Максим Бутченко - Три часа без войны
— Блин, да. Я понимаю, кто такие нацики, — согласился Лёха.
— Ну, я тоже придерживаюсь национал-социалистической идеологии, с оговорками, но русских везде притесняют, не дают жизни, — заявил собеседник.
— Так что нужно делать?
— Биться. До конца, — резанул Серб.
— Биться. До конца, — повторил Лёха.
Оба замолчали. Курили. Белый дым разлетался клочками, а потом закручивал сальто-мортале и исчезал в пространстве.
— У нас тут недавно громыхало, видно, «арта» тяжелая. А говорят, что минские соглашения, епта, — продолжил разговор Лёха.
— Это говняные артиллеристы. Они бухие, не раз по нам попадали. Как-то пошел в разведку с Вольфом, это сапер из России. Дело было где-то под Металлистом. Вольф — спец по минированию, таких в ополчении не было, пока не пригнали регулярных. Так вот, наткнулись на ДРГ, а нас трое плюс еще один боец — Славян. Зацепились мы неслабо. Давят на нас, шмаляют. Кричу: «Прикройте нас», — передаю координаты. И что ты думаешь? Снаряды чуть ли не на нас легли. Блинские падлы, алкашеские морды, доберусь до вас! Через неделю такая же бодяга. Я тогда сорвался, приезжаю, а они в хлам, синие. Какая там наводка по «украм»? Хорошо, что живые остались. Пообещал: еще раз такое — разнесу из миномета их командный штаб, — Серб не мог успокоиться.
— А где Вольф? Было бы интересно с ним познакомиться.
— Он погиб, — с грустью сообщил Серб, — снайпер снял, ровно в лоб попал.
И вроде бы дальше говорить было не о чем. Они помолчали. Сигарета опалила кончик пальца. Подручные из «Русича» засобирались.
— Погибнуть в бою — это честь для мужчины, — заявил Серб, — я знал мужичка, Мангуст его позывной. Самый смелый из ополчения. Совсем был без башни. С ним на задания все боялись ходить. Однажды он погнался за танком на машине, хотел стрельнуть в него, но не успел. Так и погиб — в бешеном движении навстречу своей судьбе, — сказал на прощание Серб и уехал.
На следующий день Лёху направили в район села Смелого, где у украинцев находился пост № 32. Укрепрайон в этих местах представлял собой капитальное сооружение из бетонных блоков, дотов, обложенных мешками, вокруг тянулась кишка окопов. Он прибыл туда после обеда. Бойцы шатались по территории. Лёха насчитал десять человек. Среди них выделялся небольшого роста мужик с острым носом, украшенным горбинкой. Он метался в разные стороны, суетился. Наконец-то заметил новенького, который высадился из грузовика и достал сумку с вещами.
— О, здоров, ты к нам? — спросил мужчина.
— С утра был к вам, — пошутил Лёха.
— А я тогда от вас, — в ответ улыбнулся тот.
— Куда? — поинтересовался приезжий.
— В места не столь отдаленные, — усмехнулся опять собеседник.
— В тюрьму, что ли? — удивился Лёха.
— Не, ты шо, не в тюрьму, а освобождаться из тюрьмы. Если честно я тут проездом был, еду из Луганска в Донецкий аэропорт, — пояснил мужик.
— Недавно мой знакомый тоже туда поехал. А почему ты говоришь, что освобождаться? — продолжил расспросы Лёха.
— Почему? Это долгий разговор, уже не успею тебе рассказать, — отозвался тот.
— Жалко.
— Жалко у пчелки, — пошутил мужик и протянул ему бинокль, — на, тебе теперь понадобится.
Лёха взял прибор, повертел в руках, тот оказался почти новеньким.
— А ты как? — поинтересовался он.
— Да никак. Там выдадут. Думаю, скоро все закончится. Мы отвоюем себе право жить, — напоследок проговорил мужик.
— Как хоть тебя зовут? — спросил на прощание Лёха.
— Я никто, и зовут меня никак, — опять с улыбкой сказал уезжавший. Несколько секунд помолчал и проговорил: — А вообще мой позывной Художник.
Через минуту они разошлись. Когда Художник уходил, Лёха еще долго смотрел ему вслед. Мужик почему-то не дождался машины, пошел по извивающейся грунтовой линии дороги, иногда поправлял рюкзак и подолгу смотрел по сторонам…
В январе 2015 года у ограды Донецкого аэропорта расположился взвод ополченцев. Правда, назвать их ополченцами теперь было нельзя. Командование на себя взял российский генералитет, состав стал близок к дивизионной структуре. В здании терминала не утихали бои. Киборгов теснили с каждым днем. И вот взорвали перекрытие между вторым и третьим этажами. На помощь с разных сторон устремились подразделения ВСУ. Их ждали.
Лёха замерз, потирал руки. Позиция находилась возле бетонного забора. В нем виднелись два пролома: один — на растяжках, а второй — обложен минами, которые не так просто было обнаружить. По оперативным данным, часть «укров» в аэропорт будет прорываться не прямо по взлетке, а в обход. Погода установилась мрачная. Чуть потеплело, и снег начал подтаивать. Образовался молочный туман, видимость снизилась до десяти метров. Бойцы смотрели вдаль, но видели только белковую смесь, взбитую до невесомости, висящую в воздухе. Не видно ни зги.
— Бляха-муха, сколько нам тут еще сидеть? — пробормотал пузатый ополченец, постоянно плевавший на землю.
— А хрен его зна… — тут послышался шум приближающихся машин.
Взвод рассредоточился. Лёха стоял у ПТУРа[9], всматривался в черные пятна. Минута. Шум затих. Или уехали, или остановились. Но проехать дальше не могли — прямо под трассой заложены противотанковые мины, уже было бы слышно, как они на них подорвались. Подул легкий ветер. Темные пятна стали видны отчетливей, без деталей, силуэтами. Он всматривался в бинокль, разглядывал, на чем они приехали. «Спартан», новая разработка, броневой автомобиль. Они остановились, думают, куда направляться. Им нужно попасть на взлетную полосу, а только тут выбиты проемы в бетонной стене. Внезапно мощный взрыв — машина нарвалась на мину, из нее посыпались люди. Ополченцы открыли стрельбу. Молодой русский майор, командовавший операцией, материл всех подряд и кричал, чтобы заходили слева, снизу от машин. Из «Спартанов» показались бойцы. Судя по грамотной и слаженной стрельбе, десантура. Одно за другим падали тела с обеих сторон. Лёха направил ПТУР в сторону второй машины и сразу нажал на спусковой крючок. Послышался гулкий выстрел, который мгновенно смешался со взрывом. Ответки стало меньше. Бронированные автомобили разворачивались, бойцы запрыгивали вовнутрь. Бой закончился. Прошло шестьдесят семь секунд. Дым и запах пороха перемешались с туманом, который, казалось, чуть развеялся от пронзивших его пуль и гранат.
— Сука, нужно посчитать раненых, потеряли до хрена. Иди проверь, есть там кто живой, — скомандовал майор Лёхе. — Суровый, прикрывай его.
Лёха нехотя взял «калаш», выставил его, чуть пригнулся и короткими перебежками устремился вперед. Прошло четыре месяца с тех пор, как он стал воевать. Сколько раз участвовал он в подобных передрягах? Не счесть. Его боевые навыки оттачивались с каждым днем. Невозможно даже приблизительно назвать количество выпущенных им патронов или снарядов. Как, наверное, нельзя понять, скольких убил. Пару раз сносил Лёха «укровцев» прямо на БТРе, сидя в засаде. Тело разрывало на куски, которые приземлялись на землю с отчетливым хлюпаньем. Вырезки мяса окровавленной квашней падали недалеко от него. Кровь стала водой для его жизни. Месть — способом.
Бывший шахтер огрубел. Изменился до неузнаваемости. Теперь к месту сражения направлялся не парень из поселка Пески, а почти робот для убийства. Он медленно и уверенно шагал туда, где темнели пятна тел. Машины уехали, опасности не было. Лёха подходил, ступая в лужи крови. Чуть дальше увидел внутренности, ступню. Скорее всего, ракета попала прямой наводкой в украинца. Хлюпая ногами в кровяной жиже, Лёха приблизился к телу, которое находилось в трех метрах. Заметив, что лежащий зашевелился, приготовил автомат. У бойца оказались перебиты ноги, осколки торчали из бедра, кровь залила форму. Он чуть двинулся в болевом шоке, не понимая, что происходит.
— Кто тут? Ротный? — просипел украинский боец.
Ничего не говоря, Лёха подошел вплотную. Раненый лежал, положив голову на снег, распростершись, словно его парализовало. Слышно было, как тяжело он вдыхает воздух. Наверное, постепенно падало давление. Лёха навел на врага ствол автомата, когда вдруг тот открыл глаза и посмотрел на него. Его взгляд — смесь боли, непонимания, неосознанности. Несколько секунд боец смотрел в черное дуло оружия, пока наконец-то в мозгу не вспыхнула мысль, что это враг.
— Стр…яй… С…р…яй, — сухо прошептал он, сглотнув слюну.
Лёха глядел на беспомощного украинского спецназовца. Видел его худое узкое лицо, немного приплюснутое, неширокий нос, тонкие дрожащие губы. Тело сотрясала судорога боли. Дышать становилась все труднее.
— Стр… — опять промычал он.
Ополченец поднес к его лицу дуло автомата. Собирался нажать, а потом внезапно, даже для себя, задал вопрос:
— Зачем ты здесь?
Раненый заерзал и, тяжело дыша, ответил:
