Борис Азбукин - Будни Севастопольского подполья
Месяцев восемь назад от матери пришло письмо: она заболела. Валя вернулась домой. Вскоре она попала в облаву и с группой задержанных безработных была отправлена рыть окопы на подступах к Севастополю.
Целыми днями Валя долбила киркой каменистую землю на скатах высот. Зной, пыльная духота, обжигающий кожу ветер. Обожженные руки и ноги трескаются, кровоточат… А впереди ссылка в неволю. Надсмотрщик-жандарм объявил, что по окончании земляных работ все, кроме больных, будут отправлены в Германию.
Как-то в выходной день полная мятущихся мыслей Валя шла к своей подруге и на Портовой улице неожиданно столкнулась с Костей.
Как он изменился! Вытянулся, раздался в плечах, возмужал. Светлая майка резко оттеняла мускулистую шею и руки, продубленные ветром и зноем. Куда девалась юношеская округленность лица! Скулы стали заметней, резко обозначились подбородок и линии рта, и все лицо по-мужски отвердело. Но тот же крутой упрямый лоб, тот же ежик на голове, по-прежнему открытый взгляд.
Валя заметила, как Костя обрадовался, увидев ее, и подумала, что именно он сможет помочь ей избежать концлагеря.
Действительно, на другой же день Костя повел ее на пристань, и судьба ее определилась. Несколько дней он обучал ее работе на лебедке, а когда она освоилась, перешел на приемку и переноску грузов. Валя была спасена: с пристани, как и со станции, никого не высылали в Германию.
Сегодня разгрузка шла вяло. В носовом трюме не хватало людей, и лебедки часто простаивали. Утром, чтобы ускорить выгрузку транспорта, портовое начальство потребовало прислать на помощь пленных, работавших на железной дороге. Со станции под конвоем Курца пришли двадцать пленных, и Шульц направил их всех в носовой трюм.
Первое время разгрузка трюма шла нормально. Курц сошел с палубы на пристань и, присев на ящик, стал поправлять черную перевязь, поддерживавшую простреленную руку. Но как только в трюме стало известно, что Курца нет, носовые лебедки остановились.
Михеев заглянул в люк, и лукавая ухмылка застыла в его усах. Матросы не склонны были проявлять усердие. Двое для видимости возились с кулями, не спеша укладывая их в сетку, другие, сбившись в кучу, читали свежий номер подпольной газеты, которую подбросил им Костя, третьи, приоткрыв крышки ящиков, рассовывали по карманам консервы и сигареты.
Заметив, что носовые лебедки остановились, Курц снова поднялся на палубу.
— Хлопцы, Тигра подкрадывается, — предупредил Николай Андреевич и скомандовал: — Вира!
Валя, отводя груз, чуть не задела подбежавшего жандарма.
— Господин Курц, вы уж поосторожней, — предупредил его старый грузчик. — Так ведь и зашибиться можно.
Курц, подбежав к люку, сыпал ругательства на головы пленных. А те, усердствуя напоказ, подтаскивали к сетке грузы и потихоньку перемигивались.
Залп отборных ругательств, выпущенных Курцем, докатился до кормовых трюмов. Шульц недовольно поморщился: «Рыжий кобель! Чего он суется не в свое дело? Пусть орет у себя на станции. Тут я не позволю ему командовать». Он, Шульц, старый национал-социалист, он знает фюрера еще по мюнхенским кабакам и не позволит над собой верховодить.
Нарочито не спеша Шульц подошел к Курцу и с подчеркнутой вежливостью сказал:
— Господин жандарм! Предоставьте нам следить за ходом разгрузки корабля. Мы на это поставлены.
— Что вы хотите этим сказать? — Курц насторожился, словно к чему-то принюхиваясь.
— Ваша обязанность конвоировать пленных, — перешел в лобовую атаку Шульц. — За работу на пристани отвечаю я, а не вы.
Лицо Курца налилось кровью. Он взглянул на улыбавшихся лебедчиц, старого грузчика, на матросов в трюме, прислушивающихся к перепалке, и еще больше побагровел. Такое оскорбление да еще в присутствии этих русских скотов!
— Как?! — выкрикнул он. — Вы опять поощряете саботажников! Я об этом доложу…
— Пожалуйста, можете писать ваши… — Шульц хотел сказать «кляузы», но удержался, — ваши доклады. Но отсюда попрошу удалиться. Вы мешаете работе и своим поведением вызываете пленных на ненужные эксцессы.
— Я? — Курц задыхался от бешенства.
— Да. Именно вы! И я, в свою очередь, буду докладывать о вашем поведении начальству.
Курц отошел к машинному отделению и затуманенным злобой взглядом смотрел на искрившуюся под солнцем бухту. А Шульц, довольный тем, что «причесал» жандарма, постоял немного, следя за работой лебедок, и нарочито не спеша пошел к кормовому трюму.
— Как собаки погрызлись! — рассмеялась Фрося. Николай Андреевич, заглянув в люк, сказал матросам:
— Слышь, братва. Наш-то боров вашему Тигру перо вставил.
Из трюма донесся смех.
— А мы сейчас его еще пощекочем, — отозвался снизу рябоватый матрос, — ты только дай знать, если что…
Некоторое время лебедки скрипели, выдавая груз на берег. Но потом снова остановились.
Николай Андреевич заглянул в люк: сетка наполнена грузом, но пленные не подавали сигнала поднимать ее. Пристроившись возле ящиков, они поглощали мясные консервы.
Рябой матрос, заметив отводчика, попросил его подождать. Старик скрутил цигарку и задымил. Коля с Костей присели на ящик неподалеку от трапа.
— А Фрося-то на тебя и не глядит. Вы что, поссорились? — спросил Костя.
— Сейчас посмотрит.
Коля вытащил из кармана осколок зеркала и навел солнечный зайчик на Фросю. Та улыбнулась и отошла в сторону.
— Видишь? Уже не дуется, — Коля засмеялся.
Курц, обогнув машинное отделение, вышел на борт возле трапа и, заметив, что лебедки стоят, хищной походкой приближался к носовому трюму. Он решил накрыть саботажников на месте преступления. Только бы удалось! Уж и насолит же он тогда разжиревшему баварскому бугаю Шульцу.
Жандарм не подозревал, что за ним пристально наблюдают. Старый грузчик, заметив, что Курц перешел на другой борт, и хорошо знавший его повадки, сразу сообразил, в чем дело, велел лебедчицам приготовиться и поднял руку:
— Вира!
Сетка с грузом плавно поползла вверх.
Фрося, стоявшая теперь за лебедкой, оказалась недосягаемой для Коли, и он навел зайчик на Валю, которая готовилась оттянуть груз к борту.
Валя, ослепленная ярким светом, резко перевела рычаг. Груз рывком пошел к борту. И тут перед сеткой появился Курц. Боясь сбить его с ног, она затормозила. Курц пригнулся, нырнул под сетку и исчез. За махиной груза Валя не видела, что жандарм остановился на краю люка и заглядывает в трюм. Сетка с тонной груза, подобно тяжелому маятнику, качнулась к лебедке и пошла обратно к люку.
Николай Андреевич поднял руку и закричал:
— На берег! Живей! Живей!
Но было поздно. Груз ударил Курца в спину и, как тряпичную куклу, сбросил с палубы в железную пасть трюма.
Валя вскрикнула. Ужас исказил ее лицо…
К месту происшествия с кормы спешили краснолицый боцман и Шульц с переводчиком, матросы.
Костя и Коля, поняв, что грозит Вале, бросились по трапу на палубу.
— Не отставай! — крикнул Костя товарищу, устремляясь к береговой лебедке.
У люка собралась толпа. Каждый старался заглянуть в трюм, где лежал с пробитым черепом Курц.
А Валя стояла возле лебедки бледная, онемевшая. Фрося, обняв, утешала ее.
Костя попросил Фросю и Колю заслонить его собою. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы ослабить «собачку», закреплявшую тормоз, и слегка отвернуть гайку, крепившую шестерни подъемного механизма. Затем он подошел к Вале и взял ее похолодевшую руку.
— Не бойся. Тебе ничего не будет. А Курц — черт с ним! Это ему расплата за Максима.
Валя словно бы очнулась, взгляд ее оживился.
— Я не за себя, за мать боюсь! — сказала она. — Что с ней теперь будет?
Костя, не выпускавший руки Вали, почувствовал, что ее бьет озноб.
— Ну чего ты? Курц ведь сам полез. Все это видели. И Шульц не станет из-за Тигра кровь себе портить. Ты же слышала, как он его отчитывал?
Шульц был потрясен происшествием. Нет, он не жалел Курца! Дьявол с ним, с этой рыжей ищейкой. Туда ему и дорога! По крайней мере, теперь он, Шульц, навсегда избавлен от доносов. Но его заячья душа трепетала. А что, если пойдет слух, что это не случайность, а преднамеренное убийство? Тогда хлопот не оберешься. Не миновать допросов в комендатуре жандармерии, а то и в СД у Майера. А вдруг там приятели Курца скажут: «Курц был прав. Ты распустил этих русских свиней! Ты потакал им, ты в ответе». Чего доброго, еще на фронт угодишь. Нужны свидетельские показания, факты, которые начисто бы отмели всякие подозрения. Он-то хорошо знает, как ненавидели Курца рабочие. Но обвинять этих русских, старика отводчика или девчонку-лебедчицу, которая так ловко спровадила на тот свет жандарма, конечно, не стоит. Невыгодно неопасно. Как бы получше выскользнуть сухим из этой грязной истории?
Трепеща, Шульц внешне держался спокойно. Опрашивая старого грузчика и лебедчиц через переводчика (а переводчик тоже может оказаться свидетелем!), Шульц обстоятельно выяснял все подробности.
