Анатолий Кузьмичев - Год рождения - СОРОК ПЕРВЫЙ
— Вперед! За мной!..
Сотовцы погнали автоматчиков от своих позиций на подступах к деревне Гурьево, и когда показалось, что положение выправилось, что взвод лейтенанта Литвиненко (добровольца из коммунистического батальона москвичей) уже отбил вражескую атаку, командир взвода был тяжело ранен.
Сашко не растерялся, обернулся к товарищам:
— Командую я!.. Вперед!
Осколок немецкой мины огненно полоснул по его правой руке. До того мига, как Александр почувствовал боль, он успел подумать: «Как же без правой-то?.. Я ведь художник, гравер…» Но в горячке боя, как это нередко бывает, Александр Сашко почти не ощутил боли — она свалила его через несколько секунд. Но тогда он невероятным усилием воли заставил себя перехватить винтовку левой рукой, окровавленную правую взметнул вверх, крикнул:
— Вперед! За Родину!.. Вперед!..
И упал на иссохшую, развороченную танковыми гусеницами и снарядными воронками землю.
Был ему тогда двадцать один год {26}.
…Из-за пометок красным и синим карандашами на полевой карте почти ничего невозможно было разглядеть. Короткие и длинные, прямые и изогнутые стрелы, ромбики, подковки, окружности и овалы — все это было так перемешано, что лишь с большим трудом удавалось определить, где же на данный момент находятся батальоны полка и где противник. И тем не менее карта отражала истинную суть событий — быстро и часто меняющуюся обстановку на передовой.
Пятый день дивизии 24-й армии, объединенные в северную группу, вгрызались во вражескую оборону на подступах к Ельне, но продвижения здесь пока, по существу, не было. В одном месте нашим частям удавалось продвинуться на два-три километра, зато в другом приходилось чуть подаваться назад под натиском превосходящих сил противника. Деревушки, высоты, перекрестки дорог по нескольку раз переходили из рук в руки.
И вот теперь, в который уж раз разглядывая карту с сотнями красных и синих пометок, командир 355-го стрелкового полка Сотой полковник Николай Шварев думал: что же еще можно предпринять, чтобы выйти наконец к Макаринкам, зацепиться за южную окраину этой деревушки и тем самым значительно улучшить позиции полка, если иметь в виду дальнейшее продвижение на юг, как это было определено боевым приказом. Вошел адъютант, пристроившийся вместе с телефонистами в соседнем отсеке землянки, как-то не очень уверенно доложил:
— Товарищ полковник, к вам… это… посетитель.
— Посетитель? — вскинул голову Шварев. — Кто такой?
— Герой Советского Союза, Фамилии не назвал, но говорит, что вы его знаете лично, поэтому хочет сделать… это… сюрприз, Пропустить?
— Ладно, пропусти.
Командир полка был озадачен не менее адъютанта, и когда пропущенный к нему человек остановился у брезентового полога, заменявшего дверь, и вытянулся в струнку, Шварев действительно узнал его, хотя и не сразу. Спросил для верности:
— Неужели Хмаладзе?
— Он самый, товарищ полковник!
— Ну проходи, садись… Какими судьбами?
После боев на Карельском перешейке замполитрука Илья Григорьевич Хмаладзе, удостоенный звания Героя Советского Союза, тяжело раненный при штурме дота на линии Маннергейма, долго лечился в госпитале, а поправившись, вернулся к себе на родину — в Грузию, стал работать в колхозе…
— А когда немцы напали, разве я мог, товарищ полковник, оставаться дома? Надел старую военную форму, в которой домой пришел, орден и Золотую Звезду и поехал искать свою родную дивизию, свою Сотую, Она мне — как вторая мать, честно говорю!.. Я знал, что дивизия в Минске, но вот пока добирался, пока нашел, пока некоторым бюрократом доказывал, кто я такой и чего хочу, — много времени прошло… Поэтому прошу: извините за опоздание. И дайте оружие.
— Дам, Илья Григорьевич, дам! Но как здоровье-то?
— Фашистов бить — хватит! А больше зачем сейчас здоровье?
— Фашистов бить — сейчас главное, — согласился Шварев. — Да вот еще не всегда у нас получается.
Хмаладзе попытался заглянуть ему в глаза!
— Тяжело? Обстановка тяжелая, да?
— Скоро сам увидишь. — Командир полка помолчал, словно что-то прикидывал в уме, потом сказал — решительно и твердо: — Даю тебе третий батальон.
— Целый батальон?
— Да. С командирами у нас туго, Илья… Так что отказа я не приму. Сегодня же примешь батальон. С командиром дивизии я согласую.
— У нас все еще Ермаков?
— Нет — Руссиянов. Генерал-майор Руссиянов Иван Никитич. Крут, требователен, любит порядок. Но дело знает и себя не жалеет. И героев очень уважает… Сейчас я прикажу тебя обмундировать, накормить, поставить на все виды довольствия, а через час поедем в; третий — я представлю тебя командирам и личному составу.
И еще день, и другой, и третий все три стрелковых полка Сотой, составлявшие авангард северной группировки, продолжали при сильной поддержке своей и приданной артиллерии расшатывать вражескую оборону на рубеже Ушакове — Картино — Макаринки — Быково — Митино. Бои с переменным успехом шли за каждую деревушку, в деревне — за каждый дом. Чем активнее действовали наши наступающие части, тем яростнее и фанатичнее становилось вражеское сопротивление. За сутки иногда не удавалось продвинуться и на километр.
15 августа на рассвете 355-й полк подошел вплотную к Макаринкам, сумел выбить немцев из полыхающей деревни. Полковник Шварев, правомерно считавший это значительным успехом своего полка, решил сам пройти в подразделения, укреплявшиеся в Макаринках, чтобы лично дать указания по устройству оборонительных позиций (потом они должны были стать исходными для нового броска на юг), — было бы жаль вновь потерять этот тактически очень выгодный рубеж.
Дело шло к полудню, над передовой стоял недвижный раскаленный зной. И когда до Макаринок, до закреплявшегося там батальона осталось каких-нибудь пятьсот метров, противник начал артиллерийский обстрел ближних тылов полка. Мины стали рваться и на поляне, через которую тянулась дорога в Макаринки.
— Товарищ полковник, сюда! — крикнул Швареву адъютант, пытаясь увести его в сторону, в небольшую ямку меж двух берез.
Мина, показалось командиру полка, беззвучно полыхнула в это мгновение совсем рядом. Потом громыхнуло — и тьма.
Когда он очнулся, увидел себя лежащим на носилках. Рядом — командир дивизии, начсандив, какие-то бойцы. В обеих ногах — обжигающая острая боль, по всему телу — свинцово-недвижная усталость. Медленно повернул голову, перехватил взгляд полковника медслужбы, пересохшим голосом спросил:
— Отвоевался? Конец?
— Николай Александрович, — сказал командир дивизии с укором, и Шварев, кажется, впервые заметил, что тот может улыбаться. — Николай Александрович! Мы с тобой еще в Берлине побываем {27}.
— Я серьезно: отвоевался?
Генерал Руссиянов повернулся к начсандиву:
— Скажите ему правду.
— Правда такова, товарищ полковник, — открыто глядя в глаза Швареву, сказал тот. — Сильная контузия, осколочные ранения обеих нижних конечностей, значительная потеря крови. А насчет отвоевался — ни в коем случае! Мы вас поставим на ноги — и в прямом и в переносном смысле.
— Спасибо… Иван Никитич, вместо меня пусть пока Гутник.
— Да-да, Николай Александрович, за полк не беспокойтесь. Старший батальонный комиссар Гутник уже принял командование… И, к сожалению, не смог приехать проводить вас.
Через двое суток, поднимая в контратаку один из батальонов своего 331-го стрелкового полка, погиб его командир майор И. Солошенко. А еще спустя сутки без командира остался 85-й стрелковый полк: вражеская пулеметная очередь насмерть сразила майора В. Карташова. Пал в бою командир разведбата майор С. Бартош, были тяжело ранены командиры батальонов В. Бабий и Ф. Безуглов, выбыли из строя многие командиры рот и взводов, политработники полкового, батальонного, ротного звена… А существенного успеха наступающие части пока не добились.
7
По дороге в Волочек, в штаб 24-й армии, командующий Резервным фронтом генерал Жуков еще раз обдумал сложившуюся ситуацию. Положение дел в районе Ельнинского выступа его не удовлетворяло: многодневные бои к серьезному, ощутимому успеху не привели. Некоторые части и соединения армии, особенно — 100-я стрелковая дивизия (на северном участке) действовали в этих боях попросту героически, по всей дуге у противника отбита некоторая часть территории, его личному составу, оборонительным сооружениям и боевой технике нанесен значительный урон. По данным разведуправления штаба фронта, немцы были вынуждены снять с плацдарма две танковые дивизии, моторизованную дивизию и бригаду, совсем недавно введенные в бой, но уже сильно потрепанные, и заменить их пехотными частями… Однако главная задача — ликвидация выступа, кинжалом нацеленного во фланг Резервного фронта и в конечном итоге — на Москву, не была решена. А решить ее нужно было во что бы то ни стало — и для того, чтобы лишить врага тактически важного плацдарма, и для того, чтобы помешать его намерениям ударить во фланг Юго-Западному фронту и окружить наши войска в районе Киева. Тем более что по некоторым признакам основные силы 2-й танковой группы Гудериана, получив подкрепление, уже повернули на юго-восток.
