Александр Осипенко - Пятёрка отважных. Лань — река лесная
Первым заговорил Гуз. Он запахнул на груди рубаху, с брезгливостью поморщился:
— Какой он страшный! Б-р-р!.. Горб, как студень дрожит, и волосы шевелятся…
Лёня окинул взглядом кусты, за которыми осталось Чёрное озеро, нервно передёрнул плечами и, заикаясь, проговорил:
— Н-неужели это б-был он?
— А то кто же! Он! Кому ещё там быть!
Алик молчал. Он присел на пень и со страдальческим видом принялся рассматривать свою босую ногу. Жаль было сандалия. Только позавчера дед принёс из сельмага. Жёлтые, с блестящими пряжками и такие лёгенькие! Не слыхать на ноге… Алик вздохнул. И чего было бежать! Горбун… Откуда он мог взяться, тот горбун? Просто, видно, лежит в воде коряга. Вода поколыхивается слегка, вот кажется, что он шевелится…
— А видали, какая у него голова? — вспоминал Валерка. — Во-о! И волосы во все стороны…
— А нос! Ты заметил, какой у него нос? Вот такой! — Лёня приставил к лицу кулак. — Сперва тонкий, а на конце — как картошка.
— Никакого горбуна там не было! — сказал наконец Алик. — Сами мы всё выдумали. Просто показалось.
— Всем троим? — удивился Лёня.
— И десятерым может померещиться. У страха глаза велики, — проворчал Алик и снова посмотрел на свою босую ногу.
— А вот и неправда! — горячо возразил Гуз. — Помнишь, как он глянул на нас?
Алик долго молчал, потом улыбнулся и предложил:
— Хотите, я сейчас вернусь на озеро?
— Что ты! — испугался Лёня.
— А вот и слабо! — выкрикнул Валерка. В нём вдруг проснулось утреннее настроение.
— Слабо?
— Слабо! Сто раз слабо!
— Эх ты! На, держи!
Алик отдал Валерке свою корзинку с ягодами, которых осталось меньше половины, повернулся и исчез в кустах. Валерка и Лёня остолбенели.
— Да… что ж ты молчишь?! — наконец спохватился Лёня. — Зови его! Верни!
— А-а-лик!!! — не своим голосом завопил Валерка. — Верни-и-ись!
— И-и-сь! — откликнулась пуща, и всё вокруг замерло, будто онемело. Даже осина, возле которой стояли Валерка и Лёня, перестала дрожать, насторожилась, словно и она ожидала чего-то недоброго…
Голубая лодка и человек в шляпе
Лёня и Валерка не на шутку растерялись. Сколько они ни звали, Алик не откликался.
— А может, он пошутил и спрятался где-нибудь здесь? — высказал догадку Лёня. — Давай поищем.
Облазив все ближние кусты, ребята ни с чем вернулись на поляну. Тогда Валерка взобрался на самую верхушку росшего неподалёку дуба. Но дуб был не так высок, чтобы с него можно было увидеть Чёрное озеро, его крутые берега. Раздосадованный и злой на самого себя, Валерка слез с дуба и сел на трухлявый пень. Лёня, прикусив нижнюю губу, устроился рядом, на траве.
Пролетел самолёт. Лёгкая тень его скользнула наискось поляны и исчезла. Вновь стало тихо и тоскливо.
Заставила ребят очнуться песня. Она взлетела неожиданно громко где-то совсем рядом. Оба вскочили на ноги, оглянулись. По реке плыла красивая голубая лодка. В лодке сидел мужчина в синей вылинявшей майке и помятой серой шляпе. Он лениво взмахивал вёслами и во всю силу своих, должно быть, богатырских лёгких тянул:
О-ой, ре-еченька-а, ре-еченька-а,
Что-о же ты непо-о-олная-я?
Лю-ли, лю-ли, лю-у-ли-и,
С бе-е-режко-ом не ро-овна-ая-я?
Лёня и Валерка стояли и не знали, что им делать. Лодка плыла в их сторону. Может, спрятаться?
Но человек в лодке уже заметил их. Он оборвал песню, выпрямился во весь рост и спросил:
— Эй, хлопцы! Вы из какой деревни?
— Из Заречья, — поспешил ответить Валерка.
— А старого Войтёнка здесь не видели?
— Нет, не видели.
— Вот старая перечница! — пробормотал человек. — Условились тут встретиться, а он не пришёл…
Мужчина налёг на вёсла, и спустя минуту лодка мягко ткнулась носом в песчаный берег.
— Грибы собирали или ягоды? — легко выскакивая на песок, поинтересовался незнакомый.
— И грибы и ягоды.
— Замечательно! Вот вы меня и угостите ягодами. Идёт?
Валерка подставил свою корзинку, а сам отодвинулся в тень берёзы. Человек снял шляпу, запустил в корзинку руку и спросил:
— Рукав коза сжевала?
— Да нет, — смутился Валерка. — Это я сам, за сук зацепился…
— Значит, быть бане дома. Вечером приду с лёгким паром поздравить, — серьёзно пообещал мужчина и набил рот ягодами.
Валерка с интересом смотрел на него. Он узнал мужчину. Это был Николай Николаевич Казанович, двоюродный дядя их одноклассницы Вали Казанович. Валя рассказывала, что он работает в Академии наук, печатает в журналах очерки и рассказы о родной природе.
Среди Валеркиных знакомых никогда не было ни учёных, ни писателей, и ему казалось необычным и приятным, что такой известный человек сидит рядом с ним на поляне и ест ягоды из его корзинки.
— Смотри-ка! И ей, мерзавке, ягод захотелось! — вдруг воскликнул Николай Николаевич и ловко взмахнул над корзинкой рукой.
— Бросайте, это же оса! — вскочил Лёня. От осы или шмеля он готов был бежать на край света.
— Оса? А вот мы посмотрим, какая это оса.
Николай Николаевич разжал кулак. На ладони неподвижно лежало похожее на осу насекомое.
— Ужалила? — сочувственно спросил Валерка.
— Оса, да и пчела, и шмель никогда не ужалят, если их быстро зажать в кулаке. Тычутся там, как слепые. А у этой козявки и вовсе жалить нечем. — Николай Николаевич пригладил рукой чёрные, едва тронутые сединой волосы и с наслаждением растянулся на траве.
— Нет, а в самом деле, почему она не укусила вас? — не мог успокоиться Лёня. — Меня однажды так ужалила!..
— Хотите, расскажу вам сказку про эту букашку? — предложил Николай Николаевич. — Поучительная сказка. Только слушайте внимательно… — Он закурил и негромко начал: — Не за горами, не за морями, на берегу реки Тихоструйной, стоял Зелёный бор. Жили в том бору и зайцы, и белки, и лисы, и барсуки. Даже рогатые лоси водились. Но больше всего было трудолюбивых пташек. Нравилось им там. А чтобы какой-нибудь недруг не пробрался в их зелёные владения, поставили птицы Дрозда Дроздовича за порядком следить.
Поблагодарил Дрозд за доверие, облюбовал себе самое высокое дерево, уселся на макушку и сидит. Сидит, во все глаза глядит, крепким клювом поводит. А только отважится какая-нибудь мошка-букашка в лес залететь, на листик или веточку сесть, Дрозд тут как тут: раз — и нет вредителя.
Порядок в лесу. Всё досмотрено, всё по-хорошему идёт. Рады птицы, не нахвалятся Дроздом Дроздовичем. Дрозду это, известное дело, по душе. И решил он как-то, что можно уже и отдохнуть малость.
А в это время откуда ни возьмись — Муха-Зеленуха. Проворная такая и не из глупых. В молодости эта Муха где только не побывала, облетела горы и долы, многое видела, многому научилась. И вот решила она пробраться в Зелёный бор да поживиться там около пташек. Только как бы это Дрозда перехитрить, клюва его миновать?
Думала-гадала Муха-Зеленуха и решила сперва хоть издали увидеть Дрозда, приглядеться к нему: каков он да что он такое? Решила — и прямо к Зелёному бору. Переждала на опушке, пока солнышко спряталось, а потом незаметно — в лес, да и притаилась в густой листве молодой берёзки, что неподалёку от Дроздова дома росла.
Сидит, дрожит Муха-Зеленуха, знает, что с Дроздом шутки плохи. Но ничего — спит себе Дрозд Дроздович, носом посвистывает, ничего не видит и не слышит. Успокоилась Муха, устроилась поудобнее да ненароком и задремала. А когда проснулась, над лесом уже солнышко светило, листья золотило.
Затаила дух Муха-Зеленуха, в одну сторону глянула, в другую — и обмерла. Дрозда Дроздовича увидала! Сидит тот на сосновом суку, чистит свой клюв и тихонько что-то насвистывает.
— Ф-фиу-фить! — вдруг весело засвистал Дрозд. — Доброго утречка, соседка!
— Моё почтение, — откликнулся кто-то писклявым голоском.
«Кто это там пищит?..» — подумала Муха-Зеленуха и стала приглядываться. Глядела, глядела — и прямо рот разинула от удивления. Возле самой Дроздовой хатки по веточке ползла точно такая же муха, как и она, только одетая по-иному: не в чёрно-зелёный костюм, а в ярко-коричневый, словно позолоченный.
«Да это же оса!» — чуть не вскрикнула Муха, да вовремя спохватилась.
А Дрозд между тем подшучивал над осой:
— Всё бурчишь, соседка? Ох и скверный же у тебя характер!
— 3-з-жик! — прозвенела вдруг оса и — к Дрозду, и давай кружиться у него над головой. Дрозд испугался, отскочил в сторону…
«Ага, — обрадовалась Муха-Зеленуха. — Теперь я знаю, что мне делать!»
Скоком-боком выбралась она из лесу и прямо к портнихе, чтобы та сшила ей позолоченный наряд. Одела Муха обновку — и сама себя не узнаёт: теперь они с осой как две капли воды.
