Вячеслав Демченко - Торпеда для фюрера
Замкомандующего радиотехнической службой КЧФ Задоев посмотрел на него прозрачным невменяемым взглядом. Должно быть, всё ещё не верилось Иуде…
«Nicht allen dem Kater die Fastnachtswoche», — злобно процитировал Яков старинную немецкую поговорку. — «Не всё коту “Октоберфест”».
Но оказалось, что и «не всё коту масленица». Характерная «сорочья» очередь из немецкого автомата с какой-то восточной безоглядностью, будто кто палил, не глядя, задрав над головой «шмайссер», прозвенела по чёрной крыше эмки, вскрывая её, как консервную жесть, и сметая с неё лейтенанта Новика…
Краткий курс театроведения
Керчь. Лето 1943 г. 1‑я Митридатская ул.
— Кажется, я теперь понимаю, почему вы настаивали, чтобы именно агент «Еретик» перехватила шифровку с дезинформацией в штаб русского флота, — укоризненно пробормотал капитан-лейтенант Нойман, обращаясь почему-то к самому рейхсфюреру, то есть к его парадному фотопортрету в никудышном «походном» багете министерства пропаганды. — Но как? Почему? Почему вы предполагали, что «Еретик» провален?
— Ну… — протянул гауптштурмфюрер Бреннер, ревниво осматривая маникюр на уцелевшей руке (после утраты кисти другой, — тем более ревниво). — Конечно, было бы куда романтичней сослаться на интуицию. Но нет, — спрятал он руку в тонкой нитяной перчатке. — Анализ радиопочерка.
Мартин Нойман, отвернувшись от портрета в коричневатой, — и впрямь, походной, дымке виража, — посмотрел на него с раздражением. Дескать, сами не по плакатам гитлерюгенда читать учились.
— Есть, знаете ли, у всякой дезинформации… неважно чьей, — небрежно махнул Карл-Йозеф Бреннер другой перчаткой, — …одна, я бы сказал, театральная особенность. Страх актёра, что ему не поверят, когда нечто многозначительное в его монологе проскальзывает как малозначимое.
— Я, знаете ли, как-то больше по солдатским казино да офицерским варьете, — с наиграным уничижением развёл руками капитан-лейтенант. — Так что мне это ваше театроведение или высоколобая критика даётся с трудом.
— Да и нет никакой критики, герр капитан, — с не менее наиграным прямодушием отмахнулся гауптштурмфюрер. — Просто стоит паяц при свете рампы и мается: то ли ему значительно подмигивать в зал и воздевать палец, когда он говорит, что у соседки Августы кошка сдохла… — Лицо Карла-Йозефа приняло выражение крайней, почти потусторонней загадочности. — То ли сказать об этом, как о действительно совершеннейшем пустяке, так, между прочим?
Лицо гауптштурмфюрера при этом и впрямь исказила гримаса вполне дурацкая.
— Ну и кто, между прочим, сдох? — понемногу теряя терпение от всей этой идиотской пантомимы, с грохотом угнездился на простом стуле Нойман.
— Боюсь, что наша «Еретичка», — иронически отреагировал на эту его репризу Карл-Йозеф. — Когда она передавала нам шифровку от вашего штабного резидента о возможном скором восстановлении подбитого «Молотова», в ней чувствовалось спокойствие сродни безразличию.
— А ей, и впрямь, особенно радеть за нашу победу как-то… — начал было Мартин, но коллега из «сухопутного абвера» его бесцеремонно перебил:
— А вот когда речь зашла «о моём дорогом кузене» Пауле, — поджал сухие губы Карл-Йозеф, — мне уже стала заметна некоторая нервозность. Будто сообщение это диктовалось ей через плечо, и во многом успех мероприятия определял и её судьбу.
— Мистика какая-то, — буркнул Нойман. — Что там можно почувствовать в столбцах цифр?
— Не скажите, герр капитан-лейтенант, не скажите…
Хроники «осиного гнезда»
В мае удалось договориться с итальянцами о дополнительной помощи. Отзывать свою флотилию катеров, действовавших на Чёрном море с 42 года, а теперь воюющую на Азове, итальянцы не стали — там тоже нагрузка была весьма велика. Вместо этого итальянские союзники по Оси перебросили из Средиземного на Чёрное море и передали под германское командование дополнительно семь своих торпедных катеров типа MAS. На их базе была развернута 11‑я флотилия торпедных катеров под командованием капитан-лейтенанта Хуго Мейера, опытного катерника, переведённого с Балтики.
Итальянцев, для принятого в кригсмарине единообразия, переименовали, присвоили катерам номера с «S-501» по «S-507», хотя рядом с «настоящими» немецкими ТКА они выглядели малютками: всего-то двадцать тонн водоизмещения. Правда, скорость они развивали приличную — до 47 узлов, но это только по спокойной воде. С мореходностью у них, само собой, дело обстояло не очень. Отвага и умение итальянских катерников, конечно, компенсировали некоторые технические издержки, но слишком многого ожидать не приходилось. В прямую противоположность известной реплике о том, что итальянцы гораздо лучше строят свои корабли, чем воюют на них.
Немалую проблему представляли и взаимоотношения между итальянскими катерниками, германским командованием и обслуживающим персоналом базы «Иван-Баба», где кроме немцев были и румыны. Любить немцев отважных «синьоров», понятно, никто и не собирался заставлять, но слышать, как они между собой употребляют не только «звево», но и «джермашки», было не слишком приятно. Румын же, справедливо считая их потомками ссыльных, варваров и изгоев из Римской империи, «синьоры» презирали просто откровенно. Все попытки «романов» обращаться к союзникам на языке, который, в общем-то, и впрямь восходит к латыни, вызывали у «синьоров» смех и издёвки. Несколько разными, наверное, оказались пути формирования современного итальянского и румынского.
…Но всё же семь катеров — это достаточно солидно. Флотилия, усиленная сторожевиками, осуществляла охранение конвоев между портами Крыма и Анапой.
Не слишком долгий путь, но почти ни одна проводка не обходилась без противодействия ЧФ и авиации. В ходе постоянных боевых столкновений один катер («S-505») вскоре был потерян, а три («S-501», «S-506» и «S-507») получили настолько тяжёлые повреждения, что были исключены из состава флота. В октябре 11‑ю флотилию расформировали, итальянские экипажи вернулись домой, отведя три оставшихся катера, тоже повреждённых и с почти полностью выработанным моторесурсом, в Румынию. Перевозить их прежним порядком, по суше, сочли невыгодным.
Румыны же их так и не отремонтировали и, в конце концов, сняли вооружение и всё, что представляло для них ценность, и оставили катера на дальней стоянке в Констанце.
Досадная потеря
Туапсе. Лето 1943 г.
Стреляли с террасы. «Петушиный клюв» новенького «MP-42» торчал в одном из маленьких окошек веранды и всё ещё полыхал кляксой пламени.
«Кто и откуда тут взялись?» — особо задаваться этими вопросами сейчас не было времени. Не ту гримасу скорчила Судьба, чтобы обращаться к ней в данный момент с вопросами. Да и не тем, пожалуй, местом обернулась. Особенно если учесть, что, когда заскрипев наподобие ржавой калитки, отворилась задняя дверца эмки, из неё выпало мёртвое тело, и с деревянным стуком ударился о каменную плиту бордюра желтовато-костяной череп Бреннера. Того самого бесценного инженера, присматривать за которым и были приставлены офицеры-разведчики. И вот на тебе: багровая лужа на глазах разрасталась под старчески пигментированным затылком Павла Григорьевича…
Бидон пригодился и на этот раз, впору не под солидол его пользовать, а записывать в штатное вооружение разведотряда. Лейтенант Новик, с первым же выстрелом кувыркнувшийся обратно в кузов полуторки, оценил это сразу. Дело даже не в гуманистических каких-то соображениях, хоть он и успел подумать мельком, что стрельба по оконцам веранды может до добра и не довести.
Откуда бы ни взялись тут диверсанты, — очень уж мало вероятно, чтобы они здесь квартиры снимали, предугадав заранее, куда их резидента нелегкая занесёт. Значит, могут оказаться в квартирах местные жители, совершенно ни к чему не причастные. Диверсантов же, хоть одного, надо взять живым и допросить. А бидон — это не смертельно. Но до смерти страшно.
И действительно, в глазах стрелка или стрелков алюминиевый бидон, кувыркающийся в воздухе и разрастающийся на глазах, впечатление произвёл куда большее, чем какая-нибудь плюгавенькая граната.
Провалив вовнутрь ветхие рамы, он отбросил от них стрелков. И прежде чем они успели вскочить на ноги, вслед за грохочущим бидоном, с удачливостью кегельбанного шара, вкатившегося в комнату, влетел на террасу и лейтенант Новик. С крыши грузовика оно было сподручнее.
Войткевич же, к тому времени, умудрился прямо под пулями сволочь обомлевшего форменного Иуду в тень под террасу и тем самым спасти ему жизнь. Судя по всему, инструкция неведомых диверсантов включала в себя не только прикрытие штабного резидента, но и уничтожение его, в случае, если прикрытие окажется бесперспективным.
«Здрасьте вам через окно! — подумал Яков, уворачиваясь от пуль, сёкших каменные плиты прямо через дощатый пол веранды и волоча за собой Иуду в форме, который слишком был занят пережёвыванием собственных зубов, чтобы строить планы на будущее. — Уже хорошо, хоть кто-то из тех, кто “много знает”, будет хоть невнятно, но вполне в состоянии рассказать, что именно знает он».
