Николай Анов - Гибель Светлейшего
Николаю Николаевичу приятно было чувствовать себя в роли спасителя, а еще приятнее было поговорить с умной, образованной женщиной.
Пока Потемкин разговаривал с Фирой Давыдовной, коневод курил во дворе, сидя на узкой скамеечке. Омерзительная картина погрома, столкновение с катюшинцами и пережитое волнение вызвали сильнейшее сердцебиение. Евстафий Павлович закрыл глаза. Никогда ему еще не было так плохо, как сейчас.
«Неужели это конец? — вяло думал коневод. — Что же будет со Светлейшим?».
Он прилег на скамейку и положил ладонь на грудь, где билось сердце.
Внезапный шум на улице, сопровождаемый криками и выстрелами, заставил коневода очнуться. Он приподнялся и сел, прислушиваясь к винтовочным залпам. Шум нарастал. Где-то вблизи застрочил пулемет.
Евстафий Павлович с усилием приподнялся, опираясь на кол. Медленным шагом он подошел к забору. По улице мчалась обезумевшая от страха разношерстная толпа, преследуемая по пятам всадниками в шлемах. Коневод схватился руками за забор. Ему показалось, что он видит сон: по улице на серебристо-белом коне, размахивая обнаженной сверкающей шашкой, мчался всадник в черной кавказской бурке с красной звездой на шлеме.
— Светлейший! — простонал Евстафий Павлович. — Забира!
Коневод хотел выскочить на улицу и бежать вслед за похитителем, но в эту минуту из сеней выскочил взволнованный Потемкин.
— Красные! — завопил Николай Николаевич испуганно и вместе радостно. — Красные занимают город!
— Здесь Забира! — задыхаясь от волнения, крикнул Евстафий Павлович. — Теперь он от меня не уйдет!
Острая иголочка кольнула сердце Пряхина, и он поспешил сесть на скамейку.
Забира не отдает Светлейшего
Наступление красной конницы было столь стремительно и неожиданно, что Катюша не успела даже развернуть свои силы для отпора. Собрав остатки изрядно потрепанного отряда, она поспешно переправилась за реку.
Жители разграбленного города, озираясь, выходили из домов. На улицах, возле еврейских жилищ, валялись поломанные вещи. Легкий пух, выпущенный из перин и подушек, носился в воздухе и снежинками оседал на крышах. Визгливыми голосами кричали во дворах женщины, оплакивая убитых.
Катюшинцы сначала с помощью местных жителей громили евреев, а потом без разбора и без всякой посторонней помощи грабили украинцев и русских.
Василий Иванович Рябоконь, застигнутый в своем доме в первую же минуту налета на город, долго отстреливался от бандитов, израсходовав весь запас патронов. Видя неизбежную гибель, он пошел на врагов с обнаженной шашкой. Его встретил выстрелом Алеша, и уже мертвого изрубили бандиты, надругавшись над трупом.
Погибших во время погрома торжественно хоронили на другой день в братской могиле. Через весь город везли на кладбище сорок шесть гробов. Играл духовой оркестр, и тысячная толпа пела: «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Олег шагал в колонне в одном ряду с Розочкой. Страшные часы погрома, проведенные под одной крышей, когда они с оружием в руках дрались за свою жизнь, сроднили их. Олег смотрел на Розочку и думал, как она близка ему и дорога.
На кладбище у просторной братской могилы был митинг. На высокий мягкий холм свежевыкопанной земли поднялась Фира Давыдовна и на минуту застыла в глубоком молчании, скрестив кисти рук на груди. Люди, окружавшие могилу, подняли на нее глаза и затаили дыхание в ожидании надгробного слова. И в наступившей тишине Олег услышал взволнованный голос Фиры Давыдовны:
— Товарищи! Мы шли сюда и пели нашу революционную песню «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Но кто из лежащих в этих гробах действительно пал в борьбе, с оружием в руках? Только шесть коммунистов, и среди них председатель ревкома, наш боевой товарищ Василий Иванович Рябоконь! А остальные? Кто они? Борцы за свободу? — Фира Давыдовна испытующе оглядела строгими глазами святопольцев. — Нет, товарищи, это лежат самые обыкновенные жертвы бандитского налета. Они не были ни красными, ни белыми. Они покорно признавали любую власть после каждого переворота в городе. Они думали об одном: как бы спрятаться от революции. Нам по-человечески жалко этих людей. Но мы должны предостеречь живущих!
Лицо Фиры Давыдовны вдруг стало непреклонным. Лоб ее прорезала суровая морщинка, а густые брови почти сошлись над переносицей.
— Когда рушится старый мир — в муках и крови рождается новый! В это грозное время нельзя стоять в стороне. Каждый должен решить для себя, с кем он: за революцию или против. Третьего пути сейчас нет! И запомните, товарищи, еще одно: кто не с нами, тот против нас!
Святопольцы поежились и робко переглянулись, а Фира Давыдовна сошла с высокого холма. И снова оркестр заиграл печальную мелодию, от которой овдовевшим вчера женщинам хотелось не плакать, а завыть во весь голос.
Страшные и стремительные события последних дней смутили Олега, вызвав в его душе ощущение мучительной неудовлетворенности. Он чувствовал, что ему надо сделать что-то важное и очень нужное, чтобы внести ясность в свою жизнь, но что именно, он не знал.
А вот сейчас, когда заговорила Фира Давыдовна, юноша встрепенулся. Он не пропустил ни одного ее слова. Ему показалось, что она говорит для него.
Оркестр перестал играть, и на высоком холме, где только что стояла Фира Давыдовна, вырос коренастый человек в гимнастерке с расстегнутым воротом. Он утоптал под собой мягкую землю и загремел таким голосом, что его услышали нищие у входа на другом конце кладбища.
— Верно сказала товарищ Рубинчик! Кто не за нас, тот против нас! Кто норовит спрятаться, тот помогает Врангелю, белополякам и самой Антанте. Скрывать не будем: Красная Армия отступила от Варшавы. Натиск противника огромный. Положение угрожающее. Сейчас только лютые враги могут спокойно смотреть, как истекают кровью наши бойцы. Партия обращается к молодежи: на коня, товарищ! Будем драться на два фронта — бить Врангеля и рубать польскую шляхту!
Кто-то крикнул «ура». Его не поддержали. Женщины заплакали навзрыд. Мужчины, стоявшие возле могилы с лопатами, поплевали в ладони и принялись быстро закапывать огромную могилу.
На обратном пути с кладбища Олег сказал Розочке:
— Мне надо зайти в военкомат.
— Зачем?
— Хочу записаться добровольцем в Красную Армию. Поехать на фронт.
Олег был уверен, что Розочка одобрит его решение, но она ничего не сказала.
— Ты проводишь меня до военкомата?
Она молча кивнула и взяла его под руку.
В военкомате фамилию Олега внесли в список добровольцев и предоставили юноше два дня на сборы. Он вышел и сообщил об этом Розочке.
— Мне жалко, что ты так скоро уедешь, — чему-то улыбнувшись, сказала девушка, и в улыбке ее вдруг промелькнула грусть.
Розочка пошла к себе на работу, а Олег направился в клуб. Здесь сегодня переночевали бездомные Потемкин и Евстафий Павлович. Они его ожидали с большим нетерпением. Еще вчера Фира Давыдовна посоветовала им зайти в штаб полка к красному командованию. Они наметили это сделать сегодня утром, но Олег ушел на похороны, пообещав скоро вернуться, а сам задержался.
И вот они втроем направились в бывший дом Халунина, над которым вновь развевался советский флаг.
Комиссар полка, узнав, что к нему явились ветеринар и главный врач катюшинского отряда, сказал:
— Придется вас арестовать! Вами займется особый отдел. Это его святое дело. А я даже времени терять не буду.
— Но они нас спасли от смерти! — закричал Олег и стал впереди Потемкина и Пряхина.
— Кого это «нас»?
— Фиру Давыдовну Рубинчик, ее дочь и меня. Во время погрома.
— Особый отдел во всем разберется.
Узнав о таком решении, Олег выскочил на улицу и помчался во весь дух домой. Фира Давыдовна, выслушав юношу, натянула панамку на голову и отправилась на выручку. Она считала долгом своей совести защитить людей, спасших ей жизнь. Пребывание Потемкина и коневода в отряде Катюши не смущало Фиру Давыдовну. Ведь каждая новая власть объявляла мобилизацию врачей и ветеринаров, без которых не могла обойтись ни одна армия. Другое дело, если бы они пошли служить к Катюше добровольно. Но этого не было. Фира Давыдовна видела, с какой ненавистью Потемкин и Евстафий Павлович говорили о «республике». Она поверила в их честность.
— Я жена командарма Подобеда, — сказала Фира Давыдовна начальнику особого отдела. — Николай Николаевич Потемкин и Евстафий Павлович Пряхин наши люди, насильно мобилизованные Катюшей. Они спасли жизнь мне и моей дочери. Я прошу вас немедленно освободить их под мое поручительство. Посмотрите мои документы и письма моего мужа, товарища Подобеда.
— Насчет Потемкина не знаю, — сказал начальник особого отдела, — но коневод Эрании не вызывает у меня никакого сомнения. Во всяком случае вашу просьбу я удовлетворю, поскольку они не по своей охоте попали к Катюше. Их сейчас освободят, а вы напишите поручительство.
