Шамиль Ракипов - Звездные ночи
Когда остановилась очередная машина, человек семь-восемь подошли к «Шатру шахини», остальные остались в кузове. Один моряк — высокий, стройный — спрыгнул на землю, но даже не посмотрел в нашу сторону. Слегка прихрамывая, он стал разминаться у машины. Хиваз, видимо, решила «подцепить» и его. Подбежала, сунула ему в руку большое яблоко. Вернулась с трофеем — маленькой губной гармошкой. Играет на ней, приплясывает, прямо как заведенная. Лейла этой сценки не видела, была в штабе.
Вечером в общежитии гармошка пошла по рукам, девушки по очереди демонстрировали свои музыкальные способности. Вошла Лейла, удивленно подняла брови.
— Откуда?
— Морячок подарил, — Хиваз протянула гармошку. — Поиграй.
Лейла, присев на койку, начала играть, да так, что все притихли. Но вдруг оборвала мелодию, стала внимательно рассматривать гармошку со всех сторон.
— Ой, Лейла-джан, какая ты молодец, — защебетала Хиваз. — Дарю ее тебе. Поиграй еще.
— Спасибо, — каким-то странным голосом сказала Лейла. — Потом поиграю, устала…
Я почуяла что-то неладное. Глянула — на Лейле лица нет.
— Что с тобой? — тихо спросила.
— Ничего…
Она быстро разделась, легла и, сунув подарок под подушку, укрылась с головой.
На море шторм, дождь. У меня отчего-то ноет сердце, не могу уснуть. Лейла тоже не спит, я чувствую, В ночной тишине нежно воркует гитара, кто-то напевает:
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные…
На другой день все разъяснилось. Вернее, запуталось.
— Это его гармошка, — Лейла сделала ударение на слове «его». — Я узнала. Есть отметинки. Он меня научил играть на ней, там, в Куйбышеве.
— Но почему он не подошел? Видел же — аэродром, одни девушки. Нет, не может быть, — усомнилась я. — Да и он летчик, а не моряк.
— Ну и что, война. Все может быть, — возразила Лейла. — Я расспрашивала Хиваз. Это был он.
— Что-то не верится. Просто подарил какому-то приятелю, вот и пошла по рукам… А точно — та гармошка?
— Точно. Это он, он, — волнуясь, утверждала Лейла. — Я чувствую.
— Надо проверить, — не уступала я.
— Проверю.
— А как?
— Не знаю. Как-нибудь…
Случай взволновал и меня. Протянув руку, я попросила:
— Дай-ка мне гармошку, погляжу…
Гармошка как гармошка. Бывшая в употреблении.
Ночь пятьсот семнадцатая
В октябре 1943 года войска Южного фронта — он потом был переименован в 4-й Украинский — вышли к Сивашу и Перекопу, крымский капкан захлопнулся. Но немцы не собирались уходить из Крыма. Бои за Керчь были особенно тяжелыми, гора Митридат сверху донизу омыта кровью.
На Керченском полуострове находилось 85 тысяч гитлеровцев, 70 батарей береговой и зенитной артиллерии, много танков и самолетов. Прибрежная полоса в районе Керчи — сплошное минное поле, у берега постоянно патрулировали фашистские военные корабли.
Бершанская, как всегда, провожает нас в полет. Затем, поглядывая на часы, она будет ходить до рассвета по аэродрому, глотая гарь, тревожиться.
Мой штурман сегодня — Хиваз. Летим над Керченским проливом. Встречный ветер, мелкий, как из сита, дождь. Сырой воздух распирает легкие. Лейла где-то впереди.
Вспыхнули десятки прожекторов, и мы увидели внизу катера, мотоботы, тендеры, лодки. Кажется, они стоят на месте. С берега по ним бьют орудия, пулеметы. Пролив расцвечивается зловещими кострами. Наша задача — поддерживать десантников, подавлять огневые точки врага, гасить прожекторы.
Часть лучей перекидывается на нас. В перекрестье будто застыл «По-2».
— На прожектор! — крикнула Хиваз. — Сброшу две…
Но прожектор почему-то погас раньше, чем отцепились бомбы.
— Испугались, — говорит Хиваз, — я не промахнулась бы. Айда на второй круг…
Во время третьего вылета, глядя на горящие суда, мощные фонтаны взрывов, кинжальные полосы трассирующих пуль, я с горечью подумала: «Неудача… Десант разгромлен».
— Магуба-джан, гляди, берег горит!
В районе поселка Эльтиген, южнее Керчи, в оранжевом тумане сверкают разрывы снарядов, взвиваются и распадаются на части столбы дыма. «Часть десантников все же высадилась, — без особой радости подумала я. — Они там сгорят».
Но они не сгорели, хотя в ту же ночь родилось название «Огненная земля». Сорок дней и сорок ночей удерживали десантники клочок керченской земли.
Тогда, в ночь с 31 октября на 1 ноября, мы еще не думали, что действия нашего полка будут определять судьбу «Огненной земли».
Десант 18-й армии у поселка Эльтиген был вспомогательным. Гитлеровцы нащупали его в проливе прожекторами и открыли убийственный огонь. На берег удалось высадиться лишь передовому отряду. Остальные десантники частью погибли, частью вернулись в Тамань.
Передовой отряд занял Эльтиген. Утром немцы обнаружили, что десантников мало, бросили на плацдарм танки, рассчитывая одним ударом разделаться с горсткой храбрецов. В течение часа десантники, действуя гранатами и противотанковыми ружьями, успешно отражали натиск врага. Наконец, удалось наладить связь с Таманью. Командир передового отряда прохрипел в трубку:
— Огня! Огня дайте!
С Таманского полуострова ударила наша артиллерия, «катюши». Немцы, казалось, затихли, но лишь на время, чтобы снова ринуться в бой.
Девять яростных атак отбил героический отряд в первый день. Боеприпасы были на исходе. Прижатые к морю, десантники поднялись все, даже раненые, и во весь рост сами ринулись в атаку. Гитлеровцы дрогнули и отступили. А вечером прибыло пополнение.
Второго ноября в десять часов вечера с косы Чушка по району северо-восточнее Керчи открыли огонь более 400 орудий и два полка «катюш». Через двадцать минут огонь перенесли в глубину вражеской обороны. Под его прикрытием на берег высадились штурмовые группы основного десанта. К исходу пятого ноября десантники захватили плацдарм, его длина по фронту составляла десять километров, глубина — шесть.
В те дни Совинформбюро ежедневно сообщало о ходе боев на «Огненной земле» и на северо-восточном плацдарме.
Седьмого ноября: уничтожено более тысячи гитлеровцев, захвачены пленные…
Восьмого ноября: уничтожено более 800 солдат и офицеров противника, шесть танков…
Двенадцатого ноября: десантники северо-восточного плацдарма вклинились в оборону противника, окружили и уничтожили 1500 немцев, многие гитлеровцы утонули в море. Захвачено более 20 орудий, десять прожекторов…
Совинформбюро сообщало и о действиях нашего полка. Это были «максимальные ночи». Однако я забежала вперед. Вернемся назад, пойдем, как говорится, на второй круг…
Ночь пятьсот двадцатая
— Построиться поэскадрильно! Перед КП! — выкрикнула дежурная.
На море шторм, облика, словно крылатые чудовища, проносятся над аэродромом. Наташа Меклин выносит полковое знамя. Рядом с Бершанской — незнакомый морской офицер.
— Симпатичный какой! — услышала я за спиной быстрый шепот.
— Товарищи гвардейцы! — в голосе Бершанской звенит сталь. — Командование армии объявило вам благодарность за успешные, самоотверженные действия в операции по высадке десанта южнее Керчи.
В наступившую паузу врывается дружное:
— Служим Советскому Союзу!..
— Сейчас огнеземельцы, — продолжала Бершанская, — находятся в очень трудном положении. Они оттянули на себя основные силы керченской группировки противника, но у них на исходе боеприпасы, продовольствие, нет медикаментов, воды. В море шторм, пробиться нашим судам к Эльтигену не удается. Сбрасывать грузы с больших самолетов бесполезно, плацдарм слишком мал. По летной инструкции я не могу приказать вам лететь. Погода нелетная. Но кто хочет добровольно протянуть руку помощи отважным огнеземельцам — два шага вперед!
Строй колыхнулся, мы шагнули все, как одна.
Морской офицер взволнованным голосом поблагодарил нас, назвал соколами…
С автомашин выгрузили мешки, оружейницы и техники подвесили их вместо бомб. Лейла, прикрывая лицо от ветра планшетом, бегает от самолета к самолету. Она должна лететь первой. Бершанская напоминает!
— Ориентир три огня, треугольник возле школы…
В полете Хиваз молчит, и это как-то непривычно.
— Апа-джан! — вдруг обращается она ко мне взволнованным голосом.
— Что, детка? — настораживаюсь я.
— Этот дядька с гармошкой… Он что, обидел Лейлу?
— Темная история.
— Вот сброшу ему прямо на голову…
— Правильно, — невольно улыбаюсь я, — так и надо, целься получше.
— А я ему яблоко дала. Лучше бы сама съела…
Ветер тащит нас через пролив, никакого мотора не надо. Но я даю полный газ, набираю высоту. Летим вслепую, кругом чернота. Вся надежда на штурмана.
