Павел Ермаков - Все. что могли
Взял кочергу, пошевелил поленья в камине. Огонь вспыхнул ярче, закипела смола на сучьях, заплясали, заиграли веселые оранжевые язычки, отражаясь в зеркале напротив, в темных стеклах серванта. В них вдруг увиделось что-то зловещее. Опять наплыли картины прошлогодних июньских дней. Разгром пограничной комендатуры — и он хозяин огромного поместья, в его руках богатство. Но сразу разочарование. Будто ему, как ребенку, подсунули пустую обертку вместо конфеты. Расправа на собственной сыродельне: командирские жены и дети в огне. Бешеная погоня за женой коменданта. И все впустую.
Кто эти люди, которые вынудили его страдать, лишили богатства, обокрали? Все разузнал Богаец. Первый из них — пограничный комендант Ильин Андрей Максимович. Он упрятал содержимое особняка. Расставил Богаец силки, подослав к нему с ювелирными украшениями Миколу Ярового, верного своего подручного, надеясь, клюнет комендант на приманку, откроет тайну.
Не так же вознамерился поступить теперь с ним Стронге, подсунув нити жемчуга? Жадный до невозможности, не погнушался полсотней коров… То, что было в особняке, это тебе не коровы. Значит, он допустил ошибку, отказавшись от подарка? Стронге, калач тертый, понял, почему Богаец не польстился на малое. Потому, что есть большее. Подтвердил, что знает, где его имущество?
Он вскочил с кресла, засновал по гостиной. Пояс на халате развязался, полы развевались. Сеттер с веселым визгом, подхватившись с лежанки, запрыгал рядом.
— Пошел вон, — бормотнул Богаец, пинком отшвырнув собаку.
Рванув створку серванта, он схватил початую бутылку с коньяком и начал пить, запрокинув голову, громко булькая, почти не чувствуя обжигающей жидкости. Опустошив бутылку, плюхнулся в кресло. Постепенно приходил в себя, успокаивался.
«Господин Стронге, вы не проведете меня, — тыкал он рукой в пространство. — С носом останетесь, хоть и генерал».
Пережив обиду, сеттер приблизился, прислонился мягким боком к ноге. Потрепав его за длинные уши, Богаец достал тарелку, вылил в нее нетронутое молоко. Благодарно вильнув хвостом, сеттер зашлепал языком.
9
Над растянувшейся по степи нестройной цепочкой бойцов разнеслось пронзительно-тревожное:
— Воздух!
Цепочка мгновенно сломалась, растеклась в стороны, растаяла. Солдаты и сержанты отбегали шагов на пять — десять, бросались на прокаленную солнцем, продутую ветрами закаменевшую землю, торопливыми взглядами искали ямку, кустик бурьяна, прятались. Одни падали лицом вниз, обхватив голову руками, ждали разрыва бомбы, пулеметной очереди, на которые не скупились немецкие летчики. Другие ложились на спину, наставляли винтовки в белесое, безоблачное жаркое небо, безбоязненно ждали приближения вражеских самолетов с малой надеждой поразить такую цель из трехлинейки, но с большим желанием пульнуть в него, проклятого.
Соскочив с коня, Ильин оступился, подвернул ногу, хотя и залеченную, но временами донимавшую его тупой болью. Попытался положить лошадь, но коняга, видно, к этому не приученная, заупрямилась. Он бросил повод бойцу на повозке, лег неподалеку. Сегодня, качаясь в седле, не единожды вспоминал гнедого мерина, на котором прошлым летом ездил по заставам. Тот слушался с полуслова, повиновался малейшему движению повода. Вспоминал и коновода Ваню Кудрявцева.
Самолеты выметнулись из-под сверкающих лучей, пролетая низко, обжигали землю пулеметными очередями. Повозочная лошадь испуганно заржала, забилась в оглоблях, коняга Ильина вырвалась и поскакала в степь.
На втором заходе самолеты пронеслись еще ниже, опять стеганули пулеметами и растаяли в небе, как будто их и не было. Двух бойцов задело, обоих в ноги, да повозочную лошадь завалило. Пришлось запрягать лошадь Ильина. Легко отделались. Летчики ни одной бомбы не сбросили, видать, отбомбились в другом месте. Вдалеке слева поднимались клубы дыма. Наверное, там.
«И здесь они безнаказанно летают, — сердито подумал Ильин, вспомнив границу, свою комендатуру и случай со сбитым им самолетом. Недавно ему об этом напомнили. — Спасибо полковнику Стогову, что задним числом под трибунал не подвел. С головой человек, понял меня, на фронт помог уехать. За это тоже спасибо».
Поглядел в ту сторону, где скрылись самолеты. Черт знает, вдруг эти вернутся, еще хуже, прилетят другие, начиненные бомбами. От них не убережешься. Наших-то не видать. Надо признать, и здесь, в приволжской степи, на втором году войны, немцы в воздухе господа. И самолеты у них быстрее, и вооружение на них лучше. Наблюдая воздушные бои, он в этом убедился. Нет, он вовсе не хочет сказать, что наши летчики котятами кажутся перед немцами. Дерутся ребята отчаянно. Порой не уследишь, каких больше дымит и падает, с крестами на крыльях или со звездами. Но все же эти вот прилетели свободно, никто им не мешал. Погонялись за нами, как за зайцами, и отбыли восвояси…
Перед войной, Ильин это хорошо помнит, славились наши «сталинские соколы». Рекорды ставили, то на дальность, то на высоту. Через Северный полюс в Америку летали. Чкалов, Громов, Осипенко… Гремели их фамилии. Товарищем Сталиным были обласканы эти летчики. Пропаганда убеждала: у нас лучшая в мире авиация. На поверку-то оказалось, очки втирали. Но военное руководство обязано было знать, какова наша боевая авиация. Достижения были, но и недостатки нельзя скрывать. Вовремя увидеть да поправить, это только на пользу.
Очень надеялся Ильин, что еще здесь, под Сталинградом, наша армия своей высоты достигнет и немца колошматить станет так, что только пух от него полетит.
Перекинулись мысли на другое. Когда добирался сюда, в эти степи, фронт проходил где-то у Воронежа. Тешил себя, что напросится в разведку, проберется в Дубовку.
Но как предполагал, не получилось. Фронт постепенно откатывался на восток, в августе оказался в полусотне километров от Сталинграда. Да и с разведкой ничего не вышло, пришлось другие задачи выполнять.
В пограничном полку принял заставу. Большего не дали, по-видимому, не доверяли. Он в причины не вдавался, никого не спрашивал, почему после того, как он несколько лет прокомандовал пограничной комендатурой, ему дали только заставу. Он не в обиде, не за должностью гнался. Стремился воевать, добивался отправки в действующую армию и, наконец, попал на фронт. Хотя теперешняя жизнь была иной, чем на границе, все же она многим напоминала ту, прежнюю. Как и раньше, он высылал дозоры, секреты, заслоны. Но шли они теперь не по дозорным тропам, от одного пограничного знака до другого, а перекрывали дороги, ведущие к фронту, подступы к прифронтовым селам, прочесывали лес, овраги. Одним словом, как сказал ему командир полка при встрече, охраняли тыл действующей армии.
— Твоя задача, — наставлял подполковник, — бороться с десантниками, разведгруппами противника, его мелкими подразделениями, просачивающимися к нам в тыл. Чтобы к действующим частям не пробрался ни один шпион и диверсант и не ударил в спину. Уразумел?
— Азбука пограничной службы, — прервал Ильин не в меру разговорившегося командира полка.
— Верно, — смутился тот, очевидно, завороженный тем, что написано было на бумаге под сургучной печатью, привезенной Ильиным из Москвы. — На фронте подобное большой кровью пахнет, многих человеческих жизней стоит, может кончиться провалом боевой операции. Вижу, ты пограничник со стажем, но сказал… для порядка.
Вскоре Ильин убедился, что внушение командира полка было не лишним. Как-то подъехал он к одному из своих контрольно-пропускных пунктов. Только что туда подошел армейский старший лейтенант, этакий завзятый фронтовик, выписавшийся из госпиталя. Был он в новеньком, по фигуре подогнанном обмундировании. Щеголяя выправкой, позванивая медалями, угощал пограничников папиросами.
— Подремонтировали, во! — показывал он большой палец, сыпал скороговоркой. — Еще повоюем. Фронтовых корешей повидать бы. Соскучился.
Сержант, старший наряда, просматривая документы, не торопился их возвращать.
Ильин не вмешивался, наблюдая издали. Видел, сержанта вокруг пальца не обведешь. Себя он таким пока не считал, контрольно-пропускной службой раньше не занимался.
— Документы в порядке, товарищ капитан, — подошел к нему и доложил сержант. — Маленькая зацепка есть. Вот справка, вот аттестат. В разных службах получены, но росчерки в подписях схожи.
— Аи, молодец, парень. Глаз, что алмаз, — вглядевшись в документы, похвалил он сержанта и сказал: — Погоди-ка, я с ним потолкую.
«Одет в новое. Но ведь госпиталь обмундирование не выдает, — оценивая ситуацию, оглядывал он старшего лейтенанта и тут же одернул себя: — Самого-то в Москве обмундировали. Могла и с этим человеком произойти подобная история, как с тобой».
Как бы между делом, спросил, куда направляется старший лейтенант, хотя в командировочном предписании все было сказано. Тот назвал номер полка, свою будущую должность.
