Роман Кожухаров - Штрафники берут Рейхстаг. В «логове зверя»
И хватило же этому малому терпения возиться с пришибленным солдатом. Скорее всего, парнишке попросту страшно оставаться одному в этом аду, в хаосе бывшего города, превратившегося в каменные джунгли, про́клятого всеми богами и святыми, которые существовали когда-либо от сотворения мира.
Да, скорее всего их погибший отряд – это единственная ниточка, которая их связывает. Отряд – жалкое подобие военизированного подразделения, спешно сформированного из сопляков «гитлерюгенда», великовозрастных ландштурмовцев и нескольких солдат вермахта. Но у них был свой командир – лейтенант Пиллер, у них была своя боевая задача – сдерживать наступление русских до последнего патрона. По крайней мере для юного Карла-Хайнца это был последний островок порядка, осколок космоса правильной жизни перед тем, как они погрузились в беспросветный, кромешный хаос того, что их окружало сейчас.
Неужели апокалипсис уже наступил? Лучше было бы умереть тогда, в бою, как это сделал Пиллер. Вот уж кому теперь действительно все равно.
IV
Двое суток они крались по развалинам, колодцам дворов и подворотен, пережидая бомбежки и артиллерийские обстрелы в первых попавшихся укрытиях, чаще всего в подвалах или в квартирах, оставленных вместе со всем житейским скарбом. Таких было много. В одной из таких квартир Карл-Хайнц заставил Отто сменить свою униформу старшего стрелка на гражданскую одежду.
Маленький хитрый деспот с какой-то бесовской издевкой требовал, чтобы он переоделся полностью, сменив и белье. Иначе русские, обнаружив под гражданскими шмотками армейские кальсоны, тут же его расстреляют. В узеньких глазках Карла-Хайнца таились дьявольски умные хитрые мыслишки. Он наверняка что-то задумал. Может быть, он собирается выдать Отто русским в качестве офицера СС или гестапо. Попробуй потом докажи…
Все местные смотрят на тебя так, будто собираются тебя выдать. Вообще удивительно, как много в городе осталось людей. Во время артобстрелов кварталы пусты и безлюдны, как будто в городе давно свирепствует моровая язва. Но стоит канонаде смолкнуть лишь на минуту, как сразу то тут, то там в проемах окон, в дверях подвалов и подъездов появляются местные.
Все они исполнены подозрительности, и одновременно все они страшно любопытны. Вопрос у всех один и тот же, пронизанный тревогой и страхом: «Где русские, уже близко?» Среди гражданских штатских выделяются переодетые военные. Их тоже много, они передвигаются большей частью по проулкам или группами, или в одиночку, одни – почти бегом, другие – еле волоча ноги. Их сразу можно узнать среди штатских, даже если они, как и Отто, одеты в гражданскую одежду.
Хаген начинает понимать, что в глазах других его маскарад так же очевиден. Он уже жалеет, что поддался уговорам бесенка Карла-Хайнца и переоделся. Без привычных шинели и гимнастерки он чувствует себя как танкист, который на легковом автомобиле лоб в лоб столкнулся с вражеской «тридцатьчетверкой».
На улицах много солдат в военной форме. Они все с оружием и перемещаются только группами и только бегом и, самое главное, в направлении, обратном тому, в котором стихийно движутся все остальные, те, что в штатском.
V
Гражданские перемещаются на север, прочь от наступающих войск врага, а солдаты – наоборот, навстречу неумолимо накатывающему, губительному девятому валу, который должен смести с лица земли этот агонизирующий, распадающийся хаос.
Некоторые дома и целые кварталы совсем не тронуты войной, но магазины и лавочки в них имеют совершенно растерзанный, разграбленный вид. Вот совсем пожилой берлинец, прилично одетый, старческой походкой направляется в сторону продуктовой лавки, у которой выбиты стекла витрины. Воровато озираясь, он исчезает и появляется на тротуаре вновь, с пустыми руками и с выражением крайней степени досады на лице.
– Там ничего нет, молодые люди… – старческим, дрожащим голосом говорит им старикашка, одновременно подозрительно осматривая их с ног до головы.
Карл-Хайнц другого мнения на этот счет. Он тут же бегом отправляется в ту же лавку, по пути кричит Хагену, что тот должен ждать его на улице и следить за обстановкой. Старик мелко-мелко, но достаточно бодро семенит вдоль по улице в сторону перекрестка. Вдали из-за угла медленно выруливает мотоцикл.
За рулем и в коляске сидят двое в касках и плащах. Они останавливаются около старика и о чем-то говорят с ним. Тот поворачивается в сторону Отто и показывает своей немощной рукой прямо на него. Один из сидящих на мотоцикле окликает Хагена, а потом машина трогается с места и тут же прибавляет газу, направляясь прямо в сторону Хагена. Наверное, это патруль. Карл-Хайнц рассказывал, что в городе, несмотря на панику и хаос, по-прежнему действуют патрули и что они расстреливают без суда и следствия, исполняя приказ фюрера о дезертирах.
VI
Издали нельзя понять, кто это – гестапо или военная жандармерия. Впрочем, неважно, кто поставит тебя к стенке за дезертирство. Инстинкты просыпаются в Хагене, и он, не успев осмыслить свои действия, бросается внутрь. Может быть, это обычные мотострелки, которые заблудились и хотят узнать дорогу, но Отто теперь все равно.
В помещении, которое представляет собой картину полнейшего разгрома, среди перевернутых лотков Хаген на бегу замечает юнца. Карл-Хайнц ползает на четвереньках, собирает кусочки печенья, рассыпавшиеся по полу, и тут же отправляет их в рот.
– Скорее, бежим!.. – кричит ему Отто и бросается к двери, ведущей внутрь. Из разбитой витрины доносится нарастающий низкий рокот двигателя тяжелого мотоцикла. Наверняка здесь должен быть задний выход во двор. Если его нет, скорее всего, их расстреляют. Возможно, если бы он не побежал, ничего бы не произошло. Они бы спросили, он бы ответил. Но он сам побежал. Следовательно, он сам подтвердил, что виновен. Приговор вынесен, а значит, процедуры всяческих разбирательств совершенно излишни. Уже не нужно ни суда, ни следствия, необходимо лишь привести приговор в исполнение.
Хагену и его поводырю Карлу-Хайнцу в очередной раз везет. Пробежав через лабиринт коридорчиков и комнат, они оказываются в тесном дворике и потом долго петляют в лабиринте узких проходов и закоулков, пока наконец не выходят на прямую улицу, ведущую на север.
Чем ближе к центру приближаются они, тем гуще плотная завеса дыма, в которую погружены полуразрушенные дома. И целых домов все меньше. В небе постоянно гудят моторы самолетов. Хаген уверен, что это русские бомбардировщики, но Карл-Хайнц вдруг заявляет, что это спасаются бегством немецкие генералы. Об этом только и разговоров среди берлинцев. Транспортные самолеты, набитые высшими чинами вермахта, гестапо, СС, взлетают прямо с улицы Ундер-ден-Линден.
VII
Широкая, прямая, как стрела, мостовая, оказывается, предназначена для использования в качестве взлетной полосы. В экстренных случаях. А поблизости от улицы построены специальные секретные ангары с самолетами. И сейчас этот самый экстренный случай наступил, и генералы как крысы бегут с корабля, тонущего в море огня и дыма. Вначале Хаген возражает бесенку, но рассказ Карла-Хайнца настолько правдоподобен, а его доводы настолько убедительны, что Хагену кажется, что это правда.
По словам Карла-Хайнца, генералы во что бы то ни стало стараются избежать русского плена и стремятся попасть в американский сектор, который располагается совсем близко от Берлина. И все воюющие части так или иначе стремятся прорваться к американцам. Отчасти это созвучно той стратегической установке командиров, которая негласно гуляла в войсках еще при обороне Зееловских высот: главная задача – удержать Восточный фронт, для того чтобы Берлин заняли янки и бобби.
VIII
«Герр обершютце!» Карл-Хайнц с издевательским упорством продолжает к нему так обращаться. Почему он так делает? Ведь Отто уже давно переоделся в гражданский пиджак и брюки. Бесенок видит, что это очень злит Хагена, и только весело смеется. «Герр обершютце!» «Герр обершютце!» Да он издевается, маленькая «гитлерюгендовская» сволочь. Хаген в сердцах кричит это юнцу в лицо. Тот неожиданно насупливается, ничего не отвечает и молча бредет в нескольких шагах от Хагена. То-то же, получил!
Сначала Хаген доволен, но потом тревога вновь забирается в него по самые кишки. Карл-Хайнц косится на него откровенно злым взглядом. Он точно что-то задумал! Будь он проклят! И куда он ведет его. Они забрели в район, который проще назвать сущим адом. Ни одного целого дома, одни развалины.
Повсюду гремят орудийные выстрелы. Они сначала чуть не оказываются под гусеницами русских танков, которые колонной с солдатами на броне движутся по мостовой. Хаген в ужасе бросается прочь от улицы во дворы, а Карл-Хайнц бежит рядом и кричит прямо ему в ухо, что это он сволочь и трус, что это он оставил свой отряд, что его надо расстрелять за дезертирство.
