Егор Лосев - Багряные скалы
Они с Двиром переместились к самому крайнему окну.
Линкор взвел затвор пулемета.
Внизу Картошка продолжал увещевать незваных гостей на безупречном арабском. Безрезультатно. На склоне показалось подкрепление: отделение пехотинцев, обходящее дом с востока.
Когда они перебегали открытое пространство, из окон Дома радио прогремел дружный залп.
– Вот оно… – пробурчал Линкор, поводя стволом – началось..
Лежавший за кустами патруль ответил нестройной пальбой по окнам. Спешившие им на помощь пехотинцы разделились: двое подхватили третьего и побежали назад, к зданию Национальной библиотеки, остальные продолжили спускаться вниз.
Тут Двир отобрал бинокль, и Дмитрию пришлось отвлечься.
За окном характерно гулко забухал "виккерс".
– Наш выход… – сообщил Линкор, пригнулся и вдавил спуск.
MG взревел. Звеня, сыпанули на пол гильзы.
– Вляпались пацаны! – прокричал Двир, уставившись в бинокль, – они там под перекрестным огнем.
Пехотинцы, обходившие дом, попали под огонь "виккерса" с одной стороны и под пули легионеров из дома – с другой. Лишь мелкий овраг служил израильтянам кое-каким укрытием.
Линкор сосредоточился на амбразуре с "виккерсом", не давая пулеметчику вести прицельный огонь.
Вся его небольшая ладная фигура словно срослась с пулеметом, плечи тряслись в такт выстрелам.
Двир передёрнул затвор "эйнфилда", дослав патрон. Прицелился в окно, но для удачного выстрела расстояние было великовато.
Линкор прекратил огонь и принялся заправлять новую ленту. В наступившей тишине отчетливо раздался свист и глухой удар. Линкора отшвырнуло от пулемета.
– Линкор, ты чего?
Дмитрий рванулся к нему, нащупывая в кармане индивидуальный пакет.
Пулеметчик откинулся к стене, прижав ладонь к окровавленному плечу.
– К пулемету! – захрипел он. – Там же наши внизу!
Дмитрий свернул к амбразуре, но налетел на мусорный бачок и кубарем покатился под стол. Время замерло, секунды потянулись бесконечно, будто резиновые. Он видел, как взмыл от подоконника Двир, одним прыжком пролетев через всю кухню. Спустя мгновение пулемет загрохотал вновь.
Через несколько минут все было кончено. Стрельба стихла, сдавленно матерящегося Линкора унесли в санчасть. Двир оставался за пулеметом. Снаружи стояла напряженная тишина.
От Лвгусты Виктории шагали, размахивая белым флагом несколько ооновцев и иорданский офицер.
Пока Дмитрий выбирался из-под стола, Двир снисходительно посмеивался, не отрывая глаз от амбразуры.
Дмитрий глянул в бинокль: один из двух ооновцев оказался уже знакомый канадец Барнс. Он опустил бинокль, повернулся и чуть не снес со стола кастрюлю.
– Ну и растяпа ты, Фридман, – сообщил вдруг Двир, бросив в его сторону презрительный взгляд, – В Петру я б с тобой не пошел!
Дмитрия, как молнией шарахнуло. Обидные слова он пропустил мимо ушей. Медленно повернулся и прохрипел враз севшим голосом:
– А че, собирался сходить?
– Собирался, – все также, посмеиваясь, ответил Двир, – че, я хуже Бар-Циона– И добавил тоскливо: – Где бы только карту раздобыть…?
Вместо ответа за окном ударил взрыв.
Дмитрий бросился к окну.
Метрах в ста от Дома радио валялся на земле Барнс, сжимая руками окровавленную ногу. Рядом с ним неподвижно лежал иорданец. Второй ооновец бледный, как мел, сидел неподалеку, явно не в себе. Двое других стояли поодаль.
– Что стряслось?
– Не знаю… – пожал плечами Двир. – Мины, наверное. Иорданец, похоже, наступил.
– Хрена себе, как же их занесло на минное поле? – Дмитрий снова уткнулся в бинокль, – Вон и табличка есть… не заметили, что ли.
– Ну и дурдом!
Один из ооновцев побежал обратно к Августе Виктории, Другой метался вдоль границы минного поля, пытаясь чем-то помочь раненым. Третий, с трехцветным французским шевроном на рукаве сидел на земле, обхватив голову руками.
– Иорданцы бегут! – заметил вдруг Двир, показав на Дом радио. И действительно, из дома выскакивали по одному легионеры, отходя к Исауие. Затарахтел телефон.
Двир ответил. Выслушал и положил трубку.
– Приказали не стрелять, – растеряно сообщил он.
Легионеры перебежками отступали обратно на свою территорию, волоча двоих раненых.
Им навстречу промчалась пара иорданцев с носилками. Подбежав к табличке, извещающей о минах, они в нерешительности остановились.
Распростертый в десятке метров раненый офицер слабо шевелился.
Барнс тем временем осторожно пополз к израильской стороне.
Ему навстречу из балки вылезли бойцы патруля. Вскоре перевязанного канадца унесли наверх.
Иорданский офицер, пришедший в себя, тянул руку к санитарам. Те переминались с ноги на ногу, но с места не двигались.
Картошка вскинул к губам матюгальник и что-то сказал им по-арабски.
Легионеры отрицательно покачали головой.
Раненый оперся на одну руку, с трудом повернулся к Картошке, обессилено упал навзничь.
– Видал, – презрительно бросил Двир, – они боятся, не хотят вытаскивать своего командира.
Два офицера ООН тоже стояли, не вмешиваясь в происходящее.
Дмитрий переводил бинокль с одних на других, гадая, что же будет дальше.
Тянулись минуты. Картошка продолжал увещевать иорданцев. Легионеры топтались у носилок, о чем-то спорили друг с Другом.
– Ну и спектакль, – резюмировал происходящее Двир, – все стороны в сборе: наши, иорданцы, даже ооновцы посередине. Интересно, чем кончится.
Вскоре наступила развязка. Цибульский подошел к Картошке, о чем-то переговорил, тот вытащил из ножен штык и подал лейтенанту.
Сунув нож за ремень Цибульский, сопровождаемый изумленными взглядами ооновцев и иорданцев, зашагал в обход. Подойдя к двум легионерам с носилками, он скинул полицейскую куртку, сложил ее, прихлопнул сверху фуражкой, подошел к краю поля и встал на колени.
Взяв в руку штык, он принялся осторожно тралить землю, продвигаясь в сторону раненого. Добравшись до цели, он осмотрел иорданца, затем одним движением вскинул его себе на плечи.
Вернувшись к легионерам, он положил раненого к их ногам, бросил что-то презрительное и зашагал обратно, на ходу натягивая куртку на густо заляпанную чужой кровью рубашку.
Двир громко захлопал в ладоши.
– Молодец этот Цибульский!
Дмитрий согласно кивнул.
Иорданцы с носилками умчались обратно. Ооновские офицеры, постояв немного, двинулись следом. Израильтяне, осмотрев Дом радио, потянулись на гору.
Представление закончилось.
Вскоре в кухню заглянул уже знакомый им сержант Иттик.
– Слышь, – обратился он к Двиру, со своей извечной ухмылкой, – отбой, можешь пересаживаться обратно, с пулемета на картофель. Когда закончите, пулемет вычистить и смазать.
– Не учи деда кашлять, – сердито буркнул Двир и принялся разряжать пулемет.
– Как там пулеметчик-то наш? – поинтересовался Дмитрий.
– Да вроде ничего, – пожал плечами Ицик, – в Шаарей Цедек отправили.
За окном снова светило солнце. Опять заполнялась картофелинами кастрюля. О произошедшем напоминала лишь гора гильз под пулеметом, да кровь Линкора на полу.
Дмитрий бросил в воду очередную картофелину и внимательно уставился на Двира.
Тот заметил и вопросительно вскинул глаза.
Дмитрий разглядывал его упрямый лоб, почти сросшиеся брови, решительно скошенный подбородок и никак не мог решиться.
– Чего? – поинтересовался Двир.
– Знаешь… – медленно начал Дмитрий, – хоть я и растяпа, но придется тебе меня потерпеть, если ты, конечно, хочешь попасть к Красной скале.
И, глядя прямо в полные удивления глаза товарища, отчеканил:
– Потому, что у меня есть карта!
Апрель 56-го
Ах, как хочется, чтобы у края стола
Эта чаша тебя обошла,
Чтобы видеть, как тает январская мгла,
Непременно дожить до тепла.
Перед глазами пляшут на черном одеяле неба звезды и под распахнутый полог, в проем кузова тянет космическим холодом. За тонким фанерным бортом полуторки бухают, задрав стволы, зенитки, ревут невидимые в ночи бомбардировщики. Иногда доносится свист и раскалывающий ночь удар бомбы подкидывает полуторку. Но машина снова вцепляется баллонами в ладожский лед и упорно продолжает свой бег в цепочке таких же наспех размалеванных белой краской грузовиков.
Тридцать пар испуганных детских глаз, не отрываясь, глядят наружу, в квадрат неба, расчерченного лучами прожекторов и всполохами разрывов. Несмотря на холод, тент открыт, чтоб хоть кто-то успел выпрыгнуть и спастись, если машина уйдет в полынью.
Снаружи доносится запредельно жуткий нарастающий вой пикирующего «лаптежника». Тридцать истощенных до прозрачности, закоченевших тел притыкаются друг к другу, вдавливаясь в доски пола. Воспитательница Нина Васильевна раскидывает руки, как наседка, и громко кричит: Дети, не бойтесь!
