Юрий Гутян - Боевой режим
На выезде из Баграма заехал в штаб 108 дивизии. Очень тепло попрощался с генерал-майором Барынькиным. Комдив нашел такие хорошие, просто отеческие слова, что я, забираясь к себе на броню, невольно расчувствовался.
Видать, это было последней каплей, переполнившей чашу захвативших меня эмоций. Началось всё с того, что за день до моего отъезда, на моей «отвальной» мои коллеги — Баграмские авианаводчики попросили моего разрешения уже без меня использовать мой позывной «Маяк». Этот позывной негласно стал моим личным и неизменным после операции «Магистраль», на которой мне приходилось, пожалуй, сложнее всего за все мои «боевые», в которых мне довелось участвовать во время моей Афганской эпопеи.
Потом были прощания с лётчиками, обмен домашними адресами, фотографиями с различными надписями на обороте, начинавшимися одинаково: «На долгую память…». Волновался, как никогда.
Мимо проплывали величественные горы. Я жадно вглядывался в них, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь. Вскоре проехали кишлак Мирбачикот, с его шумным базаром, а за ним виднелись горы, на которых пришлось побывать на «боевых»….
Сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как там располагались удачно подобранные мною вертолётные площадки, уютная расщелина под нависшей гранитной глыбой, где ночевал целых две недели. Там было прохладно даже в полуденную жару и тепло ночью, а самое главное, что оттуда в полной безопасности я мог наблюдать за происходящим вокруг, фиксируя местоположения «духовских» позиций и наводить на них самолёты и вертолёты.
На окраине Кабула, в Тёплом Стане, в расположении 181-го мотострелкового полка, с которым я добросовестно отработал около восьми месяцев, из близко знакомых я никого не застал. Полк был на «боевых». Вместо меня с ними уже второй месяц работал Сергей Кучеренко — парень не из робких, и, по отзывам моих боевых товарищей, им работалось с ним хорошо.
В штабе Сороковой армии пробыл всего два дня. В шестом модуле, где жили представители авиации, я узнал, что мои друзья с КП ВВС за меня собрали почти все необходимые подписи в обходном листе. Оставалось только сдать вещевое имущество, оружие, получить деньги, паспорт и можно было лететь в Союз.
К обеду следующего дня я уже управился почти со всеми делами. Осталось только получить «чеки», вкладную книжку и паспорт.
С чеками Внешпосылторга вышла заминка. В то время в гарнизонных магазинах вместо привычных чеков были в ходу только чеки с красными полосами снизу и сверху и надписями «Специальный, только для военной торговли» на территории Советского Союза в магазинах «березка» не принимали. Нужны были обыкновенные, без полос. Такие в кассе финслужбы 40 армии выдавались только «дембелям», каким считался и я. Пришлось подождать, когда привезут требуемую сумму. Говорят, что позже нормальные, не «афганские» чеки через некоторое время можно было получить только в Ташкенте.
Чтобы как-то скоротать время зашел в книжный магазин. Помню, я долго бродил среди стеллажей и полок, заставленных различной литературой, пока не увидел трёхтомник «Тысяча и одна ночь». До сих пор он стоит у меня дома на самом видном месте, напоминая о далёком Афганистане, где кажется, провёл целую жизнь. Сказки Шахразады я прочитал несколько раз, но нет, нет, да и беру в руки один из томов, где лежат подаренные «на бакшиш» дуканщиками пакистанские открытки с местными пейзажами, по-моему, ничем не отличающимися от Афганских и фотографиями восточных красавиц.
На Кабульском аэродроме, куда вечером перебрался по совету, как только закончил все дела, у модуля, где жили местные наводчики, я случайно встретил капитана Шишкина, что служил в полку при Ворошиловградском ВВАУШ и жил в одном доме с моими родителями, а в Афгане работал в инженерном отделе штаба ВВС сороковой армии.
Поздоровались.
Оказывается, что его откомандировали в Союз, в Старую Руссу, за самолётными двигателями. Он летел завтра на Ан-12.
Даже и речи не могло быть, чтобы я полетел другим бортом, или через Кабульскую «пересылку» пытался улететь, тем более, что экипаж был Ворошиловградский.
— Юра, да тебе действительно повезло! — Конюхов включил кофеварку, — не поверю, что командир экипажа не запланировал промежуточную посадку у себя дома.
— Так оно и было. Помимо экипажа, меня и капитана Шишкина нашелся еще один попутчик — майор Захаров. Он был тоже с Ворошиловграда и ехал поступать в академию, отслужив положенное «за речкой».
— Всё хотел спросить, да как-то забывал: а правда, что у вас была традиция — засунуть отъезжающим в вещи что-нибудь совершенно несуразное «на память от товарищей на старом месте службы»?
— Конечно, как и везде. Ты знаешь, иногда подкладывали такое, что только диву даешься чьей-то находчивости и сообразительности!
— А тебе что-нибудь подсунули?
— Подсунули…. На следующее утро я решил хорошенько побриться перед дорогой. Полез в портфель, где лежали туалетные принадлежности, пытаюсь найти лосьон, а пальцы всё натыкаются на автоматные патроны. Вначале даже не сообразил, что они здесь явно не к месту, а потом дошло, что это — чья-то шутка. Выбросил, конечно.
— Хорошо, что нашел, — Конюхов подал мне чашку кофе, — представляю, что бы было, если бы патроны обнаружил не ты, а таможенники!
— Пришлось бы изрядно поволноваться, доказывая, что это — чья-то глупая шутка. Да, думаю, особых неприятностей не было бы. Ташкентских таможенников ничем не удивишь. Они и не такие сюрпризы видели!
В этот день мы никуда не улетели — Ташкент не принимал по погоде, или какая- то другая причина была. Уже не помню, но только под вечер стало ясно, что придётся провести в Кабуле ещё одну ночь. Кстати, тогда у меня уже прошел первый день отпуска.
— Романтика — отпуск в Кабуле!
— Хороша романтика. На следующий день, ранним утром с Ташкента прилетел Ил-76. На нем вернулся из отпуска кто-то из Кабульских наводчиков и умудрился привезти с собой целый ящик пива — самого желанного и дефицитного в Афгане напитка. Захаров разузнал, что мы никуда не летим, по крайней мере, до обеда. Времени свободного было ещё предостаточно, и мы решили привести в порядок свою форму. Стоим, орудуем утюгами, а тут, прямо в комнате раздался хлопок, словно мина разорвалась. Мгновенно упали на пол. Смотрю, а Сашка за плечо схватился, а из-под пальцев кровь сочится….
— Что, под обстрел попали? — поинтересовался Слава.
— Нет. Всё оказалось гораздо прозаичнее и смешнее. Ты ведь знаешь, что пиво «не любит», когда его болтают, и возят в самолёте. Наверное, пробка была очень крепко закрыта, вот одна бутылка и взорвалась. Мне штаны пивом облило, а Захарову осколком стекла руку порезало. И смех, и грех. Из-за этого нам, как пострадавшим, выделили целую бутылку. Щедрость неимоверная, так как нам, как отъезжающим, пить этот напиток, драгоценный здесь и самый доступный в любой части Советского Союза, по единогласному первоначальному решению наших коллег «не полагалось».
Только успели мы допить своё пиво, как прибежал посыльный от капитана Шишкина. Оказывается, дали «добро» на вылет. Кто-то быстро организовал транспорт, угнав Уазик командира полка вместе с его водителем, и нас доставили с вещами прямо к борту самолёта.
Прощание было коротким — нужно было вернуть командиру его машину. Осталось несколько человек, которых знали близко. Погрузились быстро. Стоим возле открытой рампы Ан-12, курим, болтая о чем-то несущественном, как обычно бывает при провожании, а тут афганский техник мимо проходит: «Эй, командор, что есть, что надо?».
«Всё есть. Ничего уже не надо», — отозвался Захаров.
Афганец улыбнулся, проговорил: «Пошёль на х…, пи… рас!», приветливо помахал нам рукой и пошел дальше по своим делам.
Взглянув на опешившего Сашку, я невольно рассмеялся.
«Ты чего ржёшь?» — Спросил он обиженно.
«Знаешь, а первой фразой, что я услышал от местных жителей, когда только прилетел сюда, была именно эта. По-моему и техник тот же самый. Представляешь, столько времени прошло, а ничего не изменилось!»
Прикурив новую сигарету и глубоко затянувшись, я замолчал. Перед глазами, словно наяву, мелькали картинки моих последних мгновений в Афганистане: стремительно удаляющийся Кабул и окружающие его высоченные горы. Помню, сердце тогда сжало, словно тисками.
Прощай, Афган! Ничто не меняет твоего отношения к непрошенным гостям. Живёшь ты тысячелетиями среди этих угрюмых гор своим миром, своим укладом, гордый и непонятный.
Прощайте, друзья! Удачи вам, и дай Бог вернуться всем домой живыми и здоровыми….
— На таможне сильно «шмонали»? — прервал мои воспоминания Конюхов.
— До Ташкента ещё нужно было долететь. Без привычного автомата под подвесной системой парашюта было как-то неуютно.
Советская офицерская повседневная форма, от которой я успел отвыкнуть, казалась неудобной и тесной, несмотря на то, что в горах я потерял более двадцати килограмм своего веса. От того пухлощекого старлея с характерным прибалтийским загаром, что прибыл на КП ВВС 40 армии «для дальнейшего прохождения службы» почти полтора года назад мало что осталось….
