Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»
— Двенадцатый, я — «Марион», вызываю на связь, — вдруг раздался в наушниках голос Ягвица. Значит, случилось что-то важное.
— Слушаю, Двенадцатый, — машинально ответил Карл, которому совершенно не хотелось говорить с эсэсовцем.
— Северо-западнее над объектом одиночный самолет, видимо разведчик. Идет курсом двести пятьдесят. Приказываю уничтожить!
Фон Риттен бездумно, автоматически развернул на северо-запад и увидел двухмоторный бомбардировщик Ту-2, приближающийся на большой скорости к охраняемому ими шоссе.
— Внимание! — предупредил он ведомых и начал выполнять привычную, надоевшую работу без всякого желания и боевого азарта.
Они пытались атаковать Ту-2 с ходу со стороны солнца. Сегодня Карла не беспокоило, что на встречных курсах прицеливание намного труднее: чуть прозеваешь — и разведчик мелькнет в прицеле мимо. Действовал он без всякой инициативы, не интересуясь результатами атаки.
«А что, если послать всех к черту и вернуться на аэродром? — подумал он. — Хватит. Пусть будет, что будет». — Но потом он вспомнил, что там его ждет встреча с Ягвицем.
Но тут откуда-то сверху, словно молния, блеснула огненная трасса, отсекая их от разведчика Ту-2.
— «Яки»! — крикнул один из ведомых.
Но Карл и сам уже понял, что стреляли по ним не ангелы небесные, а истребители прикрытия, которых он сегодня проглядел, занятый невеселыми раздумьями.
Теперь, когда начался воздушный бой, Карлу и его ведомым стало не до разведчика Ту-2. «Мессершмитты» сами стали объектами для атаки краснозвездных «яков», с гвардейскими знаками на фюзеляже.
Оказалось, что даже в тяжкий момент мировой скорби по поводу гибели третьего рейха свои шкуры им были дороже былых идеалов нацизма.
Могучий инстинкт самосохранения заставил Карла потянуть штурвал на «косую петлю» так, что с концов плоскостей сорвались белые шнуры уплотненного воздуха.
Он и его ведомые испытатели выжимали из своих потрепанных «мессершмиттов» все возможное, но слишком тяжелы и неуклюжи они были по сравнению с маневренными «яками».
На третьей «петле» русские достали его ведомых, и 16 летчики, не испытывая судьбу, покинули с парашютами задымившиеся машины.
Теперь над прикрываемым шоссе Карл оставался один.
В верхней точке «косой петли», когда самолет находился вверх колесами, фон Риттен взглянул на землю и увидел, что охраняемая ими колонна войск на шоссе исчезла, накрытая разрывами реактивных снарядов.
Это работали вызванные разведчиком девятки штурмовиков Ил-2.
При виде пламени, охватившего автомашины и танки, Карл не мог отказать себе в последней шутке.
— «Марион», — сказал он Ягвицу, — по-моему, твоих дружков, прежде чем отправить в пекло к дьяволу, неплохо поджарили на земле.
На эту фразу ушло не более пяти секунд, но их оказалось вполне достаточно, чтобы советский летчик прицелился. Сверкнуло пламя, и страшный удар сотряс машину и тело Карла фон Риттена. Но сознание было еще ясное: он понял, что самолет падает, разламываясь, что комбинезон набухает кровью. «Вот и все, — с грустью подумал он. — Какое хорошее было начало, и какой жалкий конец…» А может, еще не все? У него есть парашют, и хватит сил дотянуться до спасательного кольца… Но зачем? Чтобы продлить свою агонию? Хватит… Конец должен быть если не красивым, то во всяком случае не мучительным…
НАКАНУНЕ
Глава первая
Прозвучал третий удар станционного колокола. Дежурный по станции — миловидная женщина в фуражке с красным верхом, священнодействуя, подняла зеленый флажок, словно дирижерскую палочку. Лицо ее выражало неприступную серьезность, подчеркивавшую важность происходящего события.
Лязгнув сцепкой, почтово-пассажирский поезд «Киев — Шепетовка» медленно тронулся от перрона украинской столицы.
В этот момент из распахнутых вокзальных дверей на перрон выскочил лейтенант в темно-синей авиационной форме. В одной руке он держал увесистый чемодан, в другой шинель.
В несколько прыжков он догнал седьмой вагон и с разбега забросил чемодан в тамбур. Проводник, стоявший у открытой двери, успел перехватить багаж и протянул руку лейтенанту. Но тот, освободившись от тяжести, легко вскочил на ступеньку и поднялся в вагон.
— Чуть-чуть не опоздал, — сказал он извиняющимся тоном и достал билет.
Пока проводник разглядывал билет и плацкарту, лейтенант вытер платком влажный лоб и заправил под пилотку растрепавшиеся светлые волосы.
— Где прикажете разместиться? — спросил он, угощая проводника папиросой из пачки «Казбека». Тот сделал широкий жест рукой и, затянувшись ароматным дымком, произнес тоном радушного хозяина:
— Занимайте место, где понравится. Сегодня вагон идет полупустой.
Лейтенанта, чуть не опоздавшего на поезд, звали Андреем Петровичем Рогачевым. Так было написано в его документах. Но по молодости лет (ему шел всего двадцать третий) по отчеству его никто не величал. Курсанты из Борисоглебской авиашколы, где он был инструктором, звали его «товарищ лейтенант», друзья просто Андреем, начальство же обращалось по фамилии, официально — товарищ Рогачев. Правда, был раньше в Борисоглебске человек, которому разрешалось называть его и Андрейкой, и просто Андрюшкой. Но год назад он уехал по комсомольской путевке строить город на Амуре.
Андрей прошел в глубину вагона. В третьем купе разместились несколько молодых женщин. Они что-то весело обсуждали. Женщины неуловимо походили друг на друга — вероятно, из-за одинаковых коротких стрижек и непринужденной манеры в общении. У каждой из них на груди поблескивали оборонные значки.
Увидев летчика, они с интересом посмотрели на него, а самая озорная, сидевшая с краю, поинтересовалась:
— Вам до Коростеня, товарищ летчик?
Андрей, считая свое новое назначение чуть ли не военной тайной, пробормотал что-то невнятное и поспешил занять место подальше от шумной компании. Он устал от дел и событий, которые на него обрушились за последние дни. Хотелось побыть одному, чтобы отдохнуть от впечатлений и, разобравшись в них, разложить все по местам.
В предпоследнем купе он задвинул чемодан на третью полку и повесил шинель на крючок. Затем, вынув из кармана шинели сложенный вдвое номер журнала «Огонек», присел к открытому окну.
Перед Первомайскими праздниками Андрей Рогачев окончил программу курсов командиров авиационных звеньев. Выпускников направляли в строевые части. Андрей просился на Дальний Восток, поближе к той, что писала письма все реже, а в марте задала ему зондирующий вопрос: что скажет он о том, что один красавец геолог сделал ей предложение?
Он просил ее не спешить, подождать с решением до окончания курсов, но, видимо, не суждено им больше встретиться.
Его судьба решалась не на небесах, а в отделе кадров авиашколы. Капитан в пенсне вручил ему предписание ехать на запад, в славный город Киев. «Есть!» — ответил он, хотя был очень недоволен назначением.
В третьем купе слаженные женские голоса запели песню из кинофильма «Цирк», которую сейчас пели все — и стар и млад:
Над страной весенний ветер веет,
С каждым днем все радостнее жить,
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить.
Андрей отвлекся от своих мыслей и, тихонько подпевая, стал смотреть в окно.
Сначала, до самого Ирпеня, за окном мелькали дачные постройки, затем населенных пунктов стало меньше, а за Тетеревом вдоль железнодорожного полотна потянулись густые лесные массивы. Поезд шел медленно, останавливаясь у каждого разъезда.
Андрею наскучило однообразие пейзажей, и он потянулся к журналу, на обложке которого был изображен обнаженный по пояс солдат-абиссинец с кремневым ружьем в руках. Грудь и плечи солдата были покрыты язвами и вздувшимися волдырями. Это был результат разбрызгивания иприта с итальянских самолетов. Фашисты вели химическую войну против беззащитного населения Абиссинии.
Журнал был не свежий. Он освещал события двухнедельной давности. Из сегодняшних газет Андрей знал, что война в Абиссинии шла к концу. Итальянские войска вошли в Аддис-Абебу. Чувствуя полную безнаказанность, Муссолини и его чернорубашечники делали все что хотели, полностью игнорируя Лигу Наций.
Андрей Рогачев жил в беспокойном мире и остро чувствовал, как была необходима Родине его профессия летчика-истребителя.
2Андрей посмотрел на карманные часы с выгравированной надписью: «За 2-е место на воздушно-стрелковых соревнованиях ВВС Орловского военного округа».
Поезд ехал третий час, но еще не покрыл и половины расстояния.
Песни, доносившиеся из-за вагонных переборок, смолкли.
Угомонившиеся попутчицы из третьего купе решили пообедать и начали выкладывать снедь из своих баулов.
