Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии
Сандра еще не ложилась, но всю ее пронизывал холод, шедший от плиток пола, и она села на ручку кресла, зарыв ноги в ковер. Отсюда она все еще видела себя в зеркале. Да, этот призрак с мутным взглядом и горькой усмешкой — она, и Сандра вновь вздрогнула. «Дело не в том, что все кончено, — думала она, — главное — знать, как жить в пустоте, ведь у меня больше ничего не осталось». Мысли роились у нее в мозгу, держали в плену, уводили в тупик, далекий от реальной жизни. «Я больна, должно быть, у меня жар». Она вспомнила, что уже находилась в таком состоянии, когда ощущение времени утрачено. Образ Сент-Роза уже не имел власти над ее чувствами, не поднимал в ней той светлой волны, которая прежде придавала ей силы. Но как могла она так себя обмануть? Ну и холод! Весь город точно вымер, и только возглас «Свет!» пролетал над ней, как большая белая птица. На этот раз Сандра, даже не сбросив халата, забыв о гимнастике и ночном туалете, скользнула под одеяло. Но, погасив свет, она не могла перенести темноты и, стуча от озноба зубами, снова села, зажгла лампу и обнаружила, что все предметы в комнате кажутся ей чужими. Часы в доме пробили одиннадцать. Или двенадцать? Она не считала. Выходит, что такую женщину, как она, вроде бы неглупую, обманул мираж. Было над чем посмеяться. Старые часы на комоде, как всегда, показывали четыре часа, точнее — четыре часа двенадцать минут, и их белый глаз, казалось, наблюдал за ней. Спать. Она хотела уснуть, но как заставить себя погасить свет? А свет мешал ей, выводил из оцепенения, в котором она находилась. И ни единой сигареты. Она давно не выходила из дому, чтобы раздобыть их. Особенно ей не хватало «грифа». Сандра встала, принялась бродить взад и вперед по комнате с таким чувством, словно она топчет собственное сердце. «Как я могла так обмануться?» И в то же время она понимала, что этот мучивший ее вопрос не был столь важен, что главное заключалось в другом. Главным было растущее безразличие ко всему, овладевшее ею с тех пор, как на нее обрушились ярость и упреки Сент-Роза. Разве он не понимал, что она поддалась страху тут же потерять его? «Еще мгновенье, палач!» Ирония тоже может стать прибежищем. В зеркале шкафа она увидела осунувшееся, бесплотное лицо, следствие недавних бессонниц, спутанные волосы, бледные губы. По комнате плыл слабый запах камфары, которую маркиза заставляла Луиджи носить с собой против тифа, и этот запах казался запахом ее души, медленно разлагавшейся и распадавшейся на мелкие осколки. Никогда уже она не составит из этих обломков что-то единое, гармоничное. Она внимательней присмотрелась к себе. После разговора с Сент-Розом Сандра перестала следить за своей внешностью, и вот результат — сухая кожа, помятые веки. Конечно, она быстро изменилась, хотя по-прежнему прекрасны были ее глаза. Еще недавно в любовном пылу мужчины шептали ей слова восхищения, но теперь все это становилось уже безразличным. Она чувствовала себя душевно опустошенной, беззащитной, стареющей. Сколько лет было бы сегодня ее дочке? Да-да, восемнадцать! При этой мысли у нее пробежал мороз по коже. Сандра подумала, что с таблеткой снотворного она бы уснула, но маркиза забыла передать ей с Софией свое лекарство, а сама она об этом не позаботилась.
Сандра вышла из комнаты и поднялась к свекрови, не зажигая света в гостиной. Свет, падавший из комнаты маркизы, достаточно хорошо освещал лестницу. Ночник на тумбочке у ее изголовья придавал спящей восковой оттенок, что делало ее похожей на разбинтованную мумию, с кожей, прилипшей к черепу, с пустыми глазницами, а ледяной холод, зеркала и мрамор усиливали сходство ее спальни со склепом. Сандра прошла в ванную, включила все лампы и на столике, уставленном румянами, помадой и кремами, которыми София каждое утро подкрашивала свою хозяйку, наконец обнаружила снотворное. Это был гарденал, и она взяла одну таблетку. «Достаточно», — подумала Сандра. Она уже налила воды в стакан, но, подняв глаза, снова увидела в зеркале закутанную в одеяла маркизу, и странная мысль пришла ей в голову. Держа в руке стакан и пакетик с гарденалом, Сандра бесшумно пересекла спальню, всколыхнув огонек ночника над стеклянным сосудом с маслом красивого золотистого цвета, и вышла. У себя в комнате она поставила стакан, положила снотворное на столик под лампой и сделала еще несколько шагов, зябко пряча руки под мышками. Ей казалось, что она стоит на краю огромной темной пропасти, голова у нее кружилась, и она села в кресло, боясь, что не удержится на ногах, если подойдет к столику, на котором лежало лекарство. Сент-Роз — это всего лишь несчастный случай, камень, о который она споткнулась. В стакане с водой, в самой глубине, поблескивали искорки света. Однажды, когда Сандра была еще девочкой, какой-то человек бросился под поезд. Он потерял сына, и друзья говорили, что тоска извела его. Сегодня Сандра поняла смысл этого выражения. Она теперь узнала, что такое крах, полный разгром, что значит дойти до предела. Встав с кресла, она подошла к столику, взяла стакан. «Что я собираюсь делать?» Она долго и пристально смотрела на игру света в стакане воды. «А ведь, боже ты мой, достаточно выйти, пройтись по улицам, чтобы это стало невозможным!» Но выйти из дома нельзя, улицы погружены в холод и тьму, дежурные кричат, требуя соблюдать затемнение, а она боялась темноты. Едва поставив на стол стакан рядом со снотворным, она поняла, что теперь между нею и этими двумя предметами уже такая близкая связь, такой тесный сговор, что он сметет ее сопротивление, сделает его бессмысленным. Каждый раз, проходя мимо стакана с водой, глядя на игру огней в нем, ей казалось, что такие же огни загораются, гаснут и таинственно сплетаются у нее в мозгу. Она схватила снотворное и высыпала таблетки на столик. Они были белые, к середине слегка утолщенные, и на них виднелись какие-то буквы. Она долго их рассматривала, не пытаясь сосчитать, хоть и знала, что понадобится порядочная доза. Холод объял ее сердце, но не проник внутрь. Сандра поджала ноги, легла на край кровати, лицом к столику. Дом был по-прежнему как бы придавлен тишиной. А там, на другом конце света, стакан с водой ловил лучи лампы, а за ним на комоде мертвые часы показывали четыре часа двенадцать минут, и эти два времени — «неподвижное» время и то, которое продолжалось, — вскоре должны были слиться и всего на одно мгновение создать ту же иллюзию, которая жила в ней. Жалела ли она, что встретила Сент-Роза? Отдалась ему не в обычном смысле слова, а всем своим существом. Поверила, что благодаря ему в ней вновь родилось то, что казалось угасшим? Но к чему теперь эта проснувшаяся нежность? Шаркающей походкой она подошла к часам, посмотрела на них — «Я схожу с ума», — легла поперек постели, закрыла глаза. И как обычно, когда ей не хватало «грифа», Сандра испытала неприятнее ощущение, будто земля вращается вокруг своей оси все быстрее и быстрее, и, хотя заснуть ей не удавалось, она продолжала лежать до тех пор, пока часы в гостиной не пробили четыре раза. Тогда она поднялась, сбросила халат, ночную рубашку и стала одеваться, как одевалась обычно, собираясь в город: выбрала тонкое белье, натянула чулки, проверив, целы ли, надела туфли с пряжками — правая подметка протерлась, на левой сносился каблук, — в голову пришли и эти мелочи, но их мгновенно поглотил стремительный вихрь, бушевавший в сознании, потом открыла шкаф, достала свое любимое платье с длинным рядом пуговиц на спине, смутно понимая, что дух и тело ее уже в разладе друг с другом, что она уже плохо воспринимает реальность, не отдает себе отчета в назначении многих вещей. Когда Сандра была совсем готова, она посмеялась над собой, как могла бы посмеяться над другим человеком, чье поведение показалось бы ей забавным. Четыре часа двенадцать минут на этих неисправных часах, служивших в комнате всего лишь украшением, и четыре часа десять минут на ее ручных часиках. Цифры на эмалевом циферблате в малюсеньких розочках редкого совершенства были лишь игрой воображения, издевкой судьбы. Она так резко схватила стакан, что часть воды выплеснулась. Выждала, пока вода устоится и на ее поверхности образуется тонкая серебристая пленка. Сандра больше не думала ни о муже — «Бедный, бедный Луиджи», — ни о Сент-Розе, ни о маркизе, ни о ком, сосредоточилась на одной только мысли, сжимавшей ее все тесней, затягивавшей все туже вокруг нее свою петлю, отдалявшей ее от того, что было в ней еще живого и могло бы ее спасти. Эти часы, эти дни и предстоящие годы добавятся к другим и образуют бесформенную массу прошедшего времени, времени прожитого — невыносимого тяжелого бремени. «Я могу проглотить два раза по две таблетки уже лежа», — подумала она и, сев на кровати, оглядела свой туалет. «Быть может, кто-нибудь и поплачет обо мне», — эта мысль камнем, сорвавшимся с выжженной солнцем горы, прокатилась в ее сознании. И она проглотила первые две таблетки.
15
Кто мог бы предположить, что под фермой и под бугром, поросшим виноградником, находится целая вереница небольших подземных помещений, образующих бывший некрополь древней цивилизации, о которой Лука и его брат Паскуале даже понятия не имели? Здесь обычно хранили бочки и жбаны с вином, закрытые не пробками, а слоем масла и картонной крышкой. В некоторых погребах еще стояли саркофаги, вмурованные в стены и украшенные хорошо сохранившимися барельефами. Самый примечательный из них изображал женщину, сидящую на возвышении и принимающую в дар пальмовые листья и цветы. Подопечные Луки и Паскуале (два англичанина, американец и голландец), скрывавшиеся здесь, встретили Сент-Роза сердечно. Эти пятеро жили в подземелье без дневного света — его заменяли им керосиновые лампы, — спали они на походных койках. Столами и стульями им служили ящики. Лука ждал еще двух пилотов, после чего предполагалось известить проводников.
