Вадик Курашов, и к ужину на построении уже все сверкали лысыми головами. В тот момент мы радостно смотрели в будущее, представляя себя героическими и мужественными офицерами ВДВ. Увы, это был мираж, отнюдь не соответствующий суровой и простой действительности, с которой был прекрасно знаком фронтовик полковник Ашихмин.
Утром следующего дня оба потока поступивших уже сидели в большом лекционном зале, сокращенно БЛЗ, и невнимательно слушали наставления командиров. Тогда выяснилось, что талантливые «поющие» братья-близнецы, Сергей и Александр Лавровы из Горловки, тоже оказались нашими однокашниками, а Николай Малинин стал командиром одного из отделений. К моему удивлению, заместителем командира взвода оказался тот самый сержант, которого я помнил еще по первой попытке поступления. Выяснилось, что он тогда тоже не поступил и стал курсантом только что. Звали его Михаил Будилов.
На обед мы уже шли общим с инженерным факультетом строем, плетясь в хвосте колонны. Здесь были и разношерстно одетые гражданские абитуриенты, были и солдаты, поступившие из войск, а также и суворовцы уже наряженные в парадную курсантскую форму. Так называемые «кадеты» экзамены не сдавали, а были зачислены по результатам окончания суворовского училища. Наша юность осталась на третьем этаже казармы, только мы об этом еще не знали.
А пока мы бодро шагали по центральной дороге, которая вела к выходу на КПП и одновременно — к столовой. Атмосфера невероятного счастья владела этими короткострижеными пацанами. Не нарушали общего настроения своих подчиненных и командиры рот: старшие лейтенанты Крикунов и Алымов, а также старший лейтенант Солуянов. Последний впоследствии стал Героем Советского Союза.
Теперь это место в училище называется аллея Героев, а некоторые из тех юношей, что шли тогда здесь в далеких 1976-м и других годах, остались тут навеки отлитыми из бронзы памятниками.
После приема пищи наш взвод под командованием уже сержанта Будилова направился на кафедру иностранных языков. Если не считать экзамена, мы здесь в таком составе были впервые и едва разместились в единственном большом классе. Несколько минут мы сидели в ожидании, наконец дверь открылась, и тут же прозвучала команда «встать, смирно!». Мы дружно загрохотали стульями и замерли. В класс вошла делегация из нескольких офицеров. К нашему удивлению, ее возглавлял полковник в общевойсковой форме. Грубые черты лица придавали ему брутальности и, как мне тогда показалось, суровости. Он по-свойски махнул рукой, и мы уселись на места. Представился он полковником Лаврёновым.
Офицер расположился за преподавательским столом, внимательно оглядел сидящих перед ним пацанов и начал говорить.
Как мы узнали значительно позже, это был будущий начальник 5-го управления ГРУ, или, как его называли в местном обиходе, «директор спецназа», а на тот момент он занимал должность заместителя начальника направления.
Говорил Лаврёнов недолго, после общих и ободряющих фраз он произнес: «Вопросы есть?» Сначала воцарилась тишина, а потом чей-то робкий голос спросил: «Скажите, пожалуйста, а куда мы поступили?»
Полковник помолчал, нахмурил и без того мрачноватое лицо и как-то внушительно и серьезно сказал: «А вот это вам, ребята, знать еще рано». Вот тут мы поняли, что иностранный факультет к языковой деятельности, похоже, имеет опосредованное отношение, а предстоит нам нечто более важное и ответственное.
* * *Семь лет спустя.
Афганистан, провинция Кабул, 1983 год.
Жара наступала, вода кончалась. Провизии изначально много не брали. Кончались и терпение, и силы, в основном моральные. Ничто так не выматывает, как долгое ожидание и бездействие, а еще неизвестность. Группа старшего лейтенанта Ганчука уже четвертые сутки находилась в засаде, увы, безрезультатно. По информации, исходившей из мутных недр Царандоя, здесь должен был пройти караван душманов с боеприпасами и вооружением.
