ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА
Когда Вольфзангер позднее возвращается в эту в деревню, Клары там уже не было. Ее обвинили в связи с «подручными вермахта». Ясно было, что речь шла о ее связи с Вилли, хотя здесь, скорее всего, было меньше любви, а больше склонности к проституции. Вилли пытается облечь это приключение в романтическую форму, но это никак не согласуется с его дальнейшей жизнью между фронтом, военным госпиталем и отпусками. Иногда кажется, что эта романтика была необходима для него лишь ради того, чтобы без заботы написать очередное любовное стихотворение. Жизнь — это форма постоянных переездов и прощаний; и Вольфзангер согласует романтические представления со своими душевными настроениями. Под заголовком «Стремления» он пишет стихотворение «для Лоры»:
Примири меня с моей судьбой,
Дай хоть немного последнего счастья
И позволь мне войти
В раскрытые поутру ворота.
Можешь ли понять ты,
Как хочу я вернуться в свой старый надежный дом? Позволь мне снова увидеть твою улыбку, Твое дорогое лицо.
Я буду счастлив вновь услышать твое слово, А затем спокойно уйду умирать одиноко. И знай: моя жизнь была прекрасна.
Поэт смотрит на себя словно со стороны. Солдат утешает себя и находит странным, чувствуя, что сам стал одним из тех, кто посылает любовные послания женщине. «Мы, солдаты, люди жестокие и суровые и поэтому радуемся, как дети, всяким нежным словам и жестам. И поэтому наши упрямые головы не имеют в мыслях ничего другого, кроме возможности как можно скорее снова вернуться к своим мамам или Лорам, Ханнам, Гретам и в мирной обстановке прижаться к ним в их теплых гнездышках! Да эти мужчины и герои настоящая загадка! И я не представляю себя никаким исключением из них».
Борьба и лишения, страх и долг, жажда мира, возвращения на родину и забота о своих близких — вот что определяло жизнь Вольфзангера и его друзей на фронте. Чем хуже становится положение немецких подразделений, тем активнее снабжают их спиртом. В большинстве случаев это водка, чаще всего разбавленная с различными добавками. Солдаты называют эту смесь ликером. «Плохая водка отражается на моем здоровье, — сетует Вольфзанrep, — я просыпаюсь с дурной головой. Но продолжаю утешать себя в пьянстве». Напиваясь, он падает со скамьи, приятели снова поднимают его и на следующее утро рассказывают ему все, что с ним произошло, так как Вольфзангер ничего не помнит. Если удается достать хороший спирт, то больную голову удается им вылечить. «В состоянии похмелья я остаюсь только несколько минут, а потом прихожу в себя, выпив смесь коньяка». Это не имело бы особых последствий, если бы компания не напивалась каждый день. Вольфзангер пьет с другими солдатами, напившись, они посыпают себе волосы порошком от вшей, погружают друг за другом головы в холодный ручей или в ведро с мыльной водой. Вольфзангер пьет даже тогда, когда остается один, и делает заметки в своем дневнике, если, конечно, у него есть запас водки. «Полбутылки шампанского орехового ликера, — отрезвляют меня, — пишет Вольфзангер в одном из своих писем. — У нас не было ничего другого во время прекращения военных действий, кроме стакана бренди или другой выпивки. Не было больше ничего, что могло бы принести нам забвение. Поэтому мы цеплялись за вино. Души наши были опустошены, мы жили между боями и тяжелым трудом, и при этом старались достойно исполнить свой долг». Постоянный переход от опьянения и головных болей к новому опьянению и новым головным болям начиная с конца 1943 года сказывается на способности Вольфзангера к литературному труду. «Крепкий спирт отрицательно влияет на мою работу», — отмечает он на Рождество в своем дневнике. Однако несколькими днями позднее во время новогоднего празднества пишет о своей способности отказаться от алкогольного наркотика. «Я веду отныне праведную жизнь. Алкоголь не берет меня (до этого я все время пил водку)».
Любовь к матери в первую очередь заставляет Вольфзангера не предаваться депрессии и опускаться до полного алкоголизма. Для нее он собирает остатки юмора, чтобы возможно легкомысленнее отнестись к тому, что происходит на фронте. Он находит для него место.
Голод пронзал меня насквозь. Я разрывал бандероль, Доставал из нее огненные купюры И поедал их с наслаждением Среди огня, дыма и пепла. О,созерцание!
В стихотворении «Из свежего прошедшего дезинфекцию рукава моей меховой куртки» он благодарит мать за ее письма и одобрение его творчества. Кажется, что он все еще может поддерживать в себе радость, оптимизм и душевную стойкость. Он ест пирог, присланный «милой мамой», и ее внимание скрашивает ему трудные дни, подвигает на сочинение стихов. Он говорит: «Тень Гёте и легкость Шиллера вдохновляют меня».
Пирог стал мечтой для Адама.
И он вкусил его в раю.
Пирог, который лечил его тоску по Еве.
Был настоящим большим праздником для него.
Снова и снова просит Вольфзангер мать, чтобы она не брала на себя много забот. Действительность была так ужасна, что он не может писать о ней. Во всяком случае, он упоминает о тяжести своей жизни не непосредственно, а ограничивается лишь намеками. Если он и посылает ей рукописи и дневники с описанием своих переживаний на войне, то при этом уверяет ее, что у него дела обстоят совсем неплохо. «При этом я посылаю только последнюю часть моего дневника, самую трагичную и печальную, — сообщает Вольфзангер в своем письме от марта 1942 года, — однако все это было уже давно и, если Вы считаете, что это слишком тяжелое воспоминание, то не читайте ее». В дневнике от 24 ноября 1943 года он пишет, что мать не должна знать все о его жизни на фронте: «мне очень тяжела мысль о том, что мои трудности на фронте скажутся на настроении моей дорогой мамы. Она простит меня, но поймет ли? Все же матери обычно мало знают своих детей! Ведь мы быстро становимся взрослыми, и уже учимся острожному умалчиванию того, что могли бы откровенно сказать матери раньше... Кроме того, в письме не выскажешь того, что можно сказать в личной беседе». Следующее письмо, после того как Вольфзангер сообщил матери о своем желании описывать все им испытанное, он отправляет только через неделю. И в этом тоже сказывается его внутренняя раздвоенность. Он хочет уберечь мать и в то же время посылает ей свои записи, в которых война предстает во всей своей неприглядности. При этом он мирится с тем, что она узнает — или и без того уже знает — о том ужасе, который окружает ее сына. Он старается молчать, беспокоясь за нее, и в то же время хочет, чтобы она делила с ним его переживания. Правда, он делает это только тогда, когда непосредственная опасность уже осталась в прошлом. Отношение к матери важнее для него, чем к кому-либо, к другой женщине или к другу. С раннего детства он выделяет мать из всего остального мира.
*Меркатор Герард (1512—1594) — фламандский географ и картограф, автор картографической проекции, носящей его имя. В 1544 году из-за преследований протестантов переселился в Дуйсбург.
Вилли Вольфзангеру было двенадцать лет, когда Гитлер взял власть в Германии, восемнадцать, когда началась Вторая мировая война. Он почувствовал в себе талант и был счастлив. Его друг Георг после окончания войны посвятил ему книгу о своем солдатском опыте, полученном в России. Он, выступая под псевдонимом Стефан, обращается непосредственно к словно еще оставшемуся молодым Вилли со словами: «Когда ты был еще ребенком, то твоя мать рассказывала мне, что ты всегда оставался в стороне от игр твоих ровесников и чувствовал себя неловко, влезая на дерево. Надеюсь что ты никогда больше не станешь испытывать этого». После своего возмужания Вилли проходит как бы две жизни: открытую без маски и скрытую с уходом в собственный мир. В Дуйсбурге он поступает в среднюю школу Меркатора* для мальчиков и держит экзамен на аттестат зрелости. В 1939 году он становится абитуриентом, первым знатоком Библии и одним из шести чемпионов по плаванию. Он благодарит своего классного руководителя, который ходатайствовал, чтобы его допустили экзаменоваться на аттестат зрелости, поскольку Вилли, по мнению дирекции школы, не был абсолютным сторонником нацистов. Хотя, будучи гражданским лицом, Вилли не был обязан вступать в нацистские организации, обеспокоенный обвинениями в свой адрес в недостаточности патриотизма и преданности национал-социализму, он надевает форменную одежду гитлерюгенда, которая была ненавистна ему. По воспоминаниям его двоюродной сестры Ханнелоры, Вилли надел ее только один раз. Он высмеивает нацистскую молодежную организацию, как союз, где собираются отбросы общества, люди, которые маршируют, шумят и занимаются обязательным для всех видом спорта. Оберегаемому родителями единственному сыну в семье Вилли все это противно. Он занимается выращиванием растений, держит у себя лягушек, саламандр и белых мышей. Его страсть — это музыка и литература. И она же — его другая, скрытая жизнь. Даже если школа танцев доставляет ему удовольствие и он не упускает случая поухаживать за девушкой, литература для него всегда остается важнее. Ночью он пишет как одержимый, пытаясь создать нечто неповторимое. И бывает разочарован, когда чувствует, что это не удается ему. В юмористическом журнале его выпускного класса Вилли давали следующую характеристику: «Он любит только девушек, танцы и книги. В немецком здорово подкован. У него всегда и на все есть ответ (если только он этого захочет)».
