Владимир Орленко - Операция без выстрела
Ильчишин перевел дыхание, вытер платком лицо, попросил воды. Он не выпил, а залпом опорожнил стакан, не спуская глаз с бумаги, которую еще держал в руках.
— Это деяния одной банды, а вот вам другой протокол. Посмотрите, что это было за «освободительное движение» — там, за границей, его так называют. Начинайте с этого абзаца, вслух.
Ильчишин покорно читал:
«Выполняя указания краевого провода, мы провели террористические акты против семей, которые уклонялись от участия в оказании помощи подполью ОУН, против семей тех, кто явился с повинной, а также учителей, председателей и секретарей сельсоветов и жен активистов и их детей, комсомольцев и тех людей, которые сочувствуют Советской власти. В селе Подгорье повесили четырех активистов и расстреляли одиннадцать, в том числе двух учительниц, в селе Луково убили трех братьев — Василя, Герасима и Ивана Степанишиных — за то, что никто из них не захотел пойти в подполье. В селе Раковцы убили трех братьев — Василя, Михаила и Ивана Дудчак, сожгли их хозяйство за то, что все они отказались идти в подполье. В селе Ивановка убили Миколу Ивановича Романишина и Михаила Ивановича Луцив за то, что они убежали из подполья, они до объявления с повинной были в проводе «Пирога». Романишину было 18 лет, а Луциву — 17. В селе Пороги убили учительницу Зинаиду Михайловну Дроздяк и ее дочек Галину и Любу, которые тоже учительствовали в этом селе. В селе Глубокое убили учительницу Ирину Владимировну Ярмолюк, 19 лет. В селе Ляховцы убили учительницу Марию Ивановну Мошак, 23 лет, и Марию Марковну Козак, 25 лет. Там же убили рабочего лесозавода Онуфрия Ивановича Гаврилко и рабочего лесозавода Илью Михайловича Бесараба, 60 лет, и повесили старого деда, звонаря церкви Дмитра Ивановича Терлецкого, 70 лет, за то, что он ударил в колокол, когда мы пришли в село. Его жена Олена, 67 лет, начала очень плакать и кричать на все село. Мы ее расстреляли. В тот же день в селе Ляховцы мы убили 18 или 20 человек, потом переехали в село Космач и убили учительницу, имени ее не помню, а на другой день в селе Грабовцы убили директора школы Федора Кондратьевича Геберштака, ему было 25 лет. В селе Дубровка убили молодую учительницу Катерину Фетисовну Билец. По указанию краевого провода в селе Зеленое «звено» Вовка и Мороза убило Марию Михайловну Андрущенко — она работала директором школы, — комсомолку Ольгу Андреевну Беландюк и комсомолку Анастасию Федоровну Цапель. Она работала в хозяйстве родителей, и ей было, наверное, 17 или 18 лет. Тогда же убили учительницу Марию Ивановну Скрипник, а в селе Лойове — директора школы Бориса Николаевича Пивовара. Через несколько дней в селе Парище убили директора школы Юрка Михайловича Василенко, ему было 25 лет. Когда мы вернулись из этого села и подошли к селу Липиля Горишня, сидели в лесу, то к нам подошла женщина с двумя детьми. Мальчику было лет 10, а девочке, может быть, 6. Женщина говорила, что они пришли собирать ягоды, но мы побоялись, что они могут сообщить о нас, и решили их задушить. Так и было сделано. Через некоторое время в селе Княгиничи мы убили директора школы Панченко и учителя Михаила Кондратьевича Телеко, а еще позже в селе Журив убили директора школы Михаила Трофимовича Косяченко. В селе Чагрин убили Роляка Олексия, его жену и двух маленьких детей за то, что он оставил подполье и пошел с повинной. В селе Пилиповка повесили Катерину Федоровну Лякив, ей было больше 50 лет, за то, что ее сын Микола явился с повинной, сына тоже повесили…»
Ильчишин снова попросил воды. Переводил помутневшие глаза с Тарасюка на Павлюка.
— Хотите еще почитать? — спросил Тарасюк. — Это дела второй банды. А их было… Вот эти тома, что лежат перед вами, рассказывают о вашем оуновском «освободительном движении».
— Если можно, я попросил бы больше не читать.
— Хорошо, — согласился Тарасюк. — Но скажите, разве без этого вы, член центрального провода, не знали о массовых убийствах?
— Мы за границей знали, но то, что я увидел здесь, поверьте…
— Не верим, — перебил Тарасюк. — Члены центрального провода не только знали, а давали указания, кого убивать! А за границей выдавали это за повстанческую борьбу, за национальное освободительное движение. И за это вам платили деньги! Правда, платили не только за то, что убивали женщин, детей, учителей, библиотекарей, рабочих, колхозников, даже своих единомышленников, которые хотели порвать с национализмом. Националисты делали это и во время оккупации. Вам платили и платят потому, что вы, националисты, нужны для мокрых дел, шпионажа, диверсий. А что вы пишете в своих газетах?!
Ильчишин побагровел:
— То, что пишут в националистических газетах и даже в официальной прессе некоторых стран, не все зависит от нас, националистов, они часто выдумывают такое, на что и мы не способны.
— Кто и для чего пишет, мы знаем, — перебил Тарасюк. — Но без вас они не обходятся, это известно.
— Я хотел бы, Виктор Владимирович, чтобы Ильчишин прочитал вот это, — обратился к нему Павлюк.
Ильчишин снова стал читать:
«В селе Подгорье Городенковского района националисты в одну ночь убили и повесили более 100 человек. Повесили Миколу Парфона, 50 лет, и расстреляли его жену за то, что их сын добровольно пошел служить в Красную Армию. Четверо маленьких детей остались сиротами. В тот же день они расстреляли Дмитра Николаевича Балаша, его жену и мать, потому что брат Дмитра служил в Красной Армии».
— Прочитайте и эту страничку, — показал Петро Григорьевич.
«…В селе Монастырчаны националисты на рождество убили Василия Пасичного, 65 лет, его жену Устину, 59 лет, Катерину Гуцанюк, 29 лет, Миколу Крифак, 36 лет, Юрка Крицак, 40 лет, его братьев Ивана, 45 лет, и Миколу, 55 лет, Устину Иванишину, ее мужа Антона и двоих детей — 6 и 2 лет…
…В селе Стажево националисты убили и сбросили в колодец 15 человек…»
Дрожащими руками Ильчишин положил бумаги на стол.
— И так почти в каждом селе, в каждом районе, — гневно отчеканил Тарасюк. — В каждом селе. Если бы миру показать все преступления националистов, наверно, самое реакционное правительство в странах, где нашли приют националисты, подумало бы, стоит ли поддерживать этих ублюдков. А если бы об этом знал народ — как смогли бы националисты выдавать страшный террор за «освободительное движение»?..
Ильчишин тупым взглядом смотрел на документы, думая, что еще его ждет.
— Центральный провод ОУН отказался от тактики террора и осудил эти акции… — неуверенно пробормотал он.
— И это неправда, — возразил Тарасюк. — Повторяю, националисты никогда не откажутся от террора, но, чтобы сохранить свои кадры, кадры убийц, они болтают, что отказываются от террора. Гнев народа заставил их изменить свою тактику. Но и после этого, засылая вас на Украину, вам дали и яд, и автомат — правда, такой, чтобы люди не слышали, когда вы убиваете. Еще не так давно оружие националистам давали абверовцы, теперь новые хозяева — американская разведка. Поэтому оставим басни о том, что националисты отказались от террора.
Ильчишин молчал.
Тарасюк поднялся, глянул в окно:
— Но мы отошли от сути дела. Давайте вернемся к тому, как за границей оценивают положение подполья сегодня.
— За границей, — начал Ильчишин, — сами члены провода и разведка всегда интересовались положением подполья на Украине. При малейшей возможности получить какую-нибудь информацию отсюда первым вопросом было: как там, есть ли еще что-нибудь? И, что греха таить, каждый хотел услышать, что подполье держится, пускай только тлеет. Чаще всего это было нужно, чтобы показать разведкам, что кто-то борется. Но без преувеличения скажу, что мы в ЗЧ ОУН, да и в других организациях имели если и не полное представление о состоянии «подполья» на Украине, то приблизительное, но никому в этом не хотелось признаться, даже себе. Когда я прилетел на Украину и встретился с так называемыми членами центрального провода, а их оставалось трое, то от них узнал, что подполья, по сути, давно нет, что оно ликвидировано и что еще до его ликвидации большинство людей, которые были в подполье, тяготились своим пребыванием в нем и хотели, чтобы этому настал конец, даже самый страшный. Мне они говорили, что были случаи, когда даже кадровые националисты проклинали и себя, и Бандеру, и американцев, которые обманули их и бросили одних…
— Как это обманули и бросили одних? — переспросил Тарасюк.
— И Бандера, и члены центрального провода обещали подпольщикам, что вот-вот начнется война против Советов, держитесь, мол… А войны нет, и будет ли она…
— А войны нет, и, как говорится, прячься, кто как может, — смеясь, подытожил Тарасюк. — Не так ли?
— Это так, и одной из причин изменения тактики центральный провод выставил отсутствие войны, — с сожалением признал Ильчишин.
— Не секрет и это. Всему свету известно, что не только украинские националисты, но и националисты вообще всегда рассчитывали на чью-то поддержку, а не на собственные силы и не на силы народа. Националистам не хватило Гитлера, они стали искать Черчилля, Трумэна, а попик Бучко — даже Франко. Разве не так?
