Александр Одинцов - Огненная вьюга
— А чего же ты не противился-то? — раздался голос.
— Рад бы воспротивиться, да шиш тебе — не получается. Клятое зелье вяжет по рукам и по ногам. А она, тещенька-то, подливает и горестно так жужжит: «Ах, Васенька! Одного боюсь: погуляешь ты с Асенькой, пображничаешь и спокинешь ее, девчоночку кроткую». Да вы что, говорю, маменька! За кого меня принимаете? Женюсь я на ней! Немедленно, хочь сегодня! — шумлю. «Ох, Вася! — вздыхает теща и начинает клыки выпускать. — Смотри не обмани, а ежели обманешь, пеняй на себя. Я ведь наговоры всякие знаю… Я такое накличу на тебя, что волком взвоешь, козлом заблеешь…»
Бойцы засмеялись. Сено под ними зашумело.
— Ай да теща! Ну и попал же ты в переплет, паря!
— Точно, попал. Как шмель в сено, — сознался Махоркин. — И у тещи не мед, и дома черт те что. Мать поедом ест, отец кнут повесил у порога: «Кончай, Васька, дурить, а не то спробуешь этого лекарства». Оно, знамо, рад бы покончить с винишком-то, да не можешь. Засосало. Вечером опять туда… Ну и доходился-догулялся… — Махоркин долго и со вкусом сворачивал толстенную цигарку, не спеша раскуривал ее, нарочно затягивая паузу.
— Да не тяни ты кота за хвост, — не выдержал кто-то, — начал, так кончай.
— Ишь, быстрый какой! «Кончай». Тут только самое начало.
— Крой дальше, не волынь!
— Н-да, — продолжал Махоркин. — Допился я раз до того, что и себя не помнил. Проснулся и не пойму, где я? Пуховики вокруг, прямо утопаю в пуху. Голова кругом пошла. Мать честная! Тудыть твою мать! Да я же на Асиной постели…
— Ну, и как… с интересом поспал?
— Вопрос законный, но грубый, — спокойно ответил Махоркин. — Отвечать на него не буду. Не по-мужицки это. Не о бобылке какой речь, а о честной девушке… В общем, как бы там ни было, а жениться я уже был должон.
— И женился?
Махоркин встал:
— А вот об этом я вам пока не скажу. Слишком скорого конца захотели… Ишь вы! А она, карусель эта, и досель тянется.
— Но дай слово, что доскажешь?
— Доскажу. Обязательно доскажу, если жив останусь после завтрашнего боя. А сейчас давайте спать, не то взводный с меня голову снимет за то, что не давал вам спать.
Старший лейтенант Алексеев прибыл из разведки, когда капитан Шевченко заканчивал совещание с командирами взводов.
— Очень кстати, — сказал он, жестом останавливая от доклада по форме. — Рассказывайте, как там, на шоссе…
— Шоссе аж гудит. Почти сплошным потоком идут машины из Клина на юг. В то же время небольшие колонны автомобилей с пехотой и артиллерией перебрасываются в обратном направлении, видимо, к переднему краю…
— И что из всего этого следует? Докладывайте ваши выводы, предложения, — прервал Шевченко старшего лейтенанта.
— Полагаю, что оценка обстановки командованием отряда и руководством штаба фронта была правильной. Намеченный план действий считаю целесообразным.
— Охарактеризуйте позицию отряда для засады, — приказал командир.
— На мой взгляд, она очень выгодная. С запада вплотную к шоссе подходит сплошной лес с густым ельником. Напротив открытая поляна, на которой немцам негде будет укрыться от нашего огня.
Командир посмотрел на часы:
— Через тридцать минут выступаем на рекогносцировку.
Светлого времени оказалось достаточно. До наступления сумерек успели поставить командирам взводов боевую задачу на местности, а те в свою очередь — командирам отделений. Оставалось ждать утра.
28. ДЕЛО БЫЛО ПОД КЛИНОМ
Отряд прибыл на шоссе за три часа до рассвета. Командиры взводов с ходу начали занимать указанные на рекогносцировке позиции. На правом фланге расположились алексеевцы, в центре — брандуковцы, на левом фланге — третий взвод. Его командиром после гибели старшего лейтенанта Васильева был назначен старшина Шкарбанов.
Проследив за расположением пулеметных огневых точек, начальник штаба подошел к командиру:
— Товарищ капитан, у меня возникла одна мысль.
— Слушаю вас.
— Завтра предстоит сложный бой. Старшина Шкарбанов отважный командир. Но у него нет еще достаточного опыта. К тому же он совсем недавно во взводе и не успел изучить подчиненных…
— Это вы к чему, Федор Николаевич?
— Я прошу разрешения быть до конца боя в третьем взводе… Чтобы помочь Шкарбанову.
Вместо ответа капитан Шевченко крепко пожал Ергину руку.
До рассвета оставалось еще более двух часов, когда в снежный окоп, где расположились командир и комиссар, спустился старший лейтенант Брандуков:
— Товарищ капитан, — доложил он командиру отряда, — группа подрывников для устройства завала на шоссе и минирования готова. Разрешите направить ее на шоссе?
— Да, пора. И на дороге тихо. Отдыхает немчура…
— А может, после засады Алексеева немцы не решаются посылать в ночное время небольшие колонны и одиночные машины? — высказал предположение Огнивцев.
— Возможно, и так. Но с рассветом они наверняка попрут на юг из клинского «мешка», — сказал Шевченко. — Сумеем ли мы их надолго удержать, вот в чем вопрос.
— Ну преодолеть завал из столетних сосен на заминированной местности под нашим огнем отнюдь не просто, — отозвался комиссар.
— Так-то оно так, Иван Александрович. Но на их стороне артиллерия, танки. Да и пехоты невпроворот. А у нас только пулеметы и автоматы, — хмуро сказал капитан.
— Ну и что ж! Нам же летчики помогут. Ты ведь знаешь…
— Все знаю. А вдруг непогода! Самолеты не смогут подняться с аэродрома. Тогда что? — продолжал Шевченко.
— Поживем — увидим и будем принимать решение по обстановке, Александр Иосифович.
— Нет, дорогой мой комиссар, тогда будет поздно. Надо сейчас продумать возможные варианты, предполагая худшее. Я пройду к шоссе, посмотрю, как усилить завал, а ты с начштаба проверь каждую огневую точку, позицию каждого бойца. Прикиньте с Ергиным систему огневого взаимодействия между взводами, возможности маневра огнем по обе стороны завала. В общем — помозгуйте, повторяю, имея в виду самое худшее. И бойцов так же настройте. А то будут на свою соображалку надеяться и принимать решения… «по обстановке».
Произнеся последние слова с явной подначкой, капитан Шевченко по-дружески хлопнул Огнивцева по плечу и растворился в предрассветных сумерках. Комиссар с минуту смотрел ему вслед, в который раз уже восхищаясь своим другом и досадуя на себя за мелькнувшую мимоходом мысль о мимолетной непонятной духовной слабости командира перед главным боем рейда.
Прошло с полчаса и на шоссе один за другим прогремело более десятка взрывов. Огромные сосны и ели надежно перегородили дорогу. Затем саперы, которых возглавил командир отряда, заложили у завала и на дороге противотанковые и противопехотные мины и тщательно замаскировали их.
Шевченко вернулся на свой снежный НП. Он то и дело запрашивал выдвинутых далеко на фланги наблюдателей, не видят ли они приближающихся машин. Но во всей округе царила тишина, не наблюдалось ни одного огонька.
Шевченко задумался: такое тяжелое положение у противника под Клином и столь слабое движение на шоссе… Что это? Совсем выдохлись немцы, что ли?
Звездная, морозная ночь медленно отступала перед рассветом. Из засады уже отчетливо просматривалась шоссейная дорога. Но на ней по-прежнему было пустынно. Только грозно громоздился завал, слегка припорошенный легоньким снежком.
Зазуммерил телефон. Связист протянул трубку:
— Вас вызывают, товарищ командир.
— Ну, что там? — схватив трубку, спросил Шевченко.
— Появились машины со стороны Клина, — доложил один из наблюдателей.
Шевченко глубже надвинул на лоб шапку, подморгнул Огнивцеву:
— Ну вот и «гут морген». Первые ласточки, вернее, вороны. — И в трубку: — Следите за танками и артиллерией, колоннами с пехотой.
Прошло не более десяти минут и до десятка грузовых автомобилей, нагруженных различным имуществом, подошли с севера к лесному завалу. Водители и сопровождающие машины офицеры вышли из автомобилей и довольно спокойно начали осматривать поваленные на дорогу сосны и ели. До них, видимо, еще не дошел смысл происходящего — так тихо было вокруг. Да им ничего и не оставалось, кроме как беспомощно глядеть на завал и ждать помощи.
Но вот два офицера решили преодолеть завал. Хватаясь за сучья, они стали забираться на его вершину. Но тут же громыхнул взрыв. В воздух взлетели обломки ветвей, клочья сапог и мундиров. Это сработала одна из мин.
Взрывом словно вымело из машин гитлеровцев. Они залегли в кюветах и открыли беспорядочную пальбу из автоматов и карабинов. Над лесом взвились, словно взывая о помощи, ракеты.
— Вот и начался наш рабочий день, — сказал Огнивцев.
— И вроде неплохо, — отозвался Шевченко.
По снежному ходу сообщения прибежал Брандуков:
