Вадим Шарапов - Команди Особого взода
Рыжий детина послушно затопал к фургону, стоящему поодаль.
- Ты чего ему сказал? - поинтересовался майор.
- Да так. Посоветовал дисциплину крепить и наращивать боевую подготовку.
- Это верно. Совсем на солдат не похожи, сидят тут как на пляже...
Степан хотел напомнить Стаднюку про полуголого танкиста, но сдержался, только хмыкнул. А от фургона уже торопился крепко сбитый дядька лет сорока.
- Капитан Джеймс Максвелл, Первая армия, - он откозырял, потом оживленно потряс руку Стаднюку и Нефедову и потер помятое спросонья лицо, - не сердитесь на моих парней, о"кей? Они тут уже одурели от скуки. Все сувениры уже обменяли на десять раз, и даже пива нормального нет...
- Ничего. Где девочка, капитан? Простите, у нас нет времени, нам нужно поскорее добраться обратно в Берлин. Не знаю как у вас, но у нас все еще неспокойно по ночам.
- Не всех фрицев переловили? - хохотнул майор Максвелл. - Как там Дядюшка Джо, еще не надумал отпустить вас домой?
Степан исподлобья взглянул на него и коротко улыбнулся. Вроде бы весело, но Джеймс Максвелл отчего-то перестал смеяться. В ледяных глазах русского не было и намека на веселье - только бесконечно-терпеливое ожидание, и майор почувствовал, как по спине поползли холодные мурашки. "У него глаза как у снайпера, - подумал Максвелл, - все верно. Он уже измерил меня со всех сторон".
- Девочка, да-да, конечно... Фрэнк! Приведи девчонку! Осторожней там, увалень!
- Так точно! - и рыжий опять бегом припустил к фургону.
- Слушай, майор, - спросил Нефедов по-русски, - а к чему кладбище снится, не знаешь случайно?
- Кладбище? - опешил Стаднюк и задумался, раскачиваясь - с пятки на носок - на крепких ногах. Потом пожал плечами. - Да черт его знает! Я же не бабка-гадалка. Точно знаю - сейчас все сны к добру. Война же кончилась.
- Точно? Твоими бы устами да мед пить...
Вернулся Фрэнк, осторожно ступая огромными башмаками по песку. За руку он вел девочку. На вид лет семи, но определить возраст точнее Нефедов не смог - маленькая, худая, грязная, в солдатской куртке, из-под которой виднелось драное ситцевое платье и исцарапанные коленки. На ногах у девочки были стоптанные ботинки с потрескавшимися от старости носами и рваными шнурками.
- Хоть бы помыли девчонку-то! - возмущенно буркнул Стаднюк. Майор Максвелл как будто понял - заговорил, оправдываясь.
- Знаете, мы хотели ее вымыть и переодеть, но она начала вопить и кусаться, просто как дикая кошка! С ней не справился даже Фрэнк, пока мы не пообещали ей, что позовем вас, и вы отвезете ее домой... Извините.
- Вы все правильно сделали, майор, - ответил Нефедов. Он шагнул вперед и присел перед девочкой на корточки. На него угрюмо глянули голубые глаза.
- Как тебя зовут? Ты откуда? - старшина спрашивал, а сам искал, пытался нащупать всеми чувствами любую опасность, знак беды. И ничего не чувствовал. Обереги молчали. Он покосился на Ласса, но альв еле заметно покачал головой. Ничего.
Девочка молчала, глядя в одну точку. И вдруг прошептала:
- Поля...
- Ну все, Поля, поехали домой! - Стаднюк шумно выдохнул, потом проворчал. - Слава Богу... Старшина, ты переведи этому майору, что акт мы составлять не будем. А если она вдруг сообщит, что эти самые колдуны в американской зоне прячутся, то мы соглашение не нарушим, поставим в известность.
Максвелл внимательно выслушал, козырнул:
- Все ясно! - и невозмутимо пошел к своему фургону.
* * *
Попрощавшись со Стаднюком, настойчиво пытавшимся запихнуть Степану в карман пачку немецких сигарет, и очень обидевшимся, когда тот отказался, они двинулись обратно. И почти всю дорогу Нефедов не переставал слушать, напряженно ловил любой шорох, доносившийся с места, где заснула девочка, закутанная в старую шоферскую телогрейку. Она забилась туда как зверек и притихла, закрыла глаза, не отвечая на вопросы.
Наконец, устав от раздумий, старшина покосился на Ласа.
- Что думаешь?
Впервые за долгие часы альв открыл рот.
- Я ничего от нее не чувствую. Совсем ничего. Ни страха, ни боли. Пусто, Старший.
- Вот-вот. Вроде бы чисто. Но как-то слишком уж чисто для девочки, сбежавшей от колдунов...
Альв чуть двинул плечами. У Ласса это означало многое - несогласие, сомнение, даже раздражение.
- Она могла не выдержать. Ее душа могла заснуть, стать камнем.
- Красиво говоришь, - старшина вздохнул, - надо бы ее Никифорову показать для начала. Пусть поглядит, чего и как, он парень ушлый.
Вскоре он задремал, и опять увидел во сне кладбище.
С распахнутыми воротами.
Но показать девчонку буряту не пришлось. Когда в темноте "виллис" дополз до штаба, и измученный шофер поклялся, что больше с места не двинется, Нефедов отправился к генералу.
- Прибыли? - Иванцов при виде старшины явно обрадовался, но виду не подал, тут же свел густые брови, постучал мундштуком по столу. - Где девочка? С вами?
- Так точно, товарищ генерал. Я хотел ее сначала с Никифоровым... - но закончить Нефедову не удалось.
- Нет времени, Степан! Быстро ведите ее сюда, быстро! Тут касательно этих самых колдунов еще материалы подоспели. Все верно, они в нашей зоне, да только точного места никто не знает. Представляешь, как нам эта твоя девчонка важна? Уже оттуда звонили, представляешь? - Иванцов поднял глаза кверху, ткнул мундштуком в потолок. - Так что давай, сейчас за ней прибудут, передадим по цепочке.
- Не нравится мне это. - хмуро сказал Степан. - Проверить ее надо.
- Слушай, Нефедов, ну что ты за Фома неверующий? - генерал Иванцов сердито хлопнул ладонью по висевшей на стене карте Берлина. - Хватит спорить, это приказ! Свет клином на этой девчонке не сошелся! Нянькаюсь тут с тобой, генерал против старшины... Другой бы давно уже на "губу" посадил, а я...
- Так точно, - сказал старшина, но у самой двери оглянулся и упрямо сказал:
- Повременить бы.
- Марш! - рявкнул Иванцов, и Степан со вздохом вышел на улицу.
Он внес девочку в штаб вместе с ватником, поставил на пол и мрачно замер у двери. Следом вошел Ласс. Похоже, альв заметно нервничал - обычно он старался не входить туда, где долгое время жили люди. Двигался он как-то неуверенно и медленно.
- Ты что? - удивленно спросил Нефедов.
Иванцов вышел им навстречу, прошел на середину комнаты, присел перед девочкой на корточки. Она вдруг скинула ватник с плеч и теперь стояла молча, опустив голову.
Ласс прошипел что-то сквозь сжатые зубы и застонал. Оберег на груди старшины вдруг обжег кожу так, что он вскрикнул от боли, словно серебро за секунду вскипело. Мгновенная и страшная догадка промелькнула у него в мозгу.
- Твою в гробовину мать! - он прыгнул вперед и обеими руками разорвал ветхое ситцевое платье на девочке сзади до пояса. Посиневшая грязная кожа была изрезана ровными рядами угловатых значков, они не кровоточили и даже не покрылись коркой заживающих струпьев - только белесое мясо проглядывало из глубоких надрезов, складывавшихся в заклятье, которого раньше Степан не видел. Генерал Иванцов упал на одно колено и пытался встать, на его лице застыло недоумение. А девочка Поля медленно-медленно поднимала руки, раскинув их в стороны. На пальцах стремительно отрастали острые ногти.
- Майсельхас! - выкрикнул Ласс. "Неупокоенный!" - понял Степан. Теперь было понятно, почему девочка так отчаянно отбивалась, когда союзники попытались ее переодеть и вымыть! Майсельхас, мертвец-оружие, свежий труп, начиненный свитками с заклятьями, и надежно укрытый от чужого видения многослойным Слепым Словом, замешанным на трех детских смертях, отшибающим нюх даже у самых чутких на колдовство. И сейчас он стоял перед генералом, готовясь к убийству.
Дед, прошедший огонь, воду и медные трубы, как-то рассказывал внуку Степке о таком мертвеце. Повстречаться с ним Константину Егоровичу довелось во время турецкой войны, на Шипке. Рассказывая, дед то и дело потирал глубокий белый шрам, начинавшийся от нижней челюсти и спускавшийся из-под густой бороды вниз по шее. "Главное, внук, это чтоб окаянный не начал себе грудь раздирать когтями. Разорвет - труба пришла, можно отходную читать. Тут те заклятья, что в него понапиханы, разом и выстрелят. Живой души окрест не останется".
Все это мелькнуло в памяти за треть секунды, а потом старшина схватился обеими руками за голову девочки и крутанул ее что есть силы. Сухо лопнули позвонки, голова повернулась кругом, глядя на Нефедова мутными глазами, в которых уже не осталось ничего человеческого. Майсельхас оскалил черные от крови зубы, руки его взметнулись вверх, выгибаясь под немыслимым углом и полоснули ногтями по лицу старшины, отшвырнув его на стол. Сокрушая спиной столешницу, Степан съехал на пол, одновременно выхватывая из кобуры парабеллум. Три выстрела разнесли половину лба и грудь, но неупокоенного это не остановило. Он снова вывернул руки в суставах, готовый вонзить ногти в собственную плоть.
