Шамиль Ракипов - О чём грустят кипарисы
— Он прав, по-моему. Первая любовь прекрасна и неповторима, но только в сказках она заканчивается свадьбой. В жизни бывает по-другому.
Лейла погрустнела:
— Это плохо, что только в сказках. Когда-нибудь первая любовь станет для людей единственной и последней, они научатся ценить её по-настоящему, беречь, защищать.
— А зачем? Я в седьмом классе влюбилась в учителя, узнала, где он живёт, приходила по вечерам к его дому, глядела на окна, шептала: «Спокойной ночи»… Жену его, учительницу, милую женщину, ненавидела, была уверена, что она неспособна дать счастье любимому мною человеку. Хорошо, что эта первая любовь в моей жизни длилась недолго, недели две.
— Я имею в виду первую любовь, которая взаимна — Может быть, ты права. Но жизнь такая сложная штука…
Лейла положила письмо Ахмета в карман гимнастёрки, немного подумала, потом не столько спросила, сколько возразила:
— А почему сложная? Люди сами виноваты: живут плохо, неправильно, мешают друг другу, вместо того, чтобы помогать, но не вечно же это будет продолжаться. Придёт время, жизнь станет проще, легче, красивее.
— Нескоро, — сдержанно сказала я. — Сколько молодых ребят полегло под Севастополем 89 лет назад? В эту войну — в десять раз больше. А сколько их погибнет на всех фронтах, подумать страшно, миллионы девушек не дождутся своих возлюбленных, что им делать? Лить слёзы?
Лейла молчала. Ответить что-либо определённо она, как и я, не могла. Повернула на себя:
— В тот вечер я подумала, что Ахмет мог бы стать моим идеальным другом, но я ему об этом не сказала. Какая уж тут дружба, если дело дошло до поцелуев.
Как-то вымученно рассмеявшись, она вдруг предложила:
— Давай сменим пластинку… Тебе понравились рассказы?
— Об этом как-то и не думается. Совсем другая война. — Я полистала книгу. — Послушай сама: «В осаждённом городе Севастополе, на бульваре, около павильона играла полковая музыка, и толпы военного народа и женщин празднично двигались по дорожкам». Это Севастополь в мае. На бастионах гремят пушки, гибнут люди, а на бульваре — праздничное гуляние. Правда, странно?
Объявляется перемирие. В цветущей долине кучами лежат изуродованные трупы без сапог, их вывозят на повозках. Толпы народа с той и другой стороны смотрят на это зрелище, русские и французы «с жадным и благосклонным любопытством стремятся одни к другим», обмениваются подарками… Такова обстановка того времени. Однако для Толстого война — сумасшествие, бойня. И всё-таки он восхищается героями, которые «с наслаждением готовились к смерти, не за город, а за родину». Прекрасная мысль. Я читала эти рассказы до войны, многое забылось.
В последнем рассказе появляется юный прапорщик, которому совестно жить в Петербурге, когда другие в Севастополе умирали за отечество. Читаю и думаю: убьют его или не убьют? И чувствую: он обречён, первый бой станет для него последним. Так и произошло. Попал в самое пекло, на Малахов курган, в бою совершенно забыл об опасности. «Что-то в шинели ничком лежало на том месте, где стоял Володя…» Что-то в шинели — вместо живого человека. Война просто сдунула его с земли. Понимаешь?..
Любимый герой Толстого, который, как он пишет, всегда был, есть и будет прекрасен, — правда. Но сколько душевной боли в этой прекрасной правде… Да, война для солдата — всегда непрерывный, тяжелейший труд в невыносимых условиях. Он принимает эти условии не ради наград, не потому, что боится наказания, а потому, что любит родину…
— С такой честностью и знанием дела вряд ли напишут, — произнесла Лейла. — Я хочу сказать — именно о Севастополе. А великая книга о войне, главным героем которой будет советский солдат, конечно, появится, рано или поздно. — И, улыбнувшись, она вдруг предложила:
— Часть первая. Свидание с девушкой. Бои на границе. Девушка тяжело ранена, умирает.
— Пусть выживет, — подкорректировала я. — Нельзя сразу обрывать любовную линию.
— Можно, — уверенно заявила Лейла. — Она умрёт, он лучше воевать будет…
Часть вторая. Бои в окружении. Всё смешалось: кони, люди…
Часть третья. В плену. Издевательства немцев. Побег. Партизанский отряд. Герой ранен, состояние очень тяжёлое, необходима срочная операция, врача нет. Прилетает «По-2». Юная лётчица. Первая любовь с первого взгляда. Это у неё, а он без сознания…
Часть четвёртая. Госпиталь. Нашего парня навещает лётчица, рассказывает, что её отец ушёл в ополчение и погиб, старший брат пропал без вести, младший погиб при бомбёжке, мать умерла с горя. Парень думает: поправлюсь и женюсь на ней, но на другой день узнает, что девушка сгорела живьём в ночном небе…
Часть пятая. Битва под Москвой. Конец первой книги. И так далее.
— Есть критическое замечание, — сказала я. — Книга слишком мрачная.
— А кому нужны весёлые книги о войне?
— Никому, но разве обязательно сжигать девушку? Одна уже погибла, хватит.
— Пусть сгорит: сердце читателя должно обливаться кровью, содрогаться и трепетать. — Она оставила полушутливый тон и продолжала серьёзно: — В Энгельсе я прочитала «Войну и мир». И знаешь, до чего додумалась: война гасит всякое веселье в мире. А что та война по сравнению с теперешней? У Наполеона была 800-тысячная армия. Она двигалась по одной дороге, сначала туда, потом обратно. Произошло лишь одно крупное сражение, но французская армия сгинула почти целиком.
Будущая великая книга о войне по трагическому звучанию должна в соответствующей мере превосходить «Войну и мир» Толстого. Ты согласна со мной?
— Согласна. Тяжёлая будет книга.
— От лёгкой толку мало. Миру нужна беспощадно правдивая, страшная книга о войне.
Видя, как Лейла увлеклась в своих рассуждениях, я сказала:
— Продолжай. Книга вторая. Часть первая…
— Мои творческие возможности исчерпаны, — рассмеялась Лейла. — Только одно добавление. Толстой не случайно так много внимания уделял раненым. Погибнуть в бою — это одно, умирать от ран в госпитале, умирать долго, мучительно — совсем другое. Сколько дум передумает тяжелораненый, пока умрёт. И каких дум…
Мы вернулись в общежитие, застали там переполох и не сразу поняли, в чём дело. Готовилось какое-то торжество: девушки несли со склада продукты, вино.
— Прощальный ужин? — спросила я.
Девушки отвечали наперебой:
— Свадьба!
— Не свадьба, а помолвка. Свадьба после войны.
— Без калыма не отдадим…
«Вовремя мы явились», — подумала я. Спросила:
— Кто невеста, кто жених?
— Угадай!
— Кто жених, сами не знаем.
— А он с ней танцевал на вечере, дылда такой, голубоглазый, младший лейтенант…
Я догадалась: невеста — мой штурман.
Девушки рассказали, что командир соседнего полка позвонил Бершанской: встречайте курьера, кстати он и жених, и она дала соответствующие указания.
Валя выглядела растерянной.
— Меня не спросили, — пожаловалась она. — Зачем всё это? Хоть плачь.
— Чтобы набить тебе цену, вот зачем, — сказала я. — Такая традиция. Продаём невест, укрепляем материальную базу полка. Не тушуйся.
Макарова забренчала на гитаре, пропела:
Устелю свои сани коврами,
В гривы конские ленты вплету,
Пролечу, прозвеню бубенцами
И тебя подхвачу на лету…
Игорь примчался на трофейном мотоцикле, вручил Вале огромный букет цветов.
— Обратно пойдёт пешком, — сказала Лейла. — Мотоцикл загоним местным жителям. С руками оторвут.
Гостя усадили рядом с «невестой», он явно не ожидал такой торжественной встречи, на тосты отвечал смущённой улыбкой, выпил кружку вина и молча съедал всё, что ему предлагали щедрые хозяйки: галушки, котлеты с макаронами, пирожки с мясом, овсяную кашу, шоколад. Подали чай, перед гостем поставили миску с мёдом, кто-то подсунул ему деревянную ложку. Игорь, покорно съел мёд, запил чаем. Одна из девушек высказала общее мнение:
— Настоящий джигит!
Валя пошла провожать высокого, в буквальном смысле, гостя, а девушки ещё долго веселились: пели песни, танцевали, читали стихи. Мы словно забыли о войне, а война забыла о нас.
«Без этих маленьких праздников, без пауз, мы, наверно, посходили бы с ума, — подумала я, наблюдая за подругами. — Другая эпоха, другое оружие, намного больше стало горя, крови, ненависти, и воевать стало труднее. Говорят, раны победителей заживают быстрее, чем рады побеждённых. Проверим на себе, на своей земле».
Кто-то закрыл мне глаза ладонями.
— Лейла! — воскликнула я. Угадала.
— Ты о чём задумалась? — спросила она. — Почему не поешь, не танцуешь? Беспокоишься, похитили твоего штурмана? Отправимся в погоню? Запрягать коней?
— Они на мотоцикле.
— Далеко не уйдут. За мной! Затормошила, закружила…
Валя возвратилась сама не своя.
Утром 15-го мая 1944 года полк в полном составе поэскадрильно вылетел в Белоруссию.
