Анатолий Гончар - Шейх
Шедший первым Довыдкин высадил в ближайшего боевика очередь раньше, чем тот успел выпустить из рук чьё-то безвольное тело и схватить оружие.
— К бою! — скомандовал Крушинин, впрочем, вполне понимая, что это уже совершенно необязательно, то есть практически бессмысленно — его спецы привычным образом уже рассыпались в разные стороны, короткими прицельными очередями прижимая к земле и охватывая полукругом растерявшегося противника.
К удивлению и пущей радости старшего лейтенанта всё было кончено быстро и как-то даже неинтересно — сам он только и успел, что выпустить пару не слишком прицельных очередей в мечущегося между деревьями бандита, как вдруг оказалось, что стрелять больше не в кого.
— Прекратить огонь! — впрочем, и этот его приказ, кажется, немного запоздал. — Досмотровая группа — вперёд!
Подчиняясь поступившей команде, бойцы головного разведдозора, подстраховывая друг друга, не спеша двинулись вперёд. Лишь один раз рыкнула короткая автоматная очередь, добивая пошевелившегося бандита (или это, может, кому-то из бойцов показалось, что он шевелится?), и вот разведчики начали стаскивать найденные трупы в одно место. В итоге образовалась куча из девяти мёртвых тел, но только пять из них ещё продолжали истекать собственной кровью. Остальные, судя по их виду, были убиты намного раньше. На рукаве одного из этих «свеженьких» жмуриков красовалась окровавленная повязка, а в распотрошённой выстрелами разгрузке оказалась на удивление целая, маленькая радиостанция «Кенвуд». Когда старший лейтенант подошёл к трупу — тот вдруг слегка пошевелился и открыл глаза — на мгновение в них отразился страх, а затем его тело конвульсивно дёрнулось и застыло. В мёртвых глазах Усы Умарова теперь отражалось лишь тёмное небо, скованное тяжёлыми, ползущими по нему тучами.
Презрительно сплюнув, Крушинин отошёл в сторону, быстро окинул взглядом окрестности, но так и не углядев среди кустов своего старшего радиста, окликнул его голосом:
— Лисицын!
— Иду! — лениво отозвался радист, поднимаясь из старой, заросшей травой и потому почти сливающейся с местностью воронки.
— Давай, готовь шарманку…
Прежде чем продолжить движение, следовало войти в связь с другими группами и сообщить о своём появлении…
Старший Келоев.Назвать отходом это поспешно начавшееся бегство было нельзя. Ибрагим пытался хоть как-то организовать своих людей, но ничего не получалось, Лечо не отзывался, Ваха отвечал что-то непонятное, Ильяз с простреленной головой валялся на окраине леса, большая часть его подчинённых лежала там же.
Старшему Келоеву ещё повезло, что сам он в момент нападения оказался на левом, ближнем к базе фланге. Нападение оказалось столь неожиданным, что… что его прозевали все…
Ибрагим едва ли не кусал губы. В этой неожиданности была и его вина — в круговерти, в хаосе кровавого боя он потерял счёт времени. На его месте уже давно было пора бросить затею с добиванием противника и спешно уходить прочь. Нет же, тупое желание отомстить за убитых соплеменников… Нет, это, пожалуй, неправда. Желание насладиться местью? Но месть должна подаваться холодной. Скорее всего, его вело желание осознать своё превосходство… — течение мыслей было прервано стебанувшей под ноги очередью. Ибрагим сцепил зубы и прижался к прохладно-освежающей поверхности дерева.
— Стоять! — рявкнул он на пробегающую мимо небольшую группу моджахедов — трое из пяти послушно остановились и юркнули за деревья. Двое побежали дальше, впрочем, один почти тут же упал, сражённый пулемётной очередью.
— Занять оборону, отходить по команде, прикрывая друг друга! Ты, — Ибрагим забыл, как звали этого рыжеволосого боевика, на левый фланг, там… — начав говорить, он осёкся. Его глаза уловили старт гранатомётного выстрела, что-либо сказать по этому поводу, крикнуть, предупреждая, он уже не успевал. Доли секунды, вспышка огня, облако дыма, громовой удар по ушам, свист разлетающихся осколков, тугая волна воздуха, расплывающаяся по всему телу, и на том месте, где только что лежал один из боевиков — изодранное взрывом тело. Тот, что находился слева, так и остался лежать в неподвижности, а тот, что справа, вскочил, хватаясь за голову, и тут же рухнул, сражённый пулемётной очередью. Ибрагим заскрежетал зубами, вскинул оружие, выстрелил, не глядя и, сжав зубы, кинулся туда же, куда ринулись последние из уцелевших моджахедов.
Бегал Ибрагим быстро. Ему удалось нагнать и остановить десяток уцелевших воинов и, встав во главе отступающих, Келоев, пользуясь складкой местности, повёл их дальше, вдоль периметра базы, стараясь не выходить на открытые участки и внимательно поглядывая по сторонам. За спиной всё ещё продолжался бой — остатки группы всё ещё отчаянно сопротивлялись натиску навалившегося на них спецназа. Впрочем, старшему Келоеву было уже наплевать на всё. Ему хотелось одного: уйти отсюда живым, и ещё — ему не давала покоя тревога за судьбу брата. Время от времени Ибрагим брал радиостанцию и вызывал Идриса, но тот молчал. И теперь Келоев нарочно вёл людей так, чтобы, в конце концов, выйти на тропу, по которой должен был отходить его брат.
«Как бы Малыш не потащил за собой эту корреспондентскую дуру, — нервничал Ибрагим, рассуждая о том, что насколько трудней в этом случае станет путь Идриса. Когда же после преодоления небольшого бугорка взгляд старшего Келоева коснулся чуть приподнятой над тропой хорошо знакомой фигуры в чёрной джинсовой куртке, его сердце осыпалось вниз тысячью измельчённых песчинок, из которых уже никогда не собрать единого целого. — Придавленный чужим телом, на тропе лежал Идрис.
— Брат! — вскричал Ибрагим, и большими прыжками устремился к телу младшего Келоева. Под ногами заплескались фонтанчики выбиваемой земли, сунувшийся вслед за ним моджахед словно споткнулся и, сгорбившись, повалился на землю. Та же участь постигла боевика, ринувшегося ему на помощь. Ибрагим рывком сдёрнул тело Барбары и вдвоем с подскочившим откуда-то сверху моджахедом потащил брата под укрытие окружающих деревьев. Вокруг свистели пули, но ни одна из них не коснулась сгорбившегося под тяжестью горя Ибрагима. А вот другому, тащившему Идриса боевику повезло меньше — срикошетившая от камней склона пуля ударила его в шею. Фонтан красных брызг вырвался на волю, раскрашивая окружающую листву алыми пятнами. Боевик выпустил голову Идриса и, зажимая руками собственную рану, с хрипом повалился на землю.
— Уходим! — громкий окрик Ибрагима прорвался сквозь грохот выстрелов, своих и чужих. — Уходим! — крикнул он ещё раз, стараясь заглушить этим криком боль сжимающего виски горя.
— Уходим! — как эхо повторил кто-то из моджахедов, и боевики, продолжая стрелять, начали отходить в глубину леса. Трупы убитых тащили на себе, но один труп, вынести который смельчаков уже не нашлось, так и остался лежать на простреливаемой полосе земли. Конечно, так поступать было нехорошо, но сколько ещё таких мертвецов осталось сегодня в этом лесу? Всех не унесёшь. «Ничего», — рассуждали уцелевшие, о произошедшем бое в округе уже знали все, — «ночью придут родственники и заберут, а кого не заберут, значит, там, за пределами леса, он никому не нужен. И к чему его тогда тащить?»
Так что совесть отступавших была чиста. Неся на руках три трупа, боевики из последних сил поднимались на вершину высоты.
Перевалив через неё, Ибрагим намеревался выйти на старую дорогу, переждать близ неё какое-то время и под покровом ночи дойти до родового селения.
Подполковник Трясунов.…Противник отходит. Море трупов, — слегка переволновавшийся радист вместо нормального доклада выплёскивал в эфир нахлынувшие эмоции.
— Наши потери? Приём, — сколько и чего потерял враг, можно было подсчитать и попозже.
— Я… ну… раненые есть… — приотставший в самом начале боя радист, теперь оказавшийся среди действующей на левом фланге первой тройке ядра, был не в курсе понесённых потерь. Видя лишь общую картину боя, даже иногда умудряясь постреливать сам, он, тем не менее, не видел, как упал Ляпин, и не имел информации от пробивающихся наверх, к группе Ефимова, бойцов второй тройки ядра. Он просто знал, что чехи отступают, что командир где-то впереди и что скоро, судя по всему, бой закончится.
— Ладно, качай связь! — поняв, что большего от «потерявшегося» радиста он не добьётся, Трясунов, тряхнув головой, словно сбрасывая навалившуюся усталость и отдав гарнитуру дежурному радисту, ступил на ступеньку лестницы.
— Как только появится конкретная информация, сообщишь дежурному, — комбат кивнул на стоящий на столе телефон. Я у себя, — после чего спустился по лестнице и, сжав зубы, пошёл вперёд.
— Только бы не упасть, только бы не упасть! — твердил подполковник, идя к своей палатке. Болезнь и особенно этот бой его совершенно вымотали. Теперь поняв, что всё действительно заканчивается, а того, что уже произошло, не изменить, он позволил себе лёгкую передышку. Зайдя в командирскую палатку, Трясунов наглотался корвалола и буквально повалился в остывшую за время его хождения кровать. Сердце дурачилось и никак не хотело работать, но болело у него не сердце — душа…
