Николай Бораненков - Тринадцатая рота (Часть 2)
После перерыва заседание суда пошло гораздо оживленнее и веселее. Гнетущая атмосфера петли уступила место благодушию и размягчению. Скучные глаза судьи теперь весело блестели.
— Ну-с, подсудимый, мы ждем вас. Запевайте!
— Не могу, господин судья.
— Почему же? Мы же вас так взбодрили!
— Верно, взбодрили. Благодарю вас, но у меня нет той естественной обстановки, в которой я пел.
— Что вы подразумеваете под этой естественной обстановкой?
— Я подразумеваю под ней Калужскую дорогу, метель, коченеющих солдат рейха и кобылу, ту самую кобылу, о которой песенка и на которой я пел. Впрочем, с вашего разрешения…
Ни слова не говоря, Карке схватил за шиворот часового с автоматом толстого фельдфебеля, ловко пригнул его и, вскочив на него верхом, раскачиваясь, запел:
Пока Эм ждет и не забыла,
Пока ты ходишь с головой,
Вперед к победе, дойч кобыла,
Скорей назад, назад домой!
Толстый фельдфебель попытался вырваться, но судья одернул его:
— Фельдфебель Крац! Смирно! Стоять так. Не мешайте суду устанавливать истину преступления. А вы пойте, пойте, подсудимый Карке, свою "Эх, кобыла, ты не забыла!"
— Извиняюсь, господин судья, не кобыла, эх, не забыла, а Эмма ждет и не забыла, а далее идет припев, господа судьи. Ах какой припев! Но я спою вам все сначала:
Пока Эм ждет и не забыла,
Пока ты ходишь с головой,
Вперед к победе, дойч кобыла,
Скорей назад, назад домой!
Где нет чесотки,
Где есть красотки
И где нет мин над головой.
Вези ж, кобыла,
Ты не забыла
Дорогу, милая, домой.
Прослушав и пропев вместе с подсудимым до конца всю песенку, судья сказал:
— Песенка великолепна, но вредна. Виновность подсудимого суд считает доказанной по всем статьям предъявленного обвинения, за исключением статьи тысяча двадцатой. Суд предоставляет вам, подсудимый, последнее слово.
Карке, почесав за ухом, заговорил:
— Господа судьи! Обвиняя меня в тяжких грехах и еще черт знает в чем, господин уважаемый прокурор обозвал меня изменником, предателем, разгильдяем и вполне законченным идиотом, место которому в петле. Что ж… Пускай я идиот, пускай я подлец и мерзавец, но при всем при этом, господа, я патриот. Великий патриот Германии и к тому ж еще и национальный герой. Я уже не говорю о том, что у меня есть любящая жена, у которой на постое штурмовик. Так что вам, господа судьи, господин прокурор, грешно надевать мне петлю на шею. Не за что, господа. Вы лишь на минуту представьте себе, что бы было с нашей пехотной ротой, если бы я ее не взбодрил песенкой и не привязал к хвосту кобылы, в то время как наседала кавалерия Доватора. Роту наверняка бы всю с потрохами захватили в плен или оставили без головы. А так наша доблестная рота блестяще наступала назад на Сухиничи, и ее не могла догнать даже кавалерия. Под моей командой ни один солдат не остался в кювете и не задубел. За что же вы меня судите? Где же логика?
— Да, — сказал судья. — Логики нет. Суд удаляется на совещание — поискать ее.
32. ВОЗВРАЩЕНИЕ ГУЛЯЙБАБКИ ИЗ ДЕМЯНСКОГО КОТЛА ПОД МОСКВУ
— Прохор Силыч! Голубчик! Сто лет, сто зим!!! — увидев на опустелом дворе гостиницы своего кучера, воскликнул обрадованный Гуляйбабка. — Какое счастье! Какая великая радость, что я вас увидел!
В свою очередь Прохор также взмахнул руками и произнес примерно то же самое, лишь добавив несколько вздохов, означавших, что он так долго и безнадежно ждал Гуляйбабку. Об этом же возвестила своим тяжким вздохом и застоявшаяся в возке заиндевелая на морозе тройка белогривых.
— Где наши? Почему меня никто из свиты не встречает?
— Да кому же встречать, коли уехали, сударь. Все до единого. Вам тоже велено ехать туда.
— Куда же?
Прохор неопределенно махнул рукавицей:
— Туда. В Сухиничи. Вслед за войсками фюрера. Разве вы не видите, что все горит и рушится? Я за три дня, кои жду вас, оглох от бомбежек. Вот только что до вашего прихода на меня опять пикировал наш ястребок. Ударил из пушки, да промахнулся, а потом второй заход сделал, и вижу, стрелять у него нечем, так он кулаком мне погрозил:
"Ну погоди, дескать, хрыч старый, сивая твоя борода, я до тебя доберусь. Будешь ты знать, как фрицев возить на тройке". Я ему, тому летчику, и так и этак показываю, что не фашиста, мол, вожу, пойми ты, голова еловая, а своего же товарища командира, а он шиш понимает. Прицепился, и ни в какую. Третий день из пушек по возку, да по мне. Как отбомбится, так сейчас же сюда. Вот и опять на бомбежку пошли. Едемте, сударь. Едемте скорей! Он непременно опять прилетит.
Гуляйбабка сел на возок, изрешеченный пулями.
— Да подождите вы, Прохор Силыч, не тараторьте. Толком объясните, что тут в мое отсутствие произошло и происходит. Я из-за этих «куропаток» фюрера совсем оторвался от подмосковного фронта. Ни газет, ни радио, решительно никакой информации,
— В дела войск, сударь, я вмешался за всю жизнь только один раз, когда обхаживал в Полесье Матрену. Чем все это кончилось для меня, вам хорошо известно.
— Да, помню, помню. "Сто дивизий вправо, сто дивизий влево", — засмеялся Гуляйбабка.
— А раз командующий из меня, как из хрена тяж, то не лучше ли вам прочесть листовку, которыми, видите, усеян весь двор. Тут их лежит слоя три-четыре. Сначала город посыпали самолеты фюрера, потом наши… Умный прочтет — сразу поймет, а дурень и уши развесит.
Гуляйбабка поднял листовку на белой лощеной бумаге, прочел: "Доблестные войска рейха одержали под Москвой неслыханную победу. Вся русская армия уничтожена. Вся ее техника захвачена. Отчаянно сопротивляется и пытается наступать лишь жалкая кучка фанатиков, которая в ближайшие дни будет уничтожена".
Гуляйбабка бросил листовку фюрера и поднял другую — с крупным черным заголовком "Смехотворные измышления гитлеровских фальшивомонетчиков о потерях советских войск".
"В приказе по немецкой армии Гитлер хвастливо объявил о начавшемся решающем наступлении против советских войск. Гитлер немцам в тылу и войскам наобещал, что это наступление нанесет советским войскам смертельный удар и война закончится еще до наступления зимы. Но, как говорит русская пословица, "страшен черт, да милостив бог", обещанное Гитлером наступление началось… и с треском провалилось. Зима наступила, советские армии не только не уничтожены, а в огне войны еще более окрепли, а гитлеровская грабьармия, вшивая, раздетая и голодная, щелкает зубами от холода и голода. Гитлер теперь опять вынужден извиваться ужом перед населением Германии и опять врать и хвастать, хвастать и врать. Он врет, что его войска далеко продвинулись к Москве, что могут рассматривать ее в бинокль. Но нет. Не видать шулеру Гитлеру Москвы, как свинье неба".
Дочитав листовку, Гуляйбабка покачал головой:
— Несчастный фюрер. Как грубо обругали его. «Фальшивомонетчик», "шулер". С горя можно удавиться.
Над крышами уцелевших домов с обвальным ревом и свистом пронесся краснозвездный штурмовик. Кони вздрогнули. Прохор кинулся в возок:
— Он! Он, сударь. Унеси бог ноги.
— Кто он? Чего ты?
— Да летчик тот, молоденький. Сейчас развернется и пыль от нас оставит. Дело в принцип зашло. Уверяю!
Рев не затухал, а усиливался. Было похоже, что штурмовик заходит для атаки, а спрятаться на дворе гостиницы некуда. Гуляйбабка махнул рукой:
— Поехали!
— Куда прикажете? — крикнул, сжавшись от нарастающего рева, Прохор.
— Вслед за войсками рейха. На Старую Калужскую… Смотреть на победу фюрера.
…"Победа", одержанная войсками фюрера под Москвой, была видна на Калужской дороге как на ладони. О «победе» кричали опрокинутые вверх колесами автобусы и легковики, «победу» славили, задрав в небо дула стволов, тяжелые и легкие пушки. «Победе» улыбались, широко раскрыв свои люки, застрявшие в сугробах танки. Весть о неслыханной «победе» войск рейха уносили господу богу доблестные солдаты и офицеры. Души их уже были там, в небесах, но посиневшие, окровавленные руки и ноги их все еще торчали из снега и славили фюрера. Некоторые так спешили поделиться своей радостью с богом, что позабыли на дороге сапоги и шали, котелки и ранцы, винтовки и пулеметы.
"Бог" был милостив. Он принял всех явившихся к нему с вестью о «победе». Только одному отказал — длинному, рябому, натянувшему на голову теплые женские рейтузы. А он просил. Так долго просил, бедняга, прислонясь к телеграфному столбу, что и застыл с протянутыми к небу руками.
Меж тем как одни докладывали богу о «победе» фюрера под Москвой, другие герои рейха, оставшиеся на земле, готовили новую «победу». С факелами и гранатами в руках они расчищали от собственной техники Калужскую дорогу. Ухали взрывы, взметались в небо все новые и новые костры, слышались крики «хох». Целые взводы и роты наваливались на автобусы, грузовики и сталкивали их в кюветы. Артиллерийская канонада, наползавшая тяжелой грозой с востока, поторапливала их.
