Александр Сердюк - Визит в абвер
— Ну, теперь пошли, — он удостоил старшего полицая строгим, начальственным взглядом. — Пошли, говорю, — повторил подполковник, придавая обоим недостающей решимости.
— Ладно, — буркнул полицай, — пошли. Только поимейте в виду: ежели что, живыми не вернетесь.
— Условие принимаем, — Борцов улыбнулся.
Он и Деффер следовали впереди. Тропа спустилась в овраг, потом выбралась из него и зазмеилась по широкой лощине. В конце концов уперлась в болото.
— Кладку замечаете? — спросил из-за спины полицай.
— Видим, отчего же…
Бревна над трясиной лежали добротные, обработанные топором так, что нога становилась прочно, не скользила. Когда-то, готовясь разместить здесь ложный партизанский отряд, фашистские каратели потрудились основательно. За болотом опять возникла торная тропа. Лихо взобралась она на крутой холм и за суковатыми стволами старых дубов замаячили плоские крыши землянок.
Полицаи первым делом разыскали своего непосредственного начальника. Трынька был пьян, из землянки выбрался с трудом.
— Эй вы, шалопаи, — заорал он на конвоиров, пошатываясь, — оружие нащо оставили? Отобрать!
— Да они ж не отдают его, — стал оправдываться старший, — говорят, свои…
— А оце бачили? — Трынька потряс в воздухе увесистым волосатым кулаком. — Есть приказ, значит, нияких разговоров. Отобрать!
Но полицаи не сдвинулись с места.
Не зная толком, кого они привели, и опасаясь, как бы не переусердствовать, Трынька сам подошел к подполковнику.
— Прошу соблюсти порядок, господа, — проговорил он заплетающимся языком. — Гауптман за це з мене шкуру сдерет. И до себя при оружии не пустит.
Борцов послушно расстегнул кобуру, вытащил пистолет.
Деффер последовал его примеру.
— Сдаем лишь до встречи с гауптманом Шустером, — предупредил Павел Николаевич. — Пистолеты новые, пристрелянные. Не вздумайте подменить.
— Та що вы… Цього не буде, — заверил Трынька.
Он вызвался лично представить шефу прибывших и, ввалившись в его землянку, пропустил Борцова и Деффера вперед, а сам расположился у входа, прямо на полу.
Жилище у главаря было просторное и чисто прибранное. Маленькое подслеповатое оконце вымыто и протерто, земляной пол притрушен свежим сеном, сильно пахнущим полынью, железная односпальная кровать на сетке аккуратно покрыта суконным одеялом. Гауптман восседал за самодельным письменным столом в своей обычной форме со знаками различия капитана абвера. Вошедших он встретил колючим взглядом серых, со стальным блеском глаз. Этот взгляд, которым Шустер в равной степени удостоил обоих — и русского, и немца, — Павел Николаевич отлично помнил. Он знал также, что, разговаривая с гауптманом, бесполезно следить за выражением его глаз и за частой сменой гримас на худощавом, не соразмерно вытянутом лице с массивным, выступающим вперед подбородком. Занятие это, каким бы усердным оно ни было, не поможет верно оценить его действительные намерения и понять, то ли он говорит, что думает. Скорее всего, и вовсе собьешься столку. Невинная улыбка в уголках истонченных губ проступает даже в ту минуту, когда гауптман решает, через какое испытание пропустить свою жертву.
— Вас я знаю… Обоих… — после долгого испытующего взгляда сказал Шустер. — Но это ничего не значит. Мало ли с кем я встречался.
Он как бы невзначай перевел взгляд на резную этажерку, вплотную приставленную к столу. На ее полках вместо книг лежали ручные гранаты-лимонки, два браунинга, бинокль, бритвенный прибор и полевая сумка из эрзац-кожи. Книга, притом единственная, была удостоена более почетного места — на столе хранился «Майн Кампф» Гитлера.
— Тот факт, что один из вас немец, — то есть мой соотечественник, тоже ничего не значит, — вернулся Шустер к разговору. — Подлецов у нас не меньше, чем у русских. — Он снова помолчал. — И вообще я никому на слово не верю.
Все это гауптман произнес жестко, сцепляя слова в короткие хлесткие фразы, особо выделяя те, которые считал главными.
— Народец пошел ни к черту. Приставишь, бывало, к стенке, и только наведешь пистолет, сразу лапки кверху. А теперь у самой башки пули кладешь, и даже не вздрогнет.
Шустер прищурил глаза, сквозь узкие щелочки между веками оглядел Борцова.
— Вы-то еще не забыли меня? Помните, как вас испытывал? Железные у вас нервы. Как столб стояли, не шелохнувшись.
— Помню, помню.
— Испытание выдержали. Это же я рекомендовал вас шефу писарем. Может, ошибся?
Шустер помолчал, продолжая глядеть все так же, с прищуром. Не без задней мысли спросил:
— Что ж раньше меня не навестили?
— Адреса не было. Сам шеф больше месяца вас разыскивал.
— Подыскать надежное место было непросто, — произнес Шустер, вызывая к себе сочувствие, и тут же перевел взгляд на радиста. — Ну, а вы — Деффер… Ганс Деффер, — уточнил он, назвав даже имя. — Радист экстра-класса, ас эфира. Кто же вы теперь? Чем промышляли в русском тылу?
— Вас разыскивал, чем же? Облазил все чащи. Майор Баркель прислал оказать вам помощь…
— Чем докажете? Ведь я уведомления от него не получал.
— С того и начинали бы. Имею не уведомление, а личное письмо шефа.
— Где оно? — недоверчиво спросил Шустер.
— Письмо при мне, — Деффер извлек из потайного кармана запечатанный конверт. — Вот, прошу.
Гауптман буквально вырвал его из рук радиста.
— Летели втроем, — принялся рассказывать Деффер, поглядывая, как гауптман торопливо вскрывает конверт. — Выбросили нас в намеченной точке. Но после приземления один из нашей группы исчез. Фамилия агента Царьков.
— Почему исчез? — всполошился гауптман, отложив письмо.
— Жадность. В его рюкзаке лежал и деньги. Сто тысяч. Для вас лично.
— Что ж вы не сцапали его? Могли и пристрелить.
— Там были сплошные кустарники, господин гауптман. Ему удалось скрыться.
— Подлец! — зло бросил Шустер. — Русский свинья.
Не сразу усмерив свой гнев, он вспомнил о письме. На одной страничке пестрели ровные строчки с аккуратно выведенными буквами. Шустер дважды пробежал по ним глазами, убеждаясь, написано ли оно шефом лично. И четкость в изложении, и категоричность требований, и, наконец, деловой тон убедили — текст написан фон Баркелем. Возникшие сомнения были иного порядка. Шустера настораживал срок, в который это письмо доставлено — почти полтора месяца. Где с ним блуждали? Не побывало ли оно в чужих руках?
— Вы показывали кому-нибудь письмо? — спросил гауптман, резко повернувшись к радисту.
— Так точно. Вот ему, писарю.
— Зачем?
— Посоветоваться, куда нам идти… Отправили же нас без вашего нового адреса, — взялся пояснять Деффер, почти ничего не сочиняя. — Шеф обещал сообщить его, как только вы переберетесь на эту базу. Атакой информации все не было. Могли и совсем не дождаться.
— Но этого же не случилось! — прервал объяснения Шустер, недобро хмурясь. — К тому же вы имели возможность выйти в эфир и запросить у шефа мои координаты.
— Мы так и поступили… Мы вышли, — невозмутимо продолжал ефрейтор. — Правда, по другому поводу. Не могли же мы не доложить шефу о происшествии. А он приказал нам искать беглеца. Хорошенькое дело — искать. Где? В дремучих лесах? Поблуждали несколько суток и опять в эфир. Но едва поймали волну абверкоманды, отказал передатчик: перегорела лампа. Конечно, дело в общем-то пустяковое, заменил лампу и все, но запасные, как на зло, остались у Царькова, в его рюкзаке… Вот и вся история, — закончил Деффер.
— Вся, говорите? — Шустер произнес это таким тоном, будто ему было доподлинно известно, что сказанное — чистейший вымысел. — Ну а каким образом разыскали мою базу? Вас кто-то навел?
Взгляд, которым при этом гауптман обвел своих гостей, не предвещал ничего хорошего.
— Чепуха! — пренебрежительно бросил в ответ Борцов. — При чем тут кто-то! Вы же и навели.
Шустер даже привстал, расцепив руки и опершись о стол.
— Каким образом?
— Не аккуратно работаете, гауптман.
— Факты!
— Да у нас фактов хоть отбавляй, — усиливал свою атаку Борцов. — Первый и главный — эта встреча. Ее могло и не быть.
Гауптман опустился на стул, бросил на Трыньку взгляд, исполненный осуждения и упреков, подпер ладонью отвисший подбородок. Хоть и неприятно, а надо слушать. Да и кого — писаря! А что поделаешь, посланец шефа. Вернется, все ему обрисует. Мрачная получится картина. Гауптмана и прежде мучило ощущение собственной вины, сугубо личных просчетов и ошибок. Не все получалось у него так, как ему самому хотелось и как требовало начальство. Он даже намеревался скрупулезно проанализировать свои шаги, пора уже. Однако опоздал, подвернулись критики со стороны. Что ж, пусть говорят, возможно, им виднее.
Писарь, оказывается, человек наблюдательный. Скитаясь по лесу, ворон не ловил. О том, что под видом конвоя следовали немцы, он и радист узнали на хуторе Дубки. Болтливые старики поведали им также о парашютисте, сброшенном с самолета вблизи того же хутора. Тут, конечно, подвел Трынька, старику и старухе не заткнул рта. Да и парашют следовало припрятать получше.
